Кольцо Соломона, стр. 12
— Ну, Факварл, вечно ты вспомнишь что-нибудь этакое! Эта история наделала куда больше шуму, чем оно того стоило. Ничего особенного не случилось.
— Ах, ничего особенного?! — негодующе возопил Хосров. — А то, что затопило всю долину от Ура до Шуруппака, так, что из воды торчали только плоские белые крыши? Казалось, будто весь мир ушел под воду! И все из-за того, что ты, Бартимеус, на спор перекрыл реку плотиной!
— Ну и что? Ведь спор-то я выиграл. Все следует рассматривать в должной перспективе!
— Ну, Хосров, по крайней мере, он-то строить умеет!
— А я что, нет? Да о моем строительном проекте в Вавилоне толковал весь город!
— Это ты про ту башню, которую ты так и не достроил?
— Брось, Нимшик, я тут ни при чем, это все из-за проблем с гастарбайтерами!
Ну, я свое дело сделал. Спор разгорелся на славу: дисциплина и рабочий настрой развеялись как дым и волшебник приобрел приятный багровый оттенок. С фолиота Гезери тоже слетела спесь: он пялился на джиннов, разинув рот, как форель.
— Молчать! Всем молчать! — яростно вазопил Хаба.
Но было поздно. Строй распался, превратившись в месиво из потрясаемых кулаков и указующих перстов. Размахивали хвосты, сверкали на солнце рога, то тут, то там, в качестве дополнительного аргумента, материализовывались отсутствовавшие прежде когти.
Знавал я хозяев, которые перед лицом такой катавасии сдались бы, всплеснули бы руками и распустили бы рабов — хотя бы временно — только затем, чтобы немного побыть в тишине. Но этот египтянин был крепкий орешек! Лицо его исказилось, он медленно отступил назад и снял с пояса сущностную плеть. Он крепко стиснул рукоять и, принявшись читать заклинание, взмахнул ею над головой — раз, другой, третий…
С каждого из свистящих хвостов сорвалась зазубренная желтая молния. Молнии вонзились в нас, разметали по сторонам и, обжигая, взметнули в небо.
Мы болтались под жарким солнцем, выше стен дворца, пронзенные желтыми шипами огненного света. Далеко внизу волшебник размахивал плетью, то вверх, то вниз, все быстрее и быстрее, а Гезери восторженно скакал козлом. Мы носились по кругу, обмякшие и беспомощные, ударяясь то друг о друга, то о землю. За нами шлейфом тянулись брызги растерзанной сущности, висящие в сухом воздухе подобно маслянистым пузырям.
Наконец вращение прекратилось, сущностные вертелы исчезли. Волшебник опустил руку. Восемь растерзанных предметов тяжело шмякнулись оземь. Очертания наших тел расплывались, точно масло на сковороде. Мы упали вниз головой.
Медленно оседало облако пыли. Мы торчали из земли бок о бок, точно гнилые зубы или покосившиеся статуи. Некоторые слабо дымились. Наши головы наполовину зарылись в землю, ноги бессильно висели в воздухе, точно увядшие стебельки.
Неподалеку от нас жаркое марево колыхнулось, раздвинулось, снова сомкнулось, и сквозь него прошел волшебник, за которым по-прежнему волочилась длинная черная тень. На хвостах плети все еще извивались желтые огненные языки, негромко потрескивая, мало-помалу угасая. Это был единственный звук в тишине, царившей на холме.
Я выплюнул застрявший во рту камушек.
— По-моему, он нас простил, Факварл, — прохрипел я. — Гляди, он улыбается!
— Это тебе так кажется, Бартимеус, оттого что мы торчим вниз головой!
— Да, действительно…
Хаба подошел и воззрился на нас сверху вниз.
— Вот что я делаю с рабами, которые осмелились ослушаться меня единожды, — негромко произнес он.
Ответом ему было молчание. Даже я не нашелся что сказать.
— Сейчас я вам покажу, что бывает с рабами, которые ослушались дважды!
Он вытянул руку и произнес одно слово. Ослепительно-яркая, ярче солнца, светящаяся точка повисла в воздухе над его ладонью. Она беззвучно разрослась, обернувшись сияющим шаром, шар лег ему в ладонь, по-прежнему не касаясь ее. Постепенно шар потемнел, точно вода, смешанная с кровью.
Внутри шара постепенно проступили очертания — там кто-то был. Одинокий, слепой, терзаемый страшными муками, затерянный во тьме.
Молча, стоя вверх ногами, оседая, как тающий снег, мы смотрели на несчастное, искалеченное создание. Мы смотрели на него долго.
— Узнаете? — осведомился волшебник. — Это дух, подобный вам — точнее, некогда он был подобен вам. Ему тоже была ведома свобода полета. Быть может, он, как и вы, забавлялся, вынуждая меня тратить время впустую, пренебрегая поручениями, которые я ему дал. Я этого не помню — я уже много лет держу его в подвале своей башни. Вероятно, он уже и сам этого не помнит. Временами я слегка подбадриваю его, чтобы напомнить ему, что он все еще жив, в остальном же я предоставляю ему прозябать в тоске и мучениях.
Он медленно обводил нас взглядом, помаргивая круглыми глазищами; голос у него оставался таким же ровным, как прежде.
— Если кто-то из вас хочет уподобиться ему, можете разгневать меня еще раз. Если же нет — беритесь за работу, копайте землю и обтесывайте камни по велению царя Соломона и молитесь, если то свойственно вашей природе, чтобы я когда-нибудь все же разрешил вам покинуть Землю.
Изображение в шаре растаяло, сам шар зашипел и исчез. Волшебник повернулся и зашагал прочь, ко дворцу. Длинная черная тень влеклась за ним, подпрыгивая и приплясывая на камнях.
Никто из нас не сказал ни слова. Один за другим мы опрокинулись на бок и рухнули в пыль.
8
Ашмира
К северу от Савы на тысячу миль тянулись пустыни Аравии: широкий, безводный клин песка и безжизненных каменных гор, заканчивающихся на западе пустынным Красным морем. Далеко на северо-западе, там, где полуостров смыкается с Египтом, а Красное море сходит на нет, заканчиваясь Акабским заливом, лежала торговая гавань Эйлат, где с древних времен сходились пути, товары и люди. Чтобы добраться из Савы в Эйлат, где на старинных базарах можно было выгодно продать благовония и специи, торговцы направлялись кружным путем, между пустыней и морем, через множество крошечных царств, платя по дороге многочисленные пошлины и отражая нападения горных племен и их джиннов. Если все шло благополучно, верблюды были здоровы, а от набегов удавалось отбиться, торговцы обычно прибывали в Эйлат через шесть-семь недель, измученные и истомленные дальней дорогой.
Командир стражи Ашмира проделала этот путь за одну ночь, она долетела до Эйлата в песчаном вихре.
За пределами спасительной Мантии, в завывающей тьме, бешено кружились колючие песчинки. Ашмира ничего не видела: она сидела зажмурившись, обняв колени, стараясь не обращать внимания на голоса, которые завывали в вихре, выкрикивая ее имя. Это все были уловки несшего ее духа, но в остальном заклинания жриц подействовали как должно. Ашмиру не швырнуло оземь, не раздавило, не растерзало: ее благополучно донесло до места и осторожно опустило на песок как раз в тот час, когда начал заниматься рассвет.
Она медленно, с трудом распрямилась и позволила себе открыть глаза. Она сидела на холме, в центре трех идеально ровных песчаных колец. Там и сям торчали жалкие кустики, острая осока и скалы, блестящие в лучах восходящего солнца. На гребне холма стоял обнаженный малыш и смотрел на нее блестящими темными глазами.
— Вон Эйлат, — сказал джинн. — Ты дойдешь туда к полудню.
Ашмира посмотрела в указанном направлении и увидела вдалеке желтую россыпь огней, смутно видневшуюся в тающем предутреннем мраке, и рядом с ней ровную белую полоску, узкую, как лезвие ножа, разделяющую небо и землю.
— А вон там, — продолжало дитя, — море. Акабский залив. Ты находишься на южной оконечности владений царя Соломона. В Эйлате ты сможешь нанять верблюдов, чтобы доехать до Иерусалима — до него еще несколько сотен миль. Сам я тебя дальше нести не могу, это опасно. Соломон устроил в Эйлате верфи, чтобы контролировать торговые пути вдоль побережья. Здесь находятся некоторые его волшебники и множество духов, и все они бдят, чтобы предотвратить вторжение таких, как я. Я не могу войти в город.