Русский купидон, стр. 29
Макс засмеялся и прижал ее к себе. Они лежали на смятой постели, блаженная истома не позволяла им шевелиться. А дождь все стучал и стучал по крыше. Под этот мерный убаюкивающий звук приходили в Кулебякино сны…
Спаниелю Ваське снились стада мышей, которые бежали от него, а он преследовал их, преследовал, и все были страшно довольны — и Васька, и мыши…
Туське Тимошкиной снился офигенный мужик. Он бегал по теннисному корту, и на его загорелой спине так и играли мышцы и мускулы. Волосы у мужика были темные и вьющиеся, но когда он там, во сне, собирался повернуться к Туське лицом, она усилием воли заставляла его сниться по-старому, спиной. Потому что лицо еще неизвестно, каким окажется, а красивые мужские спины всегда приводили Тимошкину в состояние экстаза…
Серафиме Кулебякиной снился ее третий муж, Вадим Витальич. Они с ним бродили по сопкам, и он рвал для нее дикие дальневосточные тюльпаны, алые как кровь. Во сне этом Серафима была молодая и легкая, как перышко…
Аглае снился почему-то бал в Дворянском собрании. В реальной жизни Аглая там побывать не успела, поскольку революция случилась, когда Аглае исполнилось пять лет, но сейчас, во сне, Аглая точно знала, что танцует именно на балу в Дворянском собрании. И все ее женихи толпились вокруг, а Аглая вдруг поняла, что любила-то по-настоящему только Васю Толоконникова, хорошего парня, токаря с завода, он потом погиб под Москвой…
Эдику Березкину снился большой магазин садового инвентаря и садовых растений. В нем были маленькие водопады, альпийские горки, плетистые розы и клематисы, лилии и левкои, электронасосы и электрокультиваторы, а стоило это все копейки, и потому каждый мог к Эдику зайти и купить себе любой садовый инструмент и целое море цветов…
Пашке Мячикову снился самый интересный и этнографически изящный сон. В этом сне Пашка степенно шел по золотому полю пшеницы, трогая тяжелые колосья натруженными руками. А на пригорочке посреди этого поля стояли его маманя и Элеонорка, обе в пестрых сарафанах, в платках и в новых сапожках. Элеонорка протягивала Паше жбан с холодной простоквашей, а за юбку ее держались трое или четверо — не поймешь, они все бегают — пацанят, очень похожих на папку. Маманя же во сне была не строгая, а ласковая, улыбалась на Элеонорку одобрительно, а на Пашку — нежно, на внуков же и вовсе смотрела, как на сокровище, рассыпанное у самых ног ее…
Элеонорка же снов не видела, потому как не спала. Она лежала на самом краешке узкой Пашкиной койки и осторожно поглаживала Пашкино плечо. Элеонорке было немного грустно и страшновато — уж больно ей понравился этот деревенский парень, а что плешь, так это ерунда, полынь с ревенем втирать, да репейным маслом мазать, вырастут…
А через пару недель после описанных событий Макс Сухомлинов опять пропал. На этот раз Ленка на это никак не отреагировала, потому что была занята — ее тошнило на заднем дворе. Серафима внимательно наблюдала за происходящим в подзорную трубу, а потом поинтересовалась у сестры:
— Ты себя как чувствуешь?
— Зачем ты спрашиваешь, Симка? В нашем возрасте надо по-другому спрашивать: ты себя чувствуешь?
— Чувство юмора есть, значит, до майских дотянешь.
— Я, Симочка, никогда не любила Первомай. Не знаю, почему…
— Глаша! Сейчас Первомай ни при чем. Просто приблизительно к майским, если я не ошибаюсь, у Аленки что-нибудь родится.
— Ой! А свадьба? Как же без свадьбы?
— Ханжа и иезуитка! Сколько раз в жизни ты НЕ вышла замуж, хотя поводы у тебя были вполне серьезные?
— Симочка, это было еще до Великой Отечественной войны, ты хоть это понимаешь?
— Неправда! В пятьдесят седьмом к тебе сватался замминистра торговли! Я до сих пор тебе не могу этого простить. Я бы сама за него с удовольствием вышла, но в тот момент была замужем за Николаем Семеновичем…
— Симка! Аленушке плохо, да? А где Максим?
— Либо сбежал, либо… не сбежал. К вечеру посмотрим.
К вечеру Максим и приехал. Серафима как раз вертелась на балконе, пристраивая поудобнее подзорную трубу — закат мешался, бил прямо в глаза. Наконец ракурс был найден, и Серафима приникла к окулярам.
Лена улыбалась, глядя на Макса, а тот ей что-то говорил. Потом Лена закрыла глаза и протянула руку ладонью вверх. Макс быстрым движением положил на ладонь маленькую коробочку, и сердце Серафимы сладко заныло — видывали мы такие коробочки, видывали. В таких коробочках дарят не конфеты и не почтовые марки, в таких коробочках дарят бриллианты…
Лена открыла коробочку — и Серафима даже отпрянула от своей подзорной трубы.
Луч заката преломился тысячекратно в мельчайших гранях чистого, как слеза, камня, ударил в синее вечернее небо, осветил нежное и счастливое лицо Лены и по-мальчишечьи встревоженное лицо Максима. Серафима удовлетворенно потерла ручки. Обручальное кольцо — не простое украшенье!
Эпилог
— Я не собираюсь выходить замуж за человека, который берет себе в свидетели Пашку Мячикова! У тебя есть гордость, или нет? Он тебя в тюрьму посадил!
— Ты меня вообще туда сдала, но я же на тебе женюсь? Лен, ну прости его. Он исправился. Он на Элеонорке женится. Он вообще сейчас стоит под дверью и мучается.
— Ой, ужас какой! Паша! Войди!
Красный и потный Пашка Мячиков просунул в дверь голову, поросшую белесым пушком, и пролепетал:
— Леночка, я больше никогда не буду так поступать. Честное слово, ты только не волнуйся.
Лена засмеялась и махнула рукой на обоих.
— Уходите, дураки. Макс, тебе нельзя смотреть на меня в свадебном платье. А то чего-то будет, я забыла. Короче, плохо будет.
— Я уже ушел. Ой, нет, не ушел. Лен, выйди на пару минут, я тебя с Серегой познакомлю. Это мой друг и партнер, Серега, Сергей Викторович, мы с ним еще с после армии дружим, а это его любимая жена Надька, у нее склочный характер, но ангельская душа… Лен, ты чего?
Лена замерла на верхней ступеньке крыльца. Прямо перед ней высился здоровенный мужик с короткой стрижкой и перебитым носом. Костюм у мужика был отменный, сидел на нем прекрасно, но Лена очами души своей видела нечто совсем другое.
Малиновый пиджак «от Гуччи», золотая «голда» на бычьей шее, маленькие серые глазки на невыразительном массивном лице… И неправдоподобно легкие, стремительные, танцующие движения во время драки…
Рядом с улыбающимся Серегой стояла тощая ярко-рыжая женщина в узком изумрудном платье. Всем хорошая женщина, только вот под левым глазом старый, совсем белый шрам, как от пореза. Ярко-зеленые глаза с любопытством обежали Лену, потом рыжая прищурилась и издала дикий вопль:
— Серега! Ты глянь! Это же наша гимназистка! Помнишь ту драку в кабаке?! Лет десять назад…
Макс набрал воздуха в грудь и с большим интересом уставился на свою беременную невесту.
— Так-так-так! Что я узнаю? Оказывается, тихая заводь не всегда была такой тихой? Лена! Синельникова! Ты дерешься в сомнительных кабаках?
— Я тебе потом расскажу… Ой!
— Ты что?
Лена вдруг вцепилась в руку Макса и в плечо Сереги. В серо-зеленых глазах навернулись слезы.
— Ребята… Так вы… я ведь…
— Дышите глубже, изъясняйтесь понятнее. Ленк, ты чего?
Серега накрыл громадной ладонью дрожащие Ленины пальцы и успокаивающе пророкотал:
— Она хочет сказать, Макс, что вы могли бы встретиться десять лет назад и не терять столько времени. Ведь в том кабаке мы с Надькой и пацанами ждали тебя. Но вы, Леночка, не терзайтесь. В Китае говорят: все, что должно прийти, придет в свое время. Главное, что сейчас мы все вместе…
Лена смотрела на Серегу, вытаращив глаза. Спокойная, связная речь выдавала в нем образованного и воспитанного человека, хотя внешне он и остался тем же китом-убийцей без признаков интеллекта на лице…
И была свадьба, на которой гуляло все Кулебякино, были тосты и песни, были клятвы в вечной любви и обязательная драка с последующим братанием, были фейерверки и шашлыки, фирменный Ленин пирог, шампанское, море цветов, улыбки, частушки и смех…