Ларец Самозванца (СИ), стр. 64
— Нет, не видел! — внезапно, решительно возразил он. — Не было никаких сундуков! И — ларцов! Даже ларчиков или шкатулок не было! Только люди!
Кирилл помрачнел, даже широкие плечи его стали казаться уже, когда он их опустил. Он так расстроился, что даже не отреагировал на радостный визг Татьяны, когда она, наконец, очнулась и нашла в себе силы заключить в объятия своего любимого — пана Романа.
— Собираемся! — приказал он едва слышно.
Ну, это он размечтался. Выступить удалось не раньше полудня…
6
Дорогу назад лучше и не описывать — в здравом рассудке не представить все трудности, которые пришлось испытать отряду, прежде чем он выбрался на твёрдую почву… Кроме самих себя, очень усталых, пусть и способных передвигаться, воины несли раненных и тела погибших товарищей. Тут ничего не поделаешь — не оставлять же их на растерзание падальщикам болотным! Идти же по болоту, по самой топи, неся на плечах дополнительный груз, это почти что смерти подобно. И ведь болото — не вода, переправиться через которую возможно с помощью каких-нито средств. Волокуши из веток, придуманные паном Анджеем и активно поддержанная поначалу воинами, отказались плыть по воде, пока была вода и лишь тормозили движение, особенно в болотине, быстро облипая грязью и заставляя людей тратить последние силы только на то, чтобы сдвинуть их, многопудовые, с места. Впрочем, как-то удалось пройти до тех мест, где жидкая грязь резко переходила в мох, упругий, пружинящий… выматывающий похуже похода по жидкой, ледяной грязи! Но даже и здесь сделать остановку было невозможно. Даже и здесь ещё было опасно останавливаться… А Марек, вознамерившийся нарвать несколько болотных, необычной красотой красивых цветков для оставшейся в монастыре Зарины, с головой ухнулся в хитро замаскированную лунку. Еле вытащили его!
— Что, нарвал цветочков? — не удержался от язвительного вопроса Яцек.
О, Яцек теперь был герой! Получив царапину в бою, он теперь щеголял перевязанной рукой, и на этом основании шёл налегке… Раненным и так приходилось тяжелее остальных, ибо сил у них осталось ещё меньше, чем у остальных.
Марек всю оставшуюся дорогу шёл мрачный. Мокрыми и грязными были все — не только он. Даже боярыня Татьяна, на что уж красавица, выглядела пугало пугалом… Ну, по крайней мере, для всех, кроме пана Романа, который продолжал ворковать и прыгать вокруг неё, словно курица вокруг цыплёнка. Тьфу, противно смотреть, как гибнет слава всего конфидентского войска князя Вишневецкого!
А болото всё тянулось и тянулось, не было конца и краю его пружинистому насту… Нет, вот — показался!
— Господи! — истово перекрестившись, прошептал несказанно обрадованный Прокоп. — Да неужто — всё?!
Люди выходили на берег, и тут же падали — сил сделать хотя бы несколько шагов к воде, где уткнулись носами в берег две лодки, уже не осталось.
— Будь я проклят, если встану раньше, чем через полчаса! — скрежеща зубами от усталости, простонал пан Роман. — Госпожа моя, как ты?!
Татьяна лежала пластом, как мёртвая — уткнувшись лицом в мох и не шевелясь. Впрочем, мгновение спустя она показала, что вполне жива… Вдруг тишину разорвал дикий визг, поднявший на ноги всех, кто мог встать. Окружённая кольцом из вооружённых мужчин, Татьяна, заикаясь и тыкая пальцем перед собой, с ужасом выговорила:
— Там… Там… Там…
Склонившийся над местом, в которое тыкала Татьяна, пан Роман не увидел ничего ужасающего и повернулся несколько растерянно.
— Что — там?
— Там — червяки! — всхлипнув, прошептала женщина. — А я их — боюсь!
Большинство удовлетворилось этим объяснением. Баба, что с неё взять-то! Некоторые, однако, признавая, что баба имеет право повизжать якобы от страха, сходились во мнении, что визг этот тоже должен звучать своевременно. Но не сейчас — когда все слишком устали, чтобы защищать слабонервных баб от вымышленных опасностей.
Единственный, кто сочувственно отнёсся к страданиям Татьяны, был сам пан Роман. Он даже рыбачить не рыбачил никогда, потому как брезговал бесхребетных тварей с подлым именем червяк. Вот и сейчас, глядя, как перекатывают свои розовато-белые тела червяки на ладони у Марека, он с трудом сдержал тошноту. А Марек как назло заигрался с ними, весело гогоча, когда какой-нибудь из его «пленников» наткнувшись на непреодолимую преграду, начинал вжиматься сам в себя и полз в другую сторону.
— Слышь, Яцек! — весело и звонко окликнул Марек приятеля. — А представляешь, у него жопа там же, где и рот! Одной дыркой и гадит, и жрёт!
Доверчивый Яцек вздрогнул и поспешно заткнул уши.
— Я не желаю тебя слушать! — громко провозгласил он. — Мы скоро обедать будем, а с тобой весь аппетит испортишь… На всю оставшуюся жизнь!
В другое время Марек не отказал бы себе в удовольствии поиздеваться над приятелем, громко и внятно перечислив ему все гадости, которые приводили того в ужас. На этот раз, однако, рот пришлось захлопнуть — пан Роман показал своему оруженосцу огромный кулак и Марек правильно понял этот жест. Ещё слово, и подзатыльником дело не обойдётся. Впрочем, ведь не обязательно же делать гадости вслух. Усевшись перед Яцеком, Марек начал говорить беззвучно, шевеля губами. Яцек поспешно зажмурился… Что и требовалось по плану Марека. Горсть червей, по-прежнему бывшая в его руке, была немедленно высыпана за шиворот Яцеку… и вопль бедного оруженосца второй раз за краткое время вздёрнул на ноги измученных людей.
Попробуй, пойми, с чего это вдруг Яцек, размахивая руками и крича без передыху, пляшет на одном месте. Вроде и беды никакой нет, и врага рядом не видно…
Марек, конечно, повеселился. Но, как и после любого веселья, последовала быстрая и короткая расплата. Как только Яцеку помогли очиститься от червей, пан Роман решил применить последнее средство перевоспитания распоясавшегося юнца, хотя для этого и пришлось распоясаться… Марек орал и пытался вырываться, но — второй раз за три дня — его задница была превращена из тощей и розовой во вздувшуюся и полосатую. Яцек был удовлетворён. Марек скрежетал зубами в бессильной злобе.
А час, обещанный для отдыха, минул слишком быстро. Никто толком не отдохнул… другое дело, что никто не возражал, когда сотник Кирилл Шулепов приказал грузиться в лодки. Впереди ждал НАСТОЯЩИЙ отдых в монастыре, горячая еда и крепкое питьё. Может, и бабы разбойничьи! Вот только доплыть быстро не получилось. Помешал странный туман, посреди дня покрывший воду на высоту сажени.
— Вот пальнёт сейчас Павло, не разобравшись-то! — пробурчал Прокоп, на крайний случай вздевая шелом. Как будто, буде в лодью попадёт ядро, он выплывет в доспехе!
Монастырь выплывал из тумана огромной, чёрной громадой… второй раз за несколько часов. И опять все были мокрые, но теперь ещё и грязные. И опять был страх, ожидание грядущих выстрелов… У полусотника, по подсчётам Кирилла, оставалось под рукой как раз пять-шесть десятков воинов. Завидев перегруженные людьми лодки, вряд ли он станет долго разбираться — выстрелит! Вот и выплывай потом, в пудовом зерцале или моментально намокающем войлочном тегиляе…
Монастырь был уже на расстоянии полусотни шагов, а не только выстрела — даже окрика слышно не было.
— Спят они, что ли? — сердито вопросил Кирилл, вряд ли обращаясь к кому-то конкретно.
— А может, их всё же побили шиши? — робко предположил Прокоп.
Сотник только сердито взглянул на него, ничего не ответил… Однако жест, которым он уронил ладонь на рукоять сабли, говорил о высочайшей степени волнения.
Двадцать шагов до берега… десять… пять… Почти одновременно, лодки уткнулись носами в берег и воины немедленно бросились к настежь распахнутой калитке, ведущей от причала внутрь монастыря. Кириллу сразу припомнилось, что именно так её оставили, когда уходили в погоню…
Вот только тогда, постанывая и с трудом держась за стену, им навстречу вышел полусотник стрелецкий Павло Громыхало. Лик его был страшен — багровый, с выпученными глазами.