Наследство Найтингейлов, стр. 79

И тут Эвелин внезапно остановилась, взглянула на покрасневшего от негодования Крошку Оуэна и залилась слезами:

— Царица небесная, как бы я хотела, чтобы Элис была здесь! Она присмотрела бы за малышами. Элис так любила Норта-младшего и малышку Элинор! Подумать только, она никогда не увидит, как растет ее сын! Ужасная, ужасная несправедливость!

— Но Крошка Оуэн узнает, какой прекрасной женщиной была его мать! — воскликнул Норт.

— Да, ее английский с каждым днем становился все лучше, — вздохнула мисс Мэри Патрисия. — Она так гордилась, когда могла сказать целое предложение без единой ошибки!

Эвелин, не стесняясь людей, вытерла ладонью глаза:

— Нет, сегодня счастливый день. Элис хотела, чтобы мы радовались, а вместо этого все плачут и грустят.

Наклонившись, она подхватила Крошку Оуэна.

— Пойду-ка я покормлю маленького господина, прежде чем от его криков из стен дома начнут вылетать кирпичи!

Оуэн, взглянув на Эвелин, гладившую малыша по спинке, объявил:

— Сегодня Рождество, а в такой день полагается смеяться и есть с утра до вечера. Но должен сказать, что я хочу усыновить Оуэна. Он станет моим сыном. Пусть живет в Скриледжи Холл, но станет носить мою фамилию.

— Ах, Оуэн, — сказала Кэролайн, — как была бы счастлива Элис! Мне кажется, ты стал настоящим мужчиной, взрослым и сильным.

Лишь поздним вечером Норт и Кэролайн наконец остались одни, уставшие, объевшиеся коронным блюдом Полгрейна: говяжьей грудинкой с пастернаком и устрицами, которую тот готовил, громко распевая старую песню, где утверждалось, что чем больше бить жену, бифштекс и перину, тем они становятся мягче. Кэролайн стояла перед камином, а Норт, подойдя сзади, обнял жену. Она чуть откинулась назад и положила голову ему на плечо.

— По-моему, я выпила слишком много этого изумительного сладкого вина.

— Это означает, что теперь я могу привязать тебя галстуками к спинке кровати и сделать все, что пожелаю?

— Звучит заманчиво. Не мог бы ты объяснить подробнее, Норт?

Он поцеловал жену в шею, у самого затылка, распустил ее волосы, легонько сжал груди и, лаская соски большими пальцами, прошептал:

— Сегодня Рождественская ночь. Ночь волшебства, и кто знает, сколько неизведанного может случиться? Не скажу тебе ни слова. Раз уж ты немного пьяна, ляг и позволь заставить тебя кричать от наслаждения.

— Хорошо, — согласилась Кэролайн, повернулась в кольце его рук, встала на цыпочки и поцеловала, проводя языком по нижней губе.

— Можешь делать все, что хочешь, но потом моя очередь. О, Норт, я так тебя люблю.

Сладостное тепло их дыхания на миг смешалось.

— Знаешь, кажется, я тоже тебя люблю, — признался он. И Кэролайн окаменела, как статуя.

— Не падай в обморок, любимая, это правда. Ты мне веришь?

Кэролайн подняла на него широко открытые, вопрошающие глаза, но не сказала ничего, не пошевелилась, не отняла рук, обнимающих его плечи.

— Я еще ничего не подарил тебе на Рождество. Сейчас. Он направился в маленькую гардеробную и вскоре вернулся с маленькой шкатулкой, завернутой в красную бумагу. Кэролайн, по-прежнему молча, взяла подарок, медленно развернула и открыла шкатулку.

— Боже мой! — прошептала она наконец и медленно подняла в воздух браслет, такой старый, что, казалось, вот-вот рассыплется в руках. На нем были выгравированы три буквы: REX. — Боже мой, — повторила она, — где ты нашел его? Это нечестно, Норт. Дачесс и я обыскали все, что могли, целые дни проводили среди чертовых холмов и курганов и не обнаружили ни одного осколка посуды, ни обломка оружия! Откуда он у тебя?

— По правде говоря, в этом заслуга Маркуса. Он проходил мимо этих проклятых часов в холле, как раз когда они начали бить. Он поглядел на это чудовищное уродство, заткнул уши и, когда бой смолк, отодрал переднюю крышку корпуса. Звук был таким ужасным именно потому, что кто-то спрятал в часы браслет Бог знает сколько десятилетий назад. Я думал, он тебе понравится, Кэролайн. Ты, конечно, знаешь, что это слово на латыни означает “король”.

— Просто не верится, — пробормотала Кэролайн, осторожно коснувшись кончиком пальца тонких букв, глубоко врезанных в золото искусной рукой. — Так, значит, твой прадед не лгал, когда писал о находке! Но кому пришло в голову спрятать его в часы? И почему твои предки ни слова не написали об этом?

— Неплохие вопросы. Но у меня нет ответов. И Маркус и Дачесс решили, что браслет будет самым лучшим подарком для тебя, поскольку ты провела так много времени, пытаясь доказать, что король Марк, возможно, похоронен в этих местах.

— Но по-настоящему я никогда в это не верила. Просто думала, что они сплели легенду об измене со своей собственной трагедией и потом не смогли отделить одно от другого.

— Что же, вероятно, теперь придется поверить в это. Подарок Кэролайн мужу показался сначала довольно странным, однако Норт, посмотрев в глаза жены, увидел в них искорки озорного возбуждения и глубоко вздохнул:

— Забудь то, что я сказал раньше насчет галстуков. Ты первая. Как застегиваются эти штуки?

Норт лежал на спине, вытянутые над головой руки привязаны к спинке кровати широкими кожаными манжетами, подбитыми атласом, сделанными Па-Ду специально для Норта. Подумать только, старик не проболтался, не сказал ни слова, не дал понять, что догадывается, для чего нужны наручники. Норт лежал, по-дурацки ухмыляясь, но только до тех пор, пока Кэролайн не припала губами к его набухшей кровью плоти. Он напрягся, пытаясь разорвать путы, чувствуя, как шум в ушах становится почти нестерпимым, и за мгновение перед тем, как взорваться, услышал шепот Кэролайн:

— Счастливого Рождества, Норт.

Глава 36

На следующее утро все, включая Триджигла и Полгрейна, предавались блаженному безделью. Норт, направляясь в библиотеку, с улыбкой увидел, как Триджигл, устроившись в очень старом кресле с высокой решетчатой спинкой, снял туфли и массирует левую ногу. В это время кто-то громко постучал, и Триджигл с ненавистью поглядел на дверь. Норт рассмеялся, махнул рукой и сказал:

— Не вставай, Триджигл. Я посмотрю, кто приехал. Возможно, это всего-навсего принц-регент, которому не терпится узнать, не осталось ли чего от восхитительного рождественского ужина Полгрейна. — Он распахнул огромные входные двери. На крыльце стояла высокая женщина, с пышной грудью и светлыми, почти белыми волосами. Она не произнесла ни слова, просто смотрела на него, словно не могла поверить, что перед ней человек из плоти и крови. Только когда она заговорила, Норт заметил, что глаза у женщины почти такие же темные, как у него.

— Фредерик?

Он, нахмурившись, покачал головой, но почему-то не смог отвести взгляда.

— Нет, меня зовут Норт.

— Я называла тебя Фредерик в честь Фридриха Прусского Великого. Я восхищалась им, как, впрочем, и твой отец. Должно быть, именно он изменил твое имя после того, как привез сюда, в этот дом. Нет, скорее это дело рук твоего деда.

Норт почувствовал, как быстро, неровно забилось сердце. Он заметил на лице ее морщины, но в глазах матери светились нежность, доброта и незлобивый юмор, хотя упрямый подбородок говорил о сильной воле.

— Знаю, какое это потрясение для тебя, но я Сесилия Найтингейл. Твоя мать.

— Вашего портрета здесь нет, — покачал головой Норт.

— Твой дед не позволил его заказать, — пояснила женщина, не двигаясь; зеленое перо на шляпе трепетало под порывами холодного ветра.

Норт услышал, как сзади кто-то охнул; послышался голос Триджигла:

— Мадам! Царица небесная, неужели это вы!

— Здравствуйте, Триджигл. Вы по-прежнему прекрасно выглядите. Старитесь с достоинством. Думаю, вы даже после смерти будете идеально выглядеть.

Подошла Кэролайн с круглыми от любопытства глазами.

— Кто это, Норт?

— Твоя жена, Фредерик? — спросила женщина.

— Да, моя жена, Кэролайн. У нее будет ребенок.

— Вы прелестны, Кэролайн, — улыбнулась Сесилия. — Поздравляю вас от души.