Весёлое мореплавание Солнышкина, стр. 11

— Молодцы! — раздался голос Перчикова. — Молодцы, хорошо работаете! — В руках у него было ведро. — Может быть, ведром помочь?

Плавали-Знаем выпрямился, окинул море взглядом. В это время старый Бурун повернул судно, и волны громоздились с другой стороны.

— Кажется, переборщили! — сказал Плавали-Знаем. — Ну-ка, поменяемся местами. Справа налево!

Пальцы у Солнышкина уже не разжимались. Он опустился на колени, но продолжал работать так, что тельняшка трещала по швам. На руках лопнули мозоли.

Наконец Плавали-Знаем, посмотрев на море, сказал:

— Ну вот, теперь, мне кажется, порядок, ребята.

— Ну нет, что вы! — крикнул Перчиков. — Разве вы не видите, что с левой стороны на одно ведро больше? — Он подошёл к борту и, зачерпнув воды слева, выплеснул её направо. — Вот теперь порядок! — сказал он.

— Порядок! — устало процедил Плавали-Знаем. — А ведь найдутся ещё такие, что скажут, будто впустую работали. Найдутся! Плавали — знаем!

КАЮТА ДЛЯ ИНДИЙСКОГО ПОПУГАЯ

Всю ночь судно бросало с волны на волну. За иллюминаторами грохотало, и по стёклам били брызги.

— Держись крепче! — кричал Перчиков и хотел привязать Солнышкина к койке.

Солнышкин упирался то ногами, то головой в переборку, и ему казалось, что внутри у него взад и вперёд перекатываются гружёные вагонетки.

Но к утру шторм успокоился. И Солнышкин враскачку вышел на палубу. Море было зелёным и так пахло арбузами и свежими огурцами, что из него можно было делать салат. Волны были белыми, лохматыми и прыгали у борта, как пудели в цирке. Солнышкину хотелось по— свойски потрепать их по загривку. Он перегнулся через борт, но тут за спиной раздался голос Перчикова:

— Любуешься природой? А наверху баталия! Солнышкин побежал за Перчиковым. В коридоре стоял гам. Полкоманды толпилось около каюты уборщицы Таи. Каюта находилась возле капитанской. Тая стояла с чемоданчиком и узелком и утирала глаза. В дверях топтался капи тан с клеткой в руках. Перчиков возмущённо взмахнул руками:

— Из-за какого-то попугая переселять человека!

— Не из-за какого-то, а из-за ценного. Он куплен у факира в Индии! — с усмешкой возразил Плавали-Знаем.

— Не имеете права!

— Послушайте, Огурчиков, — Плавали-Знаем многозначительно поднял палец, — вы мне надоели…

— Во-первых, не Огурчиков, а Перчиков! — оскорбился Перчиков. — А во-вторых, мы будем жаловаться начальству!

— Начальство вас готово выслушать, — сказал Плавали-Знаем.

Он повесил клетку на вешалку, запер каюту и опустил ключ в карман.

И попугай опять показался Солнышкину очень знакомым.

Тая взяла чемоданчик и, всхлипывая, пошла к молоденькой буфетчице Марине, которая поддерживала её под руку. Толпа зашумела. Все были возмущены. И только артельщик сверкнул зубами:

— Будь я капитаном, я бы отхватил себе не одну каюту, а все четыре! — И кривыми ногами он начал выписывать твист.

— Прекрати! — крикнул Перчиков.

— А-а, Огурчиков, вам не нравится? — засмеялся артельщик.

— Вертится, как камбала на крючке! — обозлился Перчиков и сплюнул.

Боцман только посмотрел под ноги, но промолчал.

— А может, попугай и вправду особо ценный? — сказал он, вздохнув.

— Будь он трижды индийский… — начал Перчиков.

Но тут из-за двери на чисто русском языке раздался крик: «Загоню дурака! Доведёт до милиции!» Загоню дурака, доведёт до милиции!»

Все переглянулись, раскрыв от удивления рты. А Солнышкин вдруг щёлкнул себя по лбу:

— Вот оно что!

Он сразу же вспомнил шумную барахолку на сопке, старую спекулянтку и, конечно же, знаменитого попугая из Индии.

— Ну, всё! — сказал он и сжал кулаки.

— Что — всё? — озадаченно спросил Перчиков.

— Всё! — твёрдо ответил Солнышкин. Что «всё», он ещё не решил и сам, но кулаки его были готовы к бою.

ПАРТИЗАНСКИЕ ДЕЙСТВИЯ НА ПАЛУБЕ ПАРОХОДА «ДАЁШЬ!»

Солнышкин сидел на палубе и суричил царапины. Он опускал кисть в большую банку с красным суриком и мазал палубу. Палуба становилась красной, как пожар. Руки и щёки у него тоже были красными. Ветер раздувал его чубчик и приклеивал волосы к щекам. Солнышки н отдирал их и ещё больше размазывал краску. Он всё не мог успокоиться: выжить человека из-за какого-то попугая…

Сперва он решил обляпать Плавали-Знаем с ног до головы суриком. Потом этот способ показался Солнышкину неподходящим. Он размашисто поставил кистью на палубе крест. Потом ещё один, а за ним и третий, так как забраковал ещё два придуманных способа.

— О чём ты задумался? — забеспокоился подошедший Перчиков. — У тебя вся палуба в крестах!

— Задумаешься!

— А в чём дело?

— Дело в том, что я кое-что знаю. Помнишь, я рассказывал тебе про барахолку, про свои приключения?

— А как же! — с достоинством ответил Перчиков. Память ему никогда не изменяла…

— Так вот. Этого капитанского попугая я уже видел.

— Где?

— На барахолке! — И Солнышкин рассказал ему про встречу со знаменитым попугаем.

— Эй, братцы, о чём вы там шепчетесь? — раздался вдруг рядом бас. Это огромный машинист Мишкин только что кончил смазывать лебёдку и, присев рядом с Солнышкиным, поставил сбоку банку с жёлтым, как вазелин, солидолом.

Солнышкин ещё раз пересказал историю с капитанским попугаем.

— Ну, ты сам не очень-то воюй! — сказал Перчиков. — Мы его на общем собрании…

— На собрании! — хохотнул Мишкин. — На-солидолить бы ему и артельщику пятки, чтобы катились по шарику до самого полюса, — вот и все собрание!

— Как ты сказал? — переспросил Солнышкин и насторожился.

— Насолидолить бы, говорю, пятки, — повторил Мишкин и пошёл искать папиросу, потому что никак не мог отвыкнуть от дурной привычки курить.

Следом за ним ушёл по своим делам Перчиков, а банка с золотистым солидолом осталась стоять рядом с Солнышкиным…

Когда Мишкин вернулся, выпуская колёсики дыма, банки уже не было. Мишкин, недоумевая, потоптался около Солнышкина, пожал плечами и пошёл к лебёдке. Он оглядел лебёдку, посмотрел под скамью, но банки нигде не было.

— Вот ещё артистка! — усмехнулся Мишкин и побрёл в машинное отделение.

Солнышкин как ни в чём не бывало продолжал усердно суричить палубу. И никто, даже Перчиков, не смог бы догадаться, что он никак не дождётся наступления вечера.

Наконец солнце село, и наступила темнота.

Боцман с командой отправился в столовую, и оттуда тотчас раздался весёлый стук домино и крики: «Дупель два!», «Есть два — четыре!».

Перчиков пошёл на вахту в радиорубку.

Потом по трапу прогрохотали тяжёлые сапоги. Это Плавали-Знаем поднялся в рулевую.

И Солнышкин, оглядываясь, выбрался на палубу. Над головой висела луна и перемигивались звёзды, будто знали что-то весёлое. Солнышкин подошёл к грузовику, открыл дверцу и вытащил из кузова банку. Теперь начиналось самое опасное. Он снова заглянул в коридор. Там никого не было. Вверху тускло мерцали ночные лампы. Солнышкин быстро пошёл вперёд. Около каюты с попугаем он нагнулся и стал размазывать солидол по палубе. И тут невдалеке раздалось какое-то лопотанье и вкусно запахло. Это артельщик тащил Плавали-Знаем собственноручно сваренные сардельки.

«У, подхалим! — зло подумал Солнышкин. — Помешал!»

Едва он успел вбежать в свою каюту, как за углом раздался толстый шлёпок, крик, будто квакнула жаба, и мимо Солнышкина пролетела пара горячих сарделек. Артельщик поскользнулся на солидоле и прокатился на спине. На шум из рубки выглянул Плавали-Знаем и удивлённо открыл рот, чтобы спросить у артельщика, что он делает. Но тут же одна капитанская нога скользнула вперёд, вторая промчалась впереди первой, задралась чуть не в потолок, и Плавали-Знаем шлёпнулся на палубу.