Любовница президента, стр. 27

15

Проснулся Нортон в своей постели. Как попал домой, он не помнил, но чувствовал себя прекрасно. Открыв окно спальни, он подышал свежим весенним воздухом. Потом лег на пол и пятнадцать раз отжался. Пора было начинать новую жизнь. Долго стоя под душем, Нортон обдумывал все, что нужно будет сделать в ближайшем будущем. Он сядет на диету и дважды в неделю будет играть в теннис. Поговорит с Уитом Стоуном о своей новой работе, вечерами будет писать и заниматься исследованиями, узнает в местных юридических колледжах насчет лекций по корпоративному праву. И еще Энни. Он явственно представил себе ее, высокую, худощавую, веснушчатую, с буйными волосами, и решил пригласить на обед. Только никакой марихуаны. Эти сумасбродства уже позади, теперь он будет думать только о будущем.

Нортон оделся, на завтрак выпил только чашку кофе – начиналась новая диета, – бодро вышел на улицу и отправился на работу пешком. Было свежее весеннее утро. Ночью прошел дождь, тротуары еще не высохли, но тучи разошлись, и небо было ослепительно голубым. Возле театра «Биограф» какая-то бледная девица в старомодном платье спросила его, обращался ли он в последнее время к Иисусу. Последний раз Нортон обращался к Иисусу лет двадцать назад, но девица напомнила ему грустноглазых девушек из захолустья, которые в детстве играли с ним и молились, поэтому он вручил ей несколько долларов, оказавшихся в кармане. «Да благословит вас бог, да благословит вас бог», – восклицала она, когда Нортон пошел дальше по М-стрит. Он улыбнулся ее благословению.

За квартал до работы Нортон увидел идущего навстречу Гэбриэла Пинкуса и понаблюдал за ним. Другие пешеходы улыбались, насвистывали, радовались прекрасному утру. Гейб же шел по улице, как солдат по минному полю, переводя взгляд с одного лица на другое, словно его поджидал убийца. Это был невысокий, лысеющий, взъерошенный толстяк лет тридцати пяти, пожалуй, самый пытливый репортер в мире.

Заметив Нортона, Гейб безо всякого приветствия подошел к нему и шепотом спросил: «Когда вернулся?» – таким тоном, словно Нортон скрывался от правосудия.

– Недели две назад, Гейб. Как твои дела? Читал, что ты получил Пулитцеровскую премию.

– Мне было бы нужно получить ее еще в прошлом году, – сказал Гейб. – По-прежнему работаешь на Уита Стоуна?

– Да.

– Мне нужно поговорить с тобой. Я наткнулся на одно важное дело.

– Что на сей раз, Гейб?

– Потом позвоню. – И, оглянувшись напоследок, скрылся за углом.

Об уходе Гейба Нортон не пожалел. Гейб был замечательным репортером, но иногда очень надоедливым. Он жил в мире интриг и заговоров и, поскольку реальный мир в последние годы часто соответствовал самым жутким его фантазиям, стал знаменитым журналистом. Однако Нортон хотел теперь быть подальше от интриг и фантазий. Все это осталось уже позади, и он решил сказать секретарше, что, если позвонит мистер Пинкус, его нет на месте.

Нортон вошел в вестибюль блестящего современного административного здания, поднялся на лифте на третий этаж и открыл большую дубовую дверь с надписью «Коггинс, Копленд и Стоун» на бронзовой табличке. Подмигнул Джози, новой приемной секретарше, вошел в свой кабинет и стал разбирать почту. Там были письма от клиентов, надушенное послание из Парижа, несколько наконец-то дошедших до него счетов, что-то из клуба «Сьерра», какая-то сводка из фирмы «Дьюк эламни каунсил», приглашение на прием по сбору фондов для сенатора из Северной Каролины, и, наконец, письмо в простом белом конверте с его фамилией и адресом, старательно выведенными старомодным почерком. Отправлено оно было из Вашингтона без обратного адреса. Нортон нахмурился этой загадке и вскрыл конверт. Письмо оказалось кратким.

Подписано было: «Друг».

Нортон перечел письмо несколько раз. Друг? Какой друг? При чем здесь вскрытие? Что еще оно могло добавить? Кто отправил письмо? Он решил, что это шутка, скверная шутка. Возможно, придумала ее Гвен. Или какой-нибудь псих. Или неизвестный враг. Полиция знает, от чего погибла Донна, убийцу нашли, что еще могло показать вскрытие? Он хотел было выбросить письмо и забыть о нем, но не смог. Что-то подсказывало ему, что это не шутка. Потянувшись к телефону, чтобы позвонить Кравицу, Нортон почувствовал, что утренний его оптимизм рушится и возвращается былая неуверенность.

Кравиц обсуждал это дело с Фрэнком Кифнером, молодым прокурором округа Колумбия, и разговор был нелегким.

– Если тебе нужны люди, Джо, людей мы тебе обеспечим, – сказал Кифнер. Они сидели в его кабинете, большом и строгом. Сам Кифнер был маленьким и строгим. К тому же, думал Кравиц, мерзавцем. – Людей, содействие ФБР, оплату сверхурочных – проси все, что нужно. Никаких проблем. Но это дело давай завершать.

Кифнер нахмурился и стал возиться с незажженной трубкой. Это был аккуратный невысокий человек с волосами неопределенного цвета и в очках без оправы.

– Как насчет парня? – спросил он. – По-моему, тут есть кое-что прямо на виду.

Кравиц подавил стон. Таким Кифнера он еще не видел. На это дело оказывался нажим, но Кравиц не мог понять откуда.

– Джой признает, что видел ее. Точка. Он покинул винную лавку в восемь, а его мать утверждает, что он пришел к обеду в половине девятого и вместе с ней до полуночи смотрел телевизор.

– Ради него она пойдет на любую ложь.

– Конечно, пойдет. И убедит присяжных. Это прелестная дамочка, преподающая в воскресной школе. Если убийца Джой, нам придется предъявить твердые доказательства.

– Он сексуальный преступник.

– Он сопляк, пристрастившийся к наркотикам, попал в больницу святой Елизаветы и там познал радость секса. В чуланах, под кроватями, за кустами; это именуется групповой терапией. Выйдя из больницы, стал вовсю подглядывать под окнами; худшее, что он совершил, – это схватил какую-то девчонку в парке Монтроз и хотел ее повалить. Но старался плохо, потому что, когда она вырвалась и убежала, он просто лег на траву и заснул. Что не делает его опасным сексуальным преступником.

– Значит, ты думаешь, что это не Джой?

– Его мать, возможно, солгала. Он мог подойти к дому, напроситься к покойной, ударить ее и нечаянно убить. Подтверждений нет никаких, но это возможно. Смущают меня отпечатки пальцев. Вернее, их отсутствие. Кто-то стер в доме все отпечатки, а Джою это просто не под силу. Он едва способен завязать шнурки на своих ботинках.

– Джоем продолжай заниматься, – сказал Кифнер. – Он мог стереть отпечатки. Научиться этому по телевизору. Как другие?

– Разносчик газет, похоже, ни при чем. Продолжаем искать сына уборщицы. Следим за тем парнем на заправочной станции. Показания актера подтвердились. В тот вечер он был на вечеринке в Лос-Анджелесе. И потом еще Нортон. Он звонил мне вчера. Говорил, что слышал, будто Джоя вот-вот арестуют.

Кифнер продолжал возиться с трубкой.

– Что ты скажешь по этому поводу?

– Не знаю, что и сказать, – признался Кравиц. – Может, у него не чиста совесть, и он надеется, что мы закрыли дело. Я не могу его понять. Меня смущает телефонный звонок в то утро, когда мы ее обнаружили, после которого он примчался в Джорджтаун.

– Какая у тебя версия по этому поводу? – спросил Кифнер.

Кравиц досадливо скривился.

– Может, это ложь, может, и нет. Если он лжет, если никакого звонка не было, то, по-моему, он убил женщину, а потом ему пришла сумасшедшая мысль, что если приедет и опознает ее, то снимет с себя всякие подозрения. Не знаю. Я могу представить, что этот человек способен стукнуть свою бывшую подружку по челюсти, но чтобы у него хватило глупости вернуться на место преступления – как-то не верится.

– А если ему и вправду кто-то звонил? – спросил прокурор.

– Тогда убийца хотел его подставить, – сказал Кравиц. – И, похоже, это исключает вашего случайного грабителя. Но, в таком случае, убийца должен был знать ее, и знать, что Нортон только что вернулся…