Эта сторона могилы (По эту сторону могилы), стр. 53
– Не важно, каковы обстоятельства. Она проигнорировала приказ, – заявил Тейт, сохраняя голос тихим. – Если она хочет быть в команде, ей нужно научиться подчиняться приказам, даже если она с ними не согласна.
– Некоторые вещи важнее приказов, – прошипела я в ответ, останавливаясь прежде, чем мы успели подойти слишком близко к комнате дяди. – Дон для тебя может быть никем, кроме босса, но для меня он значит немного больше. По крайней мере, моя мать признала это, даже если ты отказываешься!
– Не смей, – выдохнул Тейт, подходя ближе, пока мы не оказались нос к носу. – Не смей стоять тут и притворяться, что ты – единственная, кто теряет члена семьи. Я рос, переходя от одной приемной семьи к другой, пока мне не стукнуло восемнадцать и я не присоединился к армии. Потратил следующие пять лет, пытаясь забыть все, что произошло до вербовки. Затем, когда мне было двадцать три года, Дон взял меня под свое крыло. Первый гребанный человек, которому было до меня дело, который узнал, когда мой день рождения, и послал открытку. Помню, что по праздникам я всегда был бы один, если бы он не заходил, притворяясь, что хочет поговорить о работе. Все это было еще до того, как ты его встретила. – Голос Тейта охрип от эмоций. – Я убил бы и умер бы ради этого человека, ты никогда об этом не думала?
– Тогда почему ты позволяешь ему умереть? – потребовала я, и на последнем слове мой голос сломался от вскипающего во мне горя.
– Ох, Кэт, – вздохнул Тейт, и все его тело ссутулилось, будто из него магическим образом что-то выкачали. – Потому что это не мой выбор. Это выбор Дона, и он его сделал. Мне это не нравится, и я не согласен с ним, но я безусловно должен уважать его.
«И ты тоже» тяжело повисло в воздухе, хоть он и не произнес этого вслух. Я посмотрела на коридор, ведущий к комнате моего дяди, и услышала писк электрокардиографа, ритм которого был не таким устойчивым, каким должен был.
– Я намерен придираться к твоей матери, пока она не выучит, что не может игнорировать приказы, но, Кэт… – Тейт поднял руку, будто собираясь прикоснуться ко мне, но затем опустил ее. – Несмотря на то, что она не должна была делать этого, я рад, что ты добралась сюда вовремя, – закончил он, отводя начавший поблескивать взгляд.
Мой гнев улетучился с той же внезапностью, с которой исчезло это его «вставание в позу». Было легче держаться за это, я знала. Легко было разжечь в себе ярость из-за происходящего и всего того, что сделал Тейт, дабы вывести меня из себя, но это станет лишь попыткой закамуфлировать горе от потери того, кого я любила. Тейт тоже любил Дона, я знала это. Знала это и тогда, когда бросала ему этот комментарий про «босса». Кроме меня, Тейт, вероятно, страдал сейчас сильнее всех, но он управлялся со своей болью путем, которым привык — был хорошим солдатом.
Я же справлялась со своей болью так, как привыкла сама — убегала от нее с отрицанием и гневом. Из нас двоих у меня было наименьшее количество уголков памяти, куда можно было побросать камни, используя механизм психологической адаптации.
Медленно я протянулась и провела рукой по щеке Тейта, чувствуя легкую щетину, ясно сказавшую мне, что сегодня он не брился. Это совсем не соответствовало его военной дисциплине, безупречным привычкам.
– Дон тоже тебя любит, – прошептала я.
Затем я оставила Тейта, направившись в комнату дяди.
Прим. переводчика:
*Документ «Не Реанимировать» (DNR) – официальный документ, подписываемый пациентом и предписывающий не предпринимать его реанимацию, если тот страдает сердечными или дыхательными приступами.
Глава 31
Я знала, насколько критичным было состояние Дона. Понимала, что, если бы не вмешательство моей матери, он был бы уже мертв. Но каким-то образом я не осознавала, что он умирает, до тех пор, пока не вошла в его комнату. Тогда оставшиеся клочки моего отрицания разорвало в клочья.
И это было не из-за синеватой бледности черт Дона, лежавшего на кровати с закрытыми глазами. Не из-за больничной сорочки, которую он раньше отказывался носить, не из-за электрокардиографа, показывающего, насколько шокирующе низким было его давление, и не из-за тяжелого аромата, который, как я теперь знала, означал рак. Это было даже не из-за его неустойчивого сердцебиения, возвращавшего в ужасную реальность того, что это будет последний раз, когда я вижу своего дядю. Нет, это вид столика на колесиках, задвинутого в угол комнаты и совершенно голого без телефона, ноутбука и разных файлов прорвался через мое сердце болью тысячи серебряных лезвий.
Ты говорила с ним всего несколько дней назад! кричал голос внутри меня. Как это могло произойти так быстро?
Я затолкала назад рыдание, грозившее вырваться на свободу, и подошла к кровати, очень мягко проводя ладонью по руке дяди. Я боялась потревожить его, сказав, что я здесь, и одновременно боялась не сделать этого. Он был присоединен к электрокардиографу, но за исключением трубок в носу, он дышал самостоятельно маленькими поверхностными вдохами, которые, судя от его бледности, не давали ему достаточного количества кислорода.
Я полчаса просидела в тишине, наблюдая за ним, вспоминая все, начиная с первого раза, когда я встретила Дона, и кончая нашей последней встречей и настоящим моментом. Между нами происходили и хорошие, и плохие истории, но ошибки прошлого исчезали под силой веры, что Дон всегда пытался сделать то, что по его мнению было правильным. Это не всегда делало из него хорошего дядю, но это делало его таким, какими были все мы – человеком со своими недостатками, старающимся изо всех сил при самых тяжелых обстоятельствах. Я не испытывала никакого недовольства по отношению к нашему прошлому. Только благодарность, что он был в моей жизни, и желание, чтобы ему не нужно было оставлять меня теперь.
– Кэт. – Слабая улыбка мелькнула на губах Дона, когда он проснулся и увидел меня рядом со своей кроватью. – Не думал, что продержусь и увижу тебя снова.
Я сделала глубокий вздох. Либо так, либо я потеряю хрупкий контроль над своими эмоциями, не дающий мне сорваться в слезы.
– Да, ну, в общем, ты не продержался бы, если бы у вашего новичка не было проблем с выполнением приказов, как я слышала, – сказала я, выдавливая улыбку, несмотря на чувство, что лицо вот-вот расколется.
Дон издал тихий болезненный смешок.
– Оказывается, твоя мать не подчиняется приказам точно так же, как это делала ты.
От его насмешливого комментария, призванного подчеркнуть наше прошлое, мое горе от мысли о его потере лишь усилилось. Единственной эмоцией, которую разделили мы с отцом, была взаимная ненависть, но Дон нашел путь к моему сердцу еще до того, как я узнала, что мы связаны родственными узами.
– Ты знаешь, что говорят о яблочке и яблоньке, – ответила я. А затем мое самообладание дало трещину, и несколько слезинок скатились по щекам, несмотря на все мои усилия сдержать их.
О, Кэт, не плачь.
Дон не произнес это вслух, но я слышала эти слова в его мыслях так же ясно, как если бы он прокричал их. Он придвинул ко мне руку, погладил мою ладонь, а затем закрыл глаза.
– Все будет хорошо, – прошептал он.
И я услышала еще одну вещь, которую он не произносил, но она эхом отозвалась в моем разуме с ясностью, которую, как я думала, выдержать я не могла.
Так рад, что боль скоро уйдет…
– Дон. – Я наклонилась вперед, умоляюще поглаживая его руку. – Ты сказал «нет» прежде, но еще не поздно передумать. Я все еще могу —
– Нет, – прервал он, открывая глаза. – Я жил дольше, чем должен был. Пообещай мне, что позволишь мне уйти и не станешь возвращать меня.
Я устал, очень устал, вздохнули его мысли.
Частичка моего сердца разбилась, но я выдержала его пристальный взгляд и кивнула, выдавливая слова и смахивая другую слезу, заскользившую вниз по щеке.
– Я обещаю.
Хорошая девочка. Горжусь тобой. Так горжусь.
Я встала и начала ходить по комнате, чтобы он не увидел, что еще больше слез полилось из глаз после того, как я услышала от него эти слова. У меня было бесчисленное множество сражений в прошлом, но, чтобы позволить ему уйти вот так просто, мне потребуется много сил, и я не знала, есть ли они у меня.