Импульс, стр. 25

— Красиво, — произнес Маркус, немного отклонил Рафаэллу назад, поддерживая рукой за талию, и обхватил губами сосок.

Глава 7

Затем Маркус поднял голову и взглянул на девушку. Рафаэлла, недоумевая, глядела на него широко раскрытыми глазами. Он чувствовал, как ее тело сотрясает дрожь.

— Ты очень красива, Рафаэлла, — произнес Маркус и перевел взгляд на свою руку, сжимавшую ее грудь.

Рафаэлла чувствовала острое желание: она хотела Маркуса так сильно, как не хотела уже давным-давно ни одного мужчину. Но ее недоумение было еще сильнее. Рафаэлла не ожидала от себя такого. Ей даже не хотелось, чтобы Маркус останавливался. Она стояла на островке, залитом лунным светом — вряд ли существовало где-то на земле более романтическое место, — и позволяла малознакомому мужчине, который, возможно, не так уж ей и нравился, ласкать ее грудь. И это было чудесно. Платье болталось где-то на талии и не падало на землю только благодаря шелковому цветку.

Внезапно Рафаэлла почувствовала ужасную неловкость: сама она стояла полуголая, в то время как Маркус, полностью одетый, прекрасно контролировал ситуацию.

— Мне холодно, — проговорила она и попыталась высвободиться из его объятий.

— В таком случае… — произнес Маркус и притянул ее к себе. Рафаэлла ощутила, как пуговицы на его рубашке вдавились в ее обнаженную кожу и теплые руки стали гладить ее по спине. — Так лучше?

Что можно было ответить на это? Нет, не лучше, и я хочу пойти домой, либо Да, лучше, но ты не мог бы продолжать и дальше?

Вместо этого Рафаэлла только кивнула и подняла взгляд. Маркус улыбнулся и снова поцеловал ее, на этот раз крепче: его язык медленно раздвигал ее губы, легонько дотрагивался до них; он как бы изучал Рафаэллу, вдыхал исходящий от нее аромат. Маркус почувствовал во рту привкус калифорнийского шампанского, и желание переполнило его, а прикосновения Рафаэллы доставляли ему истинное наслаждение. До этого момента она и не осознавала, что сама тоже крепко обнимает Маркуса. Рафаэлла была не из тех, кто мог потерять голову в порыве страсти. И самое главное, ей совсем не хотелось терять над собой контроль. И вот теперь она висела у него на руке, как какая-нибудь героиня мелодраматического фильма двадцатых годов. Это было унизительно и неловко. Рафаэлла попыталась высвободиться, но без особенного старания.

— Послушай, Маркус, когда я захочу испытать оргазм, я тебе скажу об этом.

Он поднял голову, минуту смотрел на Рафаэллу, затем рассмеялся:

— Скажешь, на самом деле скажешь? Ладно, госпожа Холланд, там видно будет, не так ли?

Маркус так и не пригласил ее войти в дом. Вместо этого он поцеловал ее снова, шепча ей между губ, какая красивая у нее грудь, с этими темно-розовыми сосками, и, произнося эти слова, он расстегнул шелковый цветок, и платье упало к ногам Рафаэллы — она осталась в тоненьких бикини и туфлях на шпильках.

— Теперь посмотрим, — проговорил Маркус, и пальцы его скользнули под бикини, охватив и крепко сдавив ее ягодицы. Он слегка приподнял Рафаэллу, кончиками пальцев гладя ее влажную плоть, и вдруг остановился, не разжимая объятий. Такого не делал с ней раньше ни один мужчина, Рафаэлла никогда в жизни не испытывала ничего похожего.

Пальцы Маркуса просто лежали там без движения, а она сгорала от желания и мечтала, чтобы он продолжал ласкать ее. Хотя, казалось, такое положение дел устраивало его. Рафаэлла попыталась отстраниться от Маркуса. Но без особой охоты. Маркус еще крепче прижал Рафаэллу к себе и продолжал целовать ее, шепча, что собираются делать его пальцы.

— Вначале я должен узнать, как ты устроена, изучить тебя руками и посмотреть на твою реакцию. Прекрасно, госпожа Холланд, просто прекрасно… Ты уже горячая, влажная, вот, дай-ка я немного подвинусь.

Пальцы Маркуса снова заскользили у нее между ног, спустились вниз по курчавым волосам, дотронулись до влажной плоти, раздвинули и проникли в нее, и Рафаэлла не могла представить себе более волшебного ощущения; ей просто не верилось, что все происходит на самом деле. Рафаэлла задержала дыхание, пока он, смеясь, шептал у самых ее губ:

— Вот, госпожа Холланд, такой реакции я и добивался. А теперь мне хотелось бы посмотреть, как вы отнесетесь к моему пальцу внутри себя. Потом я попробую два пальца.

Рафаэлла вздрогнула и вцепилась в плечо Маркуса, когда его средний палец медленно погрузился глубоко в нее.

— О, кажется, все замечательно.

Рафаэлла почувствовала, как еще один палец Маркуса проник в нее, затем он, вздохнув от наслаждения, продвинул их чуть дальше. Он проникал все глубже и глубже, и Рафаэлла даже не думала возражать, потому что большим пальцем Маркус начал одновременно массировать ее нежный бугорок, и она подумала, почти теряя рассудок: «Бог мой, я сейчас кончу, стоя здесь голая, как полная идиотка, а этот властный мужчина полностью одет и…»

Рафаэлла закричала, и тут Маркус снова поймал ее губы, а потом сделал что-то такое, после чего она была уже не в силах сдерживаться. Еще раз. Он поднял Рафаэллу, не переставая ласкать ее пальцами, и уложил на спину прямо среди благоухающей травы, постелив вниз ее платье. Раздвинув ей ноги, Маркус закинул их себе на плечи. Он приподнял Рафаэллу, поддерживая ладонями под ягодицы, и приблизился к ней губами. Как только язык Маркуса коснулся ее, а пальцы снова заняли свое место, Рафаэлла вновь закричала, забилась, почувствовав, как что-то взорвалось у нее внутри.

Губы Маркуса снова приблизились к ее губам: он просил ее продолжать кричать, говорил, что ему это очень нравится, просил все так же двигаться под его пальцами. Маркус повторял это снова и снова, глядя ей в лицо, такое нежное и бледное в лунном свете.

— Мне это нравится. Вы очень темпераментны, госпожа Холланд.

Он не переставал ласкать Рафаэллу до тех пор, пока она не погрузилась в блаженное изнеможение, мечтая только о том, чтобы это приятное забытье длилось вечно.

— Удивлена?

— Мягко сказано, — ответила Рафаэлла и кончиками пальцев коснулась его щеки. — Я никогда раньше не испытывала ничего подобного… Да, так и есть, ты очень хорошо…

— А теперь, моя милая госпожа Холланд, — легко перебил ее Маркус, — я провожу вас на вашу виллу.

— Что? На мою виллу? Разве ты не хочешь…

Рафаэлла замолчала на полуслове, уставившись на Маркуса, хотя уже поняла, как он поступил с ней; просто Рафаэлла была слишком ослеплена, чтобы сразу разгадать его замысел. Она хотела Маркуса вопреки всякому здравому смыслу и даже забыла, что еще не так давно остерегалась его, доверяла ему не больше, чем он доверял ей. Но так или иначе — победа осталась за Маркусом. Он сохранил самообладание, она же перестала владеть собой. Маркус использовал Рафаэллу, подчинил ее себе. Его победа над ней была абсолютной. Рафаэлле хотелось кричать оттого, что она оказалась такой идиоткой. А еще ей хотелось убить Маркуса.

— Убирайся от меня.

— Хорошо. — Маркус не стал спорить и поднялся.

Он стоял над ней одетый в вечерний костюм и наблюдал за тем, как она приводит себя в порядок, натягивает платье и судорожно пытается застегнуть эту дурацкую пуговицу на талии. Красный шелковый цветок выглядел каким-то поникшим. Рафаэлла принялась шарить вокруг в поисках трусиков, но так и не смогла их найти. Она не знала, что они лежали в кармане его пиджака, а Маркус понимал, что Рафаэлла слишком зла на него, да и на себя тоже, и не станет спрашивать, где ее нижнее белье.

Маркус так и не снял с нее туфли и теперь наблюдал, как Рафаэлла пытается затянуть ремешки, которые запутались в результате ее отчаянных, почти конвульсивных движений.

— Позволь мне, — попросил Маркус, нагибаясь и поправляя их.

Какое-то мгновение она стояла в молчаливом оцепенении, затем заорала на него:

— Иди к черту, ублюдок! — И Рафаэлла побежала прочь, чуть не споткнувшись на высоченных шпильках. Через несколько мгновений она исчезла из виду.

Маркус стоял, судорожно глотая воздух, член его был так тверд и тяжел, что причинял боль. Какого черта он так обошелся с ней? Раньше Маркус никогда не делал ничего подобного. Он довел Рафаэллу до беспамятства, потом унизил ее, и сам не понимал зачем. И тут Маркус стал смутно догадываться, отчего он не дал ей дотронуться до себя, не дал ей любить его по-настоящему, слиться с ним воедино. Отчего не позволил себе быть свободным с ней. Всей душой Маркус чувствовал, что риск слишком велик.