Ларец Самозванца (СИ), стр. 49

— Спешиться! — заорал Кирилл. — Бей их! Москва!

Яростный крик десятков глоток заставил вздрогнуть его самого. Похоже, выжило несколько больше, чем он ожидал…

Натиск московитов был яростен. Прямо из седел, они прыгали через плетень, и вскоре там уже шла рубка. Ляхов — и украинских казаков, оказалось не слишком много, и теперь они медленно отступали, теряя своих, к центру села. Ещё дважды в общем шуме боя раздавались резкие, оглушительные взрывы — ляхи кидали гранаты. Ещё одна граната со свистом врезалась в лоб одному из ратников Кирилла. Не взорвалась, однако, хотя фитиль догорел до конца.

— Вперёд! — криком подогнал Кирилл воинов, мельком отметив, что бросок всё же был не бесполезен и его ратник упал лицом вниз, с раскроённой тяжёлым ядрышком головой. — Вперёд!

Он на миг обернулся, а когда развернулся лицом обратно, в сторону врага, прямо в лицо ему летела граната. Опешив, Кирилл даже не понял, зачем отмахнулся кулаком. Левая рука словно бы сама выбросилась вперёд, и чугунный шарик с дымящимся фитилем врезался точно в кулак. Рука онемела, отшибленная, но и граната отлетела в сторону и взорвалась в ветвях яблони, что раскинула ветви в пяти шагах от сотника…

Взрыв был всё же очень громок, и Кирилла оглушило. Пока он тряс головой и вычищал из глаз и рта землю и щепу, в бое произошли давно ожидаемые изменения. Слитный залп тридцати пищалей смёл защиту противника, а потом десятки стрельцов, сохраняя боевой порядок, появились из-за домов. Пищали свои они уже закинули за спины, а в руках стрельцов сверкали жутковатыми лезвиями бердыши. И даже самые решительные поединщики знали — снаряжённый бердышами строй стрельцов в рукопашном бою непобедим. Ну не с саблей же, впрямь, на них бросаться! Бой был закончен на этом. Некоторое, небольшое количество ляхов и казаков обратилось в бегство. В последних рядах отступающих шёл рослый, в дорогом доспехе, воин. Троих он успел сразить прежде, чем отступил. Стрельцы преследовали их неотступно, но в какой-то момент нарвались на слитный залп, сбились с шага… А там враги добежали до коней и были таковы. Ринувшаяся в погоню конница тоже потеряла время, разбирая завал из полудюжины телег, поваленных на бок и так прочно перегородивших улицу, что на то, чтобы раздвинуть их и пропустить конницу, потребовалось почти четверть часа. Четверть часа! На протяжении всего этого времени казаки бесновались и рванулись вперёд, когда проход был достаточен всего лишь для одного всадника. Но даже такая быстрота не принесла плодов. Провожаемые частыми залпами стрельцов, теряя людей, ляхи всё же вырвались из кольца. Соваться в лес сразу за ними, хотя на этом настаивали казаки, Кирилл не рискнул.

— Дмитр с хлопцами, даже если он всё ещё в плену, а не в погребе где-то сидит, — сказал он ходокам от казаков, — вряд ли порадуется, видя гибель нашу! А ляхи вполне могут устроить ещё одну засаду. Потери и так велики…

Потери и впрямь были велики. Особенно пострадали как раз казаки — среди них почти никто не имел доспехов, и пули ляхов, а особенно новое, подлое оружие, которым они воспользовались, нанесли им немалый урон. Восемнадцать убитых, ещё почти двадцать человек раненных, из которых лишь половина может сражаться, а остальным сейчас предстоит главный бой в жизни — со смертью…

Меньше всего пострадали стрельцы. У них было всего пятеро убитых, да ещё четверо были оглушены взрывом гранаты. Сам полусотник Павло Громыхало, хоть и качал головой, возмущаясь, новым оружием ляхов заинтересовался очень и очень… тем более три гранаты, не разорвавшиеся, были ему предоставлены.

— Добрая штука! — пробормотал стрелец, разглядывая их. — Ишь, как разят! Ну, поглядим, поглядим… Может, чего и придумаем, чтобы не только у ляхов они были… Ты, сотник, что надумал?

— Переждём! — спокойно ответил Кирилл. — Не время сейчас на рожон лезть. Да и у ляхов потери немалые. Далеко не уйдут!

Часть седьмая

1

Лагерь на опушке леса больше всего напоминал лазарет [18]или лечебницу. Из двадцати семи боеспособных воинов, которые этот бой начали, закончило его всего-то пятнадцать, да ещё двое раненных были оставлены в тылу ранее. Татьяна, Зарина, мессир Иоганн сбились с ног, пытаясь объять необъятное, но количество раненных значительно превышало не только число «лекарей», но и количество чистых тряпок, идущих на бинты… Ранены были практически все, сам пан Роман не уберёгся от сабельного удара, теперь щеголяя длинной, от виска до подбородка, царапиной на левой щеке. Пану Анджею повезло чуть меньше, и он схлопотал рукоятью бердыша в глаз. Глаз, хотя на него почти сразу наложили свинец, заплыл, почти не видел и пан Анджей ругался самым чёрным образом, пытаясь раскрыть его пошире… Больно!

Впрочем, сейчас поднять настроение воинов не могли даже его шуточки. Отряд словно бы погрузился в дрёму. Казаки и шляхтичи сидели, тупо глядя перед собой и даже не пытаясь заговорить. Оружие — сабли, ручницы и пистоли, лежали рядом, но их никто не чистил. Не слышно было обычных в таких случаях шуточек, никто не похвалялся молодецкими ударами… Они поставили на этот бой всё, они великолепно сражались и имели все шансы победить… Господь и Дева Мария отвернулись от них. Московиты взяли верх, буквально завалив улицы трупами людей и коней, а ударивший в спину отряд стрельцов докончил дело.

Даже и сам воздух на опушке переменился с тех пор, как здесь показались первые беглецы. Свежий, ароматный запах хвойного леса внезапно наполнился запахом крови, пороховой вонью, в нём витали стоны и крики, ругань и плач — мессир Иоганн лютовал, безжалостно и быстро вправляя вышибленные конечности, зашивая раны. И у него, увы, не было обезболивающего — обоз, в котором находился и бочонок с гданьской водкой, остался в селе — преграждать дорогу преследователям. Впрочем, там была не только водка… Припас боевой и запас еды, одежда, утварь… всё осталось в Званице! Спасти — ценой беспримерного героизма — удалось бочонок с жалованьем — почти пуд серебра, да сундучок государя, который на скаку сорвал с заводного коня отчаюга Марек. Чуть не надорвался! Пан Роман за этот подвиг его прилюдно расцеловал и окончательно простил… Впрочем, самого Марека это не слишком взволновало. Яцек, раненный Яцек, с которым Марек вновь был очень дружен, в бегстве разбередил себе рану и едва дотерпел до привала. Теперь он тихонько постанывал, удобно устроенный Мареком и Зариной на свежих, только что срубленных еловых лапах. Правда, мессир Иоганн счёл, что опасности для жизни Яцека нет… Но Марек, а особенно — Зарина, запретили ему шевелиться даже по нужде. Вот Яцек и стонал… еле сдерживаясь уже. Стонал, а сам — с завистью — поглядывал на то, как Марек, плечом к плечу с Зариной, рубил сухостоину — на дрова. Госпожа Татьяна что-то там варганила в котле… кажется, делала похлёбку. Размер котелка и количество того, что госпожа высыпала в него, наводили на грустную мысль, что еда достанется только раненным… Тут Яцек вспомнил, что он сам — раненный, и настроение его резко пошло вверх… и снова упало, когда он увидел, что Марек обнимает Зарину за талию… и снова пошло вверх, когда оглушительная пощёчина заставила всех, кто её услышал, поднять голову… Марек, левая щека которого напоминала по цвету маковый лепесток, а ухо распухло в размере вдвое, как ни в чём не бывало продолжил работу…

Тяжко вздохнув, Яцек вновь ему позавидовал. Во-первых, тому, как легко Марек переносит неудачи. Вон, получил по морде, а опять уже весело балаболит чего-то там! А Зарина, которая только что приложила Марека по морде, если и не хохочет по своему обыкновению — заливисто и звонко, то уже улыбается и даже хихикнула пару раз. Вон, даже пан Роман оторвался от разговора с паном Анджеем…

Меж тем, паны, а с ними верные и неизменные советники — Кирилл Оглобля, да Андрей Головня, да Людвик-пушкарь, пусть его и пришлось нести на носилках, устроились под раскидистой, низенькой елью и негромко обсуждали состояние дел. По правде говоря, не только негромко, но и невесело.