Графиня, стр. 82

Неожиданно он быстрым движением сомкнул пальцы на моей шее. Я инстинктивно попыталась освободиться, но силы были слишком неравны.

— Вот видишь, дорогая, ты совершенно беспомощна. И не забывай ни на минуту, что принадлежишь мне. Моя новая, молодая и очень хорошенькая жена. И что это означает? Всего лишь что ты — моя собственность, с которой я имею право делать все, что пожелаю.

Он душит меня!

Я царапалась, хрипела, отбивалась изо всех сил. В ушах звенело. Значит, это конец?

Но он, очевидно, передумал, оттолкнул меня и, пока я старалась отдышаться, обошел стол и схватил в объятия.

— Моя прелестная юная жена, — повторил он и впился в мои губы так грубо, что я ощутила вкус собственной крови. Но сейчас гнев мой перевесил страх, и я что было мочи лягнула его в коленку. Лоренс лишь крепче обвил руками мою талию, пригвоздив заодно руки, и продолжал терзать мой несчастный рот. Силой приоткрыв мои губы, он попытался проникнуть языком внутрь. Я задохнулась и закашлялась. Должно быть, ему захотелось попробовать, какова моя кровь на вкус.

Он брезгливо отшвырнул меня, и если бы не стоявший сзади стул, я наверняка растянулась бы на полу. Лоренс кулаком сбил шахматный столик. Доска полетела на паркет. Одна пешка попала прямо в камин. Лоренс возвышался надо мной, широко расставив ноги и подбоченившись.

— Ты уже отдышалась?

— Да, но не вашими молитвами! Не смейте ко мне прикасаться! Вы клялись, что не станете!

— Повторяю, драгоценная моя женушка: ты моя вещь, а следовательно, я имею право делать с тобой все, что заблагорассудится.

И тут я сотворила глупость, громко выпалив:

— И все же вы помешаны, милорд! И до крайности омерзительны! Если дотронетесь до меня, боюсь, меня вырвет прямо на вас!

Я думала, он ударит меня. Багровое лицо исказилось яростной гримасой. Но даже сейчас Лоренс сохранил контроль над собой и долго смотрел на меня, прежде чем мягко, задумчиво ответить:

— Ну разумеется, ты понятия не имеешь о мужских поцелуях. Абсолютно невинна и, естественно, сохранила свои девичьи страхи. Но мне понравился вкус твоих губ. Вкус страха. Правда, кто знает, может, через мгновение все изменилось бы, ты приоткрыла бы рот и с радостью впустила меня.

— Нет.

— Как странно, что я раньше не замечал, насколько ты красива. То есть видел, конечно, но никогда не смотрел на тебя как на женщину. А вот теперь… — Он протянул ко мне руку.

— Нет, — снова прошептала я, вжимаясь спиной в спинку стула, — нет.

Он выпрямился и скрестил руки на груди. Как мне удрать? Он стоит прямо передо мной, и обойти его нет никакой возможности. Лоренс вдвое сильнее меня.

— Я решил взять тебя, Андреа, как мужчина берет женщину, — произнес он. — Ты девственна. Давно уже я не имел возможности насладиться девственницей. Сама мысль об этом возбуждает меня до крайности. Можешь сопротивляться сколько угодно, но не слишком долго. Это придаст остроты моим ощущениям. Ах, почувствовать на своих бедрах твою девственную кровь, глубоко выплеснуть в тебя мое семя! Я трепещу от предвкушения! И останусь единственным мужчиной, твоим вечным хозяином.

— Нет.

Меня вновь замутило. Почему? Конечно, я боюсь и вне себя от злости, но при чем тут эта обессиливающая тошнота? Непонятно.

И тут я как со стороны услышала собственный жалкий, дрожащий голосок:

— Опомнитесь! Вы мне обещали и даже записали условие в брачный контракт. Вы мой муж только формально. Не смейте подходить ко мне, иначе я убью вас!

Я ощущала, что вот-вот впаду в истерику, и ненавидела себя за это.

— Убьете? Ничего более забавного из ваших уст я еще не слышал. — Лоренс пожал плечами. — Что же до брачного контракта… какая глупость все эти вздорные обещания! И какое отношение они имеют к моим теперешним желаниям? Брачный контракт! Ничтожный листок бумаги, на котором я поставил подпись лишь затем, чтобы обмануть ваши страхи и заставить согласиться на брак. И вы согласились. С радостью отдали руку безвредному, по вашему мнению, старику, который обещал заботиться о вас после смерти дедушки. Только взгляните на себя! Трясетесь от ужаса, лишающего вас разума и всякого соображения. Послушайте, Андреа! Все женщины в душе потаскухи. Вы просто не можете быть иной и нуждаетесь в небольшой практике, некотором опыте, который я согласен передать вам лишь для того, чтобы обнажить вашу истинную натуру.

— Бред! Не все женщины шлюхи. Моя мать была совсем не такой. Вот всем виноват отец.

Едва эти слова сорвались с моих уст, как лицо Лоренса внезапно растаяло, обратилось в ничто и меня окутала серая тьма. Я отчаянно затрясла головой и воскликнула:

— Не хочу! Не хочу туда возвращаться!

Но было уже поздно. Я пыталась ладонями оттолкнуть наплывавшую тьму, но с неумолимой быстротой опять превращалась в ребенка, перед глазами которого вновь возникли пугающие образы. Словно все произошло лишь вчера, так близко, рядом, в моей душе, и от этого не было спасения. Я пыталась забыть, но, конечно, не могла. Восьмилетняя девочка спряталась в кабинете отца, на подоконнике, за тяжелыми гардинами. И задремала над книгой, вытащенной с какой-то полки. Неожиданно меня разбудил тихий задорный смех, сопровождаемый крайне странными звуками. Я осторожно выглянула в щелку. В комнате стояли, неестественно тесно прижавшись друг к другу, мой отец и одна из горничных. И лихорадочно целовались. Он стянул с нее чепец, запустил пальцы в густые локоны; оба стонали, а она еще и выгибалась, издавая вопли.

Не зная, что делать, я притихла и уставилась на них. Отец поднял женщину, швырнул на мягкий турецкий ковер и лег на нее. Его руки мяли ее грудь, срывали одежду, а потом скользнули под юбки. Горничная, тяжело дыша, развела ноги и широко раздвинула бедра. Отец отстранился, расстегнул пуговицы панталон и вынул невероятно огромный и твердый комок плоти. Откуда он его взял? У меня не было ничего подобного!

Он сунул этот тяжелый стержень Между ее ляжек! Я увидела, как она подняла ноги и обхватила ими его талию! Они целовались и раскачивались, кричали и стонали, как дикие звери, и это не прекращалось, никак не прекращалось, ни на минуту!