Мифы Ктулху, стр. 130

Кустистые брови Леверетта поползли вверх. Аллард намекал на некие темные ритуалы, в которых фигурировали решетки из палочек. Но Аллард писал больше тридцати лет назад; Леверетт предполагал, что писателю довелось обнаружить что-то похожее на его собственную находку близ ручья Манн. Стефрой же рассказывал о вещах современных.

Леверетт от души надеялся, что открытие Стефроя окажется не чем иным, как глупой мистификацией.

Художника по-прежнему преследовали кошмары — все те же, хорошо знакомые, несмотря на то что иллюзорные места и сцены он посещал только во сне. Знакомые, да. Но ужас, ими вызываемый, не убывал.

Теперь он шел через лес — по всей видимости, где-то в холмах. Гигантскую гранитную плиту отвалили в сторону, теперь на ее месте зияла яма. Не колеблясь ни минуты, он спустился вниз, по памятным ему скругленным ступеням. Вот она — подземная каменная зала, от которой во все стороны расходятся облицованные камнем лазы. Он знал, который из них выбрать.

И снова — глубинная комната с жертвенным алтарем и темным ручьем под ним и смыкающееся кольцо смутно различимых силуэтов. Группа из нескольких фигур обступила каменный стол. Подойдя ближе, Леверетт разглядел, что они удерживают на месте какого-то человека, а тот извивается и бьется, пытаясь вырваться.

Это был дородный, плотно сбитый мужчина, грязный, весь в синяках и ссадинах, седые волосы растрепаны. В искаженных чертах промелькнуло узнавание; Леверетт задумался, а не знаком ли ему пленник. Но живой труп с продавленной лобной костью уже нашептывал что-то Леверетту на ухо, и тот, пытаясь не думать о тех мерзостях, что просматривались в проломе лба, принял из костлявой руки бронзовый нож, и занес его над головою, и, поскольку закричать и проснуться не получалось, поступил так, как подсказал оборванный жрец…

А когда нечестивое безумие закончилось и Леверетт наконец-то проснулся, все тело его покрывало что-то липкое — и отнюдь не холодный пот, и не ночным кошмаром, а реальностью было зажатое в кулаке, наполовину съеденное сердце.

IX

Каким-то чудом у Леверетта достало здравомыслия избавиться от измочаленного куска мяса. Все утро он простоял под душем, оттирая кожу докрасна.

По радио передали новости. Близ Уэйтли под обрушившейся гранитной плитой был обнаружен изувеченный труп известного археолога, доктора Александра Стефроя. Полиция предполагает, что плита сместилась, в то время как ученый производил раскопки у ее основания. Опознать покойного удалось по личным вещам.

Как только руки у него перестали трястись настолько, чтобы сесть за руль, Леверетт помчался в Петерсхем и с наступлением темноты притормозил у старинного каменного особняка Даны Алларда. Художник исступленно забарабанил в дверь, открыли ему не сразу.

— Колин, это никак вы? Добрый вечер! Какое совпадение, что вы приехали именно сейчас! Книги готовы. Тираж вот только что доставили из переплетной.

Оттолкнув хозяина, Леверетт кинулся в дом.

— Их необходимо уничтожить! — выпалил он. За день художник немало всего передумал.

— Уничтожить?!

— Выяснилось такое, о чем никто из нас и помыслить не мог. Эти решетки из палочек… существует некий культ, культ воистину дьявольский. И решетки используются в тайных ритуалах. Стефрой как-то намекнул, что это, возможно, какие-то письмена или знаки… не знаю. Но культ жив и по сей день. Они убили Скотти, они убили Стефроя. Про меня им тоже известно — и ведать не ведаю, что они замышляют. Они и вас убьют, чтобы помешать распространению книги!

Дана озабоченно нахмурился, но Леверетт понимал: убедить собеседника ему не удалось.

— Колин, это же чистой воды безумие. Вы слишком перенапряглись за последнее время, вот и все. Послушайте, давайте я вам лучше книги покажу. Они в подвале.

Леверетт проследовал за хозяином вниз по лестнице. Сухой, облицованный плитняком подвал оказался весьма вместительным. На полу высилась гора свертков в коричневой оберточной бумаге.

— Я все сюда сложил, чтобы под ногами не мешались, — объяснил Дана. — Завтра их развезут по магазинам.

Леверетт в смятении открыл экземпляр «Подземных обитателей». Посмотрел на любовно прорисованные изображения гниющих трупов, подземных каменных зал и запятнанных кровью алтарей — везде, куда ни глянь, маячили загадочные решетчатые структуры. Художник передернулся.

— Вот, держите. — Дана Аллард вручил Леверетту подписанную книгу. — И отвечаю на ваш вопрос: да, это действительно древние знаки.

Но Леверетт, словно не слыша, глядел во все глаза на посвящение, написанное таким знакомым почерком: «Колину Леверетту, без которого этот труд никогда не был бы завершен. Г. Кеннет Аллард».

Аллард продолжал рассказывать. А Леверетт впервые заметил: поспешно наложенный макияж телесного тона тут и там не вполне скрывает то, что под ним.

— Знаки-символы обозначают другие измерения — это непостижные для человеческого разума, но абсолютно необходимые составляющие заклинания настолько грандиозного и необъятного, что пентаграмме (если угодно) до него далеко как до звезды небесной. Мы уже предприняли одну попытку, но ваше железное оружие уничтожило часть мозга Алтола. В последний миг он ошибся — и едва не уничтожил всех нас. Алтол пытался сформулировать заклинание с тех самых пор, как бежал от изобретения железа четыре тысячелетия назад.

И тут появились вы, Колин Леверетт, — вы, с вашими талантами художника и диаграммами Алтоловых символов. И теперь тысячи новых умов прочтут заклинание, которое вы нам вернули, и воссоединятся с нашими разумами, пока мы ждем в потаенных убежищах. И Властители Древности явятся из-под земли, и мы, мертвецы, их верные слуги, получим власть над живыми.

Леверетт повернулся, чтобы бежать, но из темноты подвала уже выползали смутные силуэты: массивные плиты сдвинулись, под ними обнаружились подземные туннели. Алтол явился за ним; Леверетт пронзительно закричал — но проснуться не получалось, оставалось лишь последовать за проводником…

Филип Хосе Фармер [147]

Первокурсник

Впереди Десмонда мыкался патлатый юнец — в сандалиях, в драных синих джинсах и грязной футболке. В заднем кармане торчала дешевая книжонка карманного формата: «Собрание сочинений Роберта Блейка». Вот он повернулся — на груди его красовались огромные буквы «М. У.». В чахлых усах на манер Маньчжу [148]застряли хлебные крошки.

При виде Десмонда желтые глаза юнца (небось желтухой переболел!) изумленно расширились.

— Здесь тебе не дом престарелых, папашка. — Парень ухмыльнулся, показав непропорционально длинные клыки, и развернулся к регистрационной стойке.

Щеки у Десмонда горели. С того самого момента, как он встал в очередь перед столиком «Первый курс, ОТОИАИД, А-Д», он ощущал на себе косые взгляды, слышал сдавленные смешки и приглушенные комментарии. Среди всей этой молодежи Десмонд выделялся, как доска объявлений в цветущем саду, как труп на пиршественном столе.

Очередь продвинулась еще на одного человека. Будущие студенты разговаривали промеж себя, но негромко, вполголоса. Для своих лет они вели себя на удивление сдержанно, за исключением впередистоящего умника.

Может, так на них сказывалась окружающая обстановка. Спортзал, построенный в конце XIX века, давно не ремонтировали. Некогда зеленая краска облупилась. Окна под самым потолком были разбиты; разлетевшееся вдребезги слуховое оконце заколотили досками. Деревянные половицы просели и скрипели; баскетбольные кольца проржавели. И однако ж М. У. вот уже много лет выигрывал чемпионаты во всех видах спорта. Хотя зачисляемость здесь была куда ниже, чем у соперников, команды каким-то образом умудрялись выходить в победители, а зачастую и с высоким счетом.

Десмонд застегнул пиджак. Стоял теплый осенний день, но в здании было холодно. Прямо можно подумать, что за спиной — айсберг, а не стена. Над головой гигантские лампы пытались разогнать темноту, что опускалась все ниже — так туша мертвого кита погружается в морские глубины.