Указка, стр. 19
— А где она сейчас?
— Где-то в Бронксе…
Генка только промолчал. Я понял, что он старается проявить такт. Я похлопал его по плечу.
— Да ладно, — говорю. — Не все же там так паршиво, в этом Бронксе… Даже справочное работает по Бронксу. Я адрес узнал. Конечно, она могла переехать…
— И какой адрес? — спросил Генка.
Я сказал ему адрес. Генка нахмурился и чертыхнулся. И было понятно, он этот адрес уже где-то слышал. Но я не стал пока уточнять.
— Генка! — говорю ему. — Поехали быстрее в консульство…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
… Россия на себя не похожа. И только девчонка эта, скрипачка, как из прежнего мира. Глаза ее все время припухшие, лицо исхудалое, веснушки резко так выделяются. Словно она несколько ночей не спала, на скрипке играла.
Она сама так и говорит: я, мол, не спала. И сейчас не сплю. Все вокруг спят, погоны надели, на лыжах бегают, гимн поют. И всем им кажется, что дома вокруг чистые, улицы ухоженные, на деревьях соловьи поют. А это не соловьи, а вороны! Серые, грязные, наглые. Она одна это видит. А другие даже смотреть не хотят.
— Я ведь почему играю на скрипке? — зашептала она. — Когда скрипка играет, людям все невидимое ближе становится. Если приглядеться, можно соловья от вороны отличить. А люди просто мимо идут. Монетки мне кидают…
И вдруг она как закричит:
— Но ведь не только люди спят! Весь город спит, вся страна. Вся Земля… И сны какие-то дурацкие!
— А ты почему не спишь?
Она говорит:
— Я играю на скрипке… Уходи. Мне пора играть.
— Нет…
— А ты слушай перекресток. Машины все медленнее. Дома сейчас умрут. Каркают одни вороны.
— Это соловьи…
— Гнилой воздух… Я должна разогнать его! — кричит она. — Люди, больные одиночеством, ждут моей музыки!
— Люди счастливы, каждый со своими погонами!
Скрипачка сказала:
— Думаешь, люди счастливы? Может, вместо них счастлив кто-то? Кто-то или что-то… Чья-то воля. Ничто не может противостоять этому. Это в каждом. Указка.
— Что?
— Указка, — повторила она. — Очень просто. И быстро. То, что было сейчас в твоей квартире.
— …почему статуя Свободы почернела?..
Я говорю:
— От копоти, наверно. Это уже давно.
Мы из консульства возвращались. Генка всю дорогу нервничал, рулем дергал и вопросами меня донимал. Забыл совсем, что вопросы его до меня только наполовину доходят. Мотоцикл канадский-то трещал громко. Мы и переругивались поэтому.
Но Генка, в общем, по-радостному нервничал. Игорь Вадимович этот, консул-то, сказал, что Генка хоть сейчас может на самолет садиться, визу ему без проблем оформят. Но Генка без меня не захотел.
Я, конечно, благодарен ему был так, что и сказать нельзя. Хоть и не ожидал от него, в общем-то, мы же в детстве не слишком-то ладили. Ну, сначала все нормально было, а когда наши родители поженились, там всякая ерунда началась. И дрались мы часто. Ну я, понятно, в полную силу не бил, а он этим пользовался: увернется от меня и зубами норовит схватить. Однажды чуть палец не откусил, зараза.
Генка снова мне вопрос кричит:
— А что это за запах такой в Нью-Йорке? Как от апельсинов?
Я в ответ тоже кричу:
— Это крысиный яд! Химики от правительства задание получили — химикат найти, чтобы люди лучше жить стали. Ну, понимаешь, глотнул таблетку, и ты поумнел сразу, тебе работать захотелось, и законы чтоб не нарушать.
— Дальше что?
— Как — что? Придумали они препарат. Но химики, они ведь сначала все на крысах пробуют. Вот крысы и поумнели. Химиков убили, препарат украли. Стали его сами делать. В профсоюзы объединились. В Конгресс, говорят, протест подали, мол, президент незаконный, потому что они его не выбирали. Ну, крыс этих послали, конечно. А они в ответ все метро завоевали. Только тогда военные приехали и везде эту отраву разлили. Метро с тех пор не работает, кроме «N»-линии… Оно дохлыми крысами забито.
Едем мы с ним, а от нас все прохожие прячутся. Кто в магазин, кто в переулок, а кто, в точности как я, за кучу мусора падает. Я говорю:
— Снял бы ты этот флажок с костями! Чего народ зря пугать? Тебя вон наши, в консульстве, чуть не пристрелили сначала…
Генка отвечает:
— А если настоящие канадцы встретятся? Что тогда?
— А вдруг на полицейских нарвемся?
— У полицейских машины медленные! — кричит Генка. — За мной четыре раза гнались. Два раза — трезвые. Все равно не поймали…
Вечера мы с Генкой никак дождаться не могли. Предстояло нам в Бронкс ехать, жену мою искать, чтобы согласие ее с подписью в консульство принести. Ведь чтобы меня в Россию пустили, надо было мне развод оформить. Игорь Вадимович сказал, что это не совсем по закону, но если я еще согласие Паулины достану, то вообще проблем не будет. А без документов, он сказал, не может.
Посидели мы с Генкой в квартире, которую я у китаянки купил, телевизор посмотрели. Там, конечно, порнуху крутили, опять с китайскими иероглифами. Мы с Генкой не только из-за порнухи смотрели, а еще пытались по иероглифам китайский язык изучать. Генка сказал:
— А то, может, из России в Китай попадем. Там можно быстрее деньги заработать.
— А помнишь, — спрашиваю, — как раньше все в Америку пробивались, чтобы тут себе состояние сколотить?
— Сейчас уже и не верится, — ответил Генка.
Так вот, дождались мы вечера.
Я говорю:
— Зря мы утром у того араба канистру с бензином отобрали.
Генка возмущаться давай.
— Как это зря? Он ведь кричал, что самосожжение совершит. Может, это последний араб в Штатах. Музейный экспонат. Да и вообще, заправиться-то нам надо было?
— А ты понял, почему он такой отчаянный был?
— Конечно, — сказал Генка. — Его вроде как на родину не пускают. Там, в арабских странах, сейчас во как американских террористов боятся!
И поехали мы в Бронкс. Но прежде Генка у меня пистолет отобрал. Сказал, что сам будет всем руководить.
Еще Генка сказал, что по адресу этому, который мне в справочной дали, наверняка баронский дом стоит. Там всю эту улицу канадские бароны заселили. Правда, целых-то домов там мало, так вот, какие остались… Бароны в этих домах не сами живут, а гаремы свои держат. Потому что между канадцами тоже иногда разборки случаются, так вот, жены баронские всегда отдельно жить должны.
— Это если барона будут в собственном доме взрывать, то жены чтоб не пострадали, — так Генка мне объяснил. — Жены всегда от одного канадца к другому переходят, который в разборке уцелел…
— Так что, — спрашиваю, — жена моя, значит, в гареме теперь?
— Проверим…
В Бронксе, конечно, не только канадцы жили. Это уже почти ночь была, когда мы доехали. Но на улицах нам всякие прохожие попадались, и с детьми тоже. Генка объяснил, что канадцы редко в самом Бронксе стреляют, если только их не провоцировать.
— А ты провоцировал? — спрашиваю.
— Еще как!..
Я в Бронксе второй раз в жизни был, никаких улиц не знал. Генка говорит:
— Вот этот дом. По виду — точно, женщин там содержат. Видишь, электричество только на одном этаже горит? Это потому, что с женщинами в одном доме канадцы никого не селят, даже родственников барона. А гарем-то не очень большой, но женщин на один этаж сгоняют, чтобы они друг за другом наблюдали.
— А охрана? — спрашиваю.
Генка только плечами пожал — не знаю, мол.
— Ладно, — говорю, — на месте разберемся.
В общем, ворвались мы в этот дом. Думаю, рожи у нас были смешные очень, до того нам было страшно.
А в доме тихо было. Охраны никакой. Я смотрю — в коридоре только старуха лысая сидит. Я ее за ухо схватил, кричу в это ухо:
— Где женщин содержат?
Она пальчиком показала, а сама вроде как молиться начала, чтобы я ее не убил. Тут мне вдруг стыдно стало, я давай извинения бормотать, да Генка меня толкнул:
— Хватит замирать! Скоро сюда весь Бронкс сбежится…
Слышим мы, за дверью, в которую нам надо, словно дыхание испуганное. Много людей дышит. Мы налегли, дверь открылась. Мы чуть не задохнулись сразу. Комната какой-то дрянью провоняла, вроде как духами, только всеми сразу, а еще ядом крысиным, конечно. А в комнате чуть ли не тридцать девок было. Все они сначала на колени попадали, вроде как перед хозяевами, а потом растерялись и ждут, что мы делать будем. Ну, пока они визжать не начали, я посмотрел повнимательней на каждую. Глаза у них разные были, жалкие, злобные, но, в общем-то, все испуганные.