Кольцо Соломона, стр. 5

Я вскинул золотую змейку и нажал ей на хвост. Как я и предполагал, Наабаш меня не обманул [10]и заточенная внутри элементаль [11]совершенно не выдохлась, в отличие от механических приспособлений. Из разинутого рта змея с напором вылетела блестящая струя воды, весело сверкнувшая в лучах утреннего солнца. Поскольку я, чисто случайно, направил змею прямо на волшебника, струя воды свободно пересекла пространство между двумя пентаклями и ударила старого пердуна точнехонько в грудь. Его сшибло с ног, и он вылетел из круга на середину комнаты. Ах как он летел — любо-дорого смотреть! Но главное было не это, а то, что он покинул пределы круга. Не успел он тяжело плюхнуться на спину посреди огромной лужи, как узы мои лопнули и я вырвался на волю.

Прелестная дева швырнула золотую змейку на пол и шагнула прочь из удерживавшего ее пентакля. Волшебник беспомощно бился, лежа на спине и хватая воздух ртом, точно пойманная рыба.

Дева миновала свечки из козьего сала, и все они до единой тотчас же потухли. Она мимоходом пнула чашечку с травами-оберегами. Розмарин просыпался ей на кожу, кожа слегка зашипела и задымилась. Дева не обратила на это внимания. Ее большие темные глаза были устремлены на волшебника. Тот попытался приподнять голову — и увидел, что я иду к нему.

Мокрый, задыхающийся, он все же предпринял еще одну, последнюю попытку. Он указал на меня трясущейся рукой, шевельнул губами, выдавил заветное слово. Из указательного пальца вылетело Копье Сущности. Дева небрежно взмахнула рукой; копьевидные молнии взорвались в воздухе и разлетелись в стороны под разными углами, вонзившись в стены, в пол, в потолок. Одна молния вылетела в ближайшее окно и по дуге ушла в небо, напугав трудившихся в долине крестьян.

Дева пересекла комнату, воздвиглась над волшебником и протянула к нему руки. Ногти на пальцах — да и сами пальцы — сделались куда длиннее, чем прежде.

Старик поднял на меня глаза.

— Бартимеус…

— Ну да, меня зовут Бартимеус, — ответил я. — Ты как, сам встанешь или мне придется наклоняться?

Он промямлил в ответ что-то неразборчивое. Прелестная дева пожала плечами, оскалила ровные зубки и набросилась на него. Он еще какое-то время издавал разные звуки, но быстро затих.

Три мелких сторожевых беса, вероятно привлеченные возмущением планов бытия, появились, когда я уже почти закончил. Они с выпученными глазами столпились на подоконнике, с изумлением глядя на меня. Хрупкая девушка, пошатываясь, поднялась на ноги. Теперь в комнате, кроме нее, никого не было. Она обернулась к бесам. Глаза у нее горели в темноте.

Бесы подняли тревогу, но было поздно. Воздух зазвенел от шума крыльев и свиста острых когтей, но прелестная дева улыбнулась, помахала на прощание бесам, Иерусалиму, своему последнему рабскому ярму на Земле — и, не говоря худого слова, исчезла.

Тут старому волшебнику и конец пришел. Мы довольно много времени провели вместе, но имени его я так и не узнал. Однако я до сих пор вспоминаю о нем с нежностью. Глупый, жадный, бестолковый — и мертвый. Вот это идеальный хозяин!

Часть вторая

4

Соломон

Соломон Великий, царь Израиля, верховный волшебник и оплот нации, подался вперед и нахмурил свои изящно очерченные брови.

— Мертв? — переспросил он, а потом еще раз, погромче, после жуткой паузы, во время которой сердца четырехсот тридцати семи человек дрогнули и замерли от ужаса: — Мертв?!

Двое ифритов, что восседали подле трона в обличье златогривых львов, устремили на него свои золотистые глаза. Трое крылатых джиннов, что парили над спинкой трона, держа наготове плоды, вина и сладости, дабы царь в любой момент мог подкрепиться, затрепетали так сильно, что кубки и блюда задребезжали у них в руках. Горлицы и ласточки, гнездившиеся между балок, сорвались со своих насестов и сквозь открытую колоннаду умчались в озаренные солнцем сады. А четыреста тридцать семь человек — волшебники, придворные, жены и просители, — собравшиеся в чертоге в то утро, потупились и принялись робко переминаться с ноги на ногу.

Великий царь очень и очень нечасто повышал голос, даже когда речь шла о войне или о женах. Подобные случаи ничего доброго не сулили.

У подножия трона склонился долу Соломонов визирь.

— Да, господин. Мертв. Однако есть и добрые вести: он добыл тебе редкостную старинную вещицу!

Не поднимая головы, он указал на ближайший к нему постамент. На нем стояла золотая статуэтка змея.

Царь Соломон посмотрел на статуэтку. В чертоге все замерло. Львы-ифриты смотрели на людей, моргая золотистыми глазами, скрестив бархатные передние лапы и слегка подергивая хвостом. Над троном зависли в ожидании джинны — они были неподвижны и лишь лениво взмахивали орлиными крыльями. Птицы из сада куда-то делись; только мотыльки, точно солнечные зайчики, мелькали среди залитых светом деревьев.

Наконец царь откинулся на кедровую спинку трона и заговорил:

— Да, вещица красивая. Бедный Иезекииль верно служил мне до последнего!

Он поднял руку, давая джиннам знак подать вина, и, поскольку рука была правая, по залу прокатился вдох облегчения. Волшебники расслабились, жены принялись шушукаться и браниться, и собравшиеся просители из десяти стран один за другим поднимали головы, взирая на царя с боязливым восторгом.

Кто, как не Соломон, достоин был восхищения? В юности прыщи и оспа обошли его стороной, и теперь, в расцвете сил, кожа его оставалась гладкой и шелковистой, как у ребенка. Воистину, за пятнадцать лет, что миновали с тех пор, как он взошел на трон, царь почти не переменился: темноглазый, смуглокожий, узколицый, с длинными черными волосами, ниспадающими на плечи. Длинный, прямой нос, пухлые губы, глаза, подведенные зеленовато-черной сурьмой, по египетскому обычаю. Поверх роскошных шелковых одежд — дара индийских магов-жрецов — он носил множество великолепных украшений из золота и жада, и сапфировые серьги, и ожерелья нубийской слоновой кости, и янтарные бусы из Киммерии. На запястьях у него звенели серебряные обручья, и лодыжку одной ноги обвивал тонкий золотой браслет. Даже сафьяновые сандалии, свадебный дар владыки Тира, были расшиты золотыми бляхами и самоцветами. Но на длинных, узких кистях не было ни единого камня, ни единого украшения — лишь на мизинце левой руки красовалось кольцо.

Царь сидел и ждал, пока джинн наливал ему вино в золотой кубок; ждал он, пока в вино золочеными вилочками накладывали ягоды с ветреных холмов Анатолии и лед с вершины горы Ливана. И люди смотрели, как он ждет, купаясь в лучах его славы, чье сияние было подобно солнцу.

Наконец лед был опущен в кубок, вино было готово. Джинны, беззвучно взмахивая крылами, убрались прочь от трона. Соломон заглянул в кубок, но пить не стал. Его внимание снова обратилось к чертогу.

— Мои волшебники! — произнес он, обращаясь к кружку тех, кто стоял ближе всего к трону. — Все вы неплохо потрудились. За одну ночь сумели вы добыть множество удивительных сокровищ со всего света! — Он мановением кубка указал на семнадцать расставленных перед ним постаментов, на каждом из которых красовались редкостные, невиданные вещицы. — Каждое из них уникально, и все они должны помочь нам пролить свет на древние культуры, существовавшие прежде нас. Я с большим интересом займусь их изучением. Хирам, можешь велеть их убрать.

Визирь, маленький темнокожий волшебник из далекого Куша, немедленно вытянулся по струнке. Он отдал приказ. Семнадцать рабов — людей или, по крайней мере, существ в человеческом обличье — выбежали вперед и унесли и золотую змейку, и прочие сокровища.

Когда с этим было покончено, визирь набрал в грудь воздуха, стиснул рубиновое навершие посоха и трижды ударил им об пол.

— Внимание! — провозгласил он. — Соломонов совет продолжается! Царю предстоит рассмотреть несколько чрезвычайно важных дел. Все мы, как всегда, вкусим от плодов его премудрости. Для начала…