Чужие сны и другие истории, стр. 1

Джон Ирвинг

Чужие сны и другие истории

Первые публикации произведений, вошедших в эту книгу

«Спасая Пигги Снида» («Trying to Save Piggy Sneed») – «Нью-Йорк таймс букревью» (The New York Times Book Review), 22 августа 1982 г.

«Воображаемая подружка» («The Imaginary Girlfriend») – журнал «Ньюйоркер» (The New Yorker), осенью 1995 г. опубликован фрагмент.

«Мой обед в Белом доме» («Му Dinner at the White House») – «Сэтердей найг» (Saturday Night), февраль 1993 г.

«Внутреннее пространство» («Interior Space») – «Фикшн» (Fiction), том 6, № 2, 1980 г.

«Словоизлияния Бреннбара» («Brennbar’s Rant») – «Плейбой» (Playboy), декабрь 1974 г.

«Пансион “Грильпарцер”» («The Pension Grillparzer») – «Антеус» (Antaeus), зима 1976 г.

«Чужие сны» («Other People’s Dreams») – сборник «Last Night’s Stranger: One Night Stands & Other Staples of Modem Life» под редакцией Пэт Роттер, вышедший в издательстве А & W (1982).

«Утомленное королевство» («Weary Kingdom») – «Бостон ревью» (Boston Review), весна – лето 1968 г.

«Почта в Айове» («Almost in Iowa») – «Эсквайр» (Esquire), ноябрь 1973 г.

«Король романа» («The King of the Novel») – «Нью-Йорк таймс букревью» (The New York Times Book Review), первая публикация, гораздо короче настоящей (25 ноября 1979 г.); в нынешнем виде – как предисловие к роману Диккенса «Большие надежды», изданному «Бантам классик» (Bantam Classic) в 1986 г.

«Предисловие к “Рождественской песни”» («Ап Introduction to A Christmas Carol») – впервые появилось в несколько измененном виде и под заголовком «Их верный друг и слуга» («Their Faithful Friend and Servant») в «Глоб энд мейл» (The Globe and Mail) 24 декабря 1993 г.; в нынешнем виде – в сборнике «Рождественская песнь» («А Christmas Carol»), изданном «Модерн лайбрери» (Modern Library) в 1995 г.

«Гюнтер Грасс: король торговцев игрушками» («Günter Grass: King of the Toy Merchants») – «Сэтердей ревью» (Saturday Review), март 1982 г.

Воспоминания

Спасая Пигги Снида

Хотя написанное здесь и относится к воспоминаниям, прошу понять: все воспоминания писателя, наделенного хорошим воображением, недостоверны. Память автора художественных произведений – особенно несовершенное хранилище подробностей. Мы, писатели, всегда можем придумать более «удачные» детали, чем те, которые в состоянии вспомнить. Произошедшее на самом деле редко воспринимается как действительно случившееся; чаще всего правдивым считается то, что могло бы или должно было бы произойти. Полжизни я занимаюсь пересмотром событий прошлого, и занятие это протекает практически в одном и том же русле, перемены весьма незначительны. Писательское ремесло – это вечные попытки добиться гармонии между тщательным наблюдением и изощренным воображением событий, которых вам не довелось увидеть собственными глазами. Остальное – суровая, но необходимая работа с языком произведения. У меня – это создание и переделывание фраз до тех пор, пока они не обретут естественность хорошего разговора.

Учитывая вышесказанное, думаю, я стал писателем благодаря хорошим манерам моей бабушки и в особенности – благодаря умственно отсталому сборщику пищевых отходов, к которому бабушка относилась с неизменной вежливостью и добротой.

Моя бабушка – старейшая из ныне живущих выпускниц колледжа Уэллсли, в свое время она имела высший балл по английской литературе. Сейчас она живет в доме престарелых, и память ее слабеет. Бабушка уже не помнит сборщика пищевых отходов, благодаря которому я стал писателем, но хорошие манеры и доброжелательность по-прежнему при ней. Когда в ее комнату забредают другие старики – по ошибке, а может, приняв бабушкину комнату за свое жилье, – бабушка всегда говорит: «Дорогая моя (или: дорогой мой), вы никак заблудились? Вам помочь найти комнату, в которой вы рассчитывали оказаться?»

Я жил в бабушкином доме почти до семи лет, и потому она всегда называла меня «мой мальчик». В общем-то я являлся ее единственным мальчиком, поскольку бабушка имела трех дочерей, но у нее не было ни одного сына. Сейчас, когда я приезжаю к ней и наступает время прощаться, мы оба сознаем, что она ведь может и не дожить до моего следующего визита. Поэтому бабушка всегда говорит:

– Дорогой, возвращайся поскорее. Ты же знаешь, ты – мой мальчик.

Этим бабушка подчеркивает, что она для меня – больше чем просто бабушка.

Хотя бабушка и имела высший балл по английской литературе, она без особого удовольствия читала произведения «ее мальчика». Фактически она прочла только самый первый роман и на этом закончила знакомство с моим творчеством. Бабушке не понравились ни язык, ни сюжет романа. Это было не столько ее собственное суждение, сколько мнение, почерпнутое из прочитанного о других писателях. Она пришла к выводу, что по мере моего взросления писательский язык и выбор тематики деградировали. Бабушка решительно отказалась читать последующие четыре романа (мы оба решили, что так будет лучше). Вместе с тем она очень гордится мною. Правда, я никогда не пытался копнуть глубже и выяснить, чем именно она гордится. Возможно, тем, что я вырос, или тем, что остался «ее мальчиком». Вообще же я ни разу в жизни не столкнулся с ее равнодушием ко мне. Я всегда чувствовал, что бабушка меня любит.

Улица, на которой я рос, называлась Фронт-стрит, а город – Эксетер. Это в штате Нью-Гэмпшир. В годы моего детства по обеим сторонам улицы росли вязы. Потом их не стало. Вязы погубила не какая-то древесная болезнь, а два урагана, обрушившиеся на Эксетер один за другим. Это было уже в пятидесятые годы. Уничтожив деревья, ураганы придали улице более современный облик. Первым атаковал ураган с женским именем Кэрол, существенно ослабив корни деревьев. Следом налетела Эдна, которая и свалила вязы. Бабушка потом частенько поддразнивала меня, выражая надежду, что «женские» стихии заставят меня уважать женщин.

Фронт-стрит времен моего детства была улицей сумрачной и прохладной даже в летние дни. Задние дворы не имели заборов. Собаки бегали, где им заблагорассудится, и нередко попадали в беду. Бакалейными товарами нас снабжал торговец по фамилии Поджо. Другой человек – его фамилия была Страут – привозил лед для бабушкиного ледника (бабушка до самого конца противилась электрическим холодильникам). Мистер Страут не пользовался расположением соседских собак: возможно, им не нравилось, что он гонялся за ними, размахивая щипцами для льда. Ребятня с Фронт-стрит никогда не досаждала мистеру Поджо. Думаю, потому, что он разрешал нам болтаться возле своего магазина и даже заходить внутрь. Я не помню, чтобы он грозился кого-то отшлепать или надрать уши. Мистера Страута мы не задевали по другой причине. Щипцы для льда были большими и тяжелыми, а его неописуемая ярость по отношению к собакам очень легко могла перекинуться на нас. Зато сборщик пищевых отбросов был идеальной мишенью: ни угроз, ни агрессии, и потому мы приберегали силы для насмешек и издевательств над ним. Добавлю, что досаждали мы ему не только словами.

Звали его Пигги Снид. Не припомню, чтобы мне доводилось встречать кого-либо еще, от кого воняло бы столь же отвратительно, как от него. Исключение составляет, пожалуй, труп уличного бродяги, на который я набрел в Стамбуле. И в самом деле, нужно превратиться в смердящий труп, чтобы зловонием затмить Пигги Снида. Во всяком случае, мальчишки с Фронт-стриг считали его самым зловонным существом в мире.