Наследство рода Болейн, стр. 74

Я заметила, что все на нас смотрят. Встала, чуть пошатнувшись. Он тоже поднялся с колен.

— Можете сопровождать меня завтра на охоту. — Делаю вид, что мне, в общем, все равно. — Завтра перед мессой мы поедем охотиться.

Он поклонился и отступил, а я не смогла сдержать изумление и тихонько вскрикнула — в дверях, словно призрак, стоял Фрэнсис Дирэм. Я и впрямь в первую секунду решила, что он настоящий призрак. Мой Фрэнсис, моя первая любовь, стоит на пороге в нарядном плаще, дорогом камзоле и щегольской шапочке. Похоже, у него все в порядке. Хорошенький такой, нисколько не изменился с тех пор, когда мы с ним любились, словно муж с женой, в моей постельке в Ламбете.

— Мистер… — Я все-таки умница, сразу дала ему понять — никакой фамильярности.

Он все понял, встал на одно колено.

— Ваша милость, — подал мне письмо, — ваша многоуважаемая бабушка герцогиня повелела мне явиться к вам и передать это послание.

Кивнула пажу, пусть Фрэнсис знает, я и трех шагов не ступлю, даже ради адресованного мне письма Паж взял у Фрэнсиса письмо, вручил мне, я слишком важная персона, чтобы самой руку протянуть. Даже не глядя в ту сторону, я знала — Томас стоит, в струнку вытянулся, ест глазами Фрэнсиса.

Открыла письмо герцогини. Жуткий почерк, ужасные каракули. Я, впрочем, не большой мастак в чтении, так что нам нелегко переписываться. Взглянула на леди Рочфорд, она уже тут как тут.

— Прочитайте, — протянула ей письмо.

Она быстро проглядела письмо. Я смотрю на ее лицо, а не на страницу, замечаю — у нее глаза загорелись, словно она в карты играет и партнеру такая масть пошла, что она глазам своим не верит.

— Герцогиня желает напомнить вам об этом джентльмене, который имел честь служить в ее доме в то время, когда вы там жили.

До чего же она умело притворяется, лицо совершенно ничего не выражает, а сама все прекрасно знает про нас с Фрэнсисом. Я ей все рассказала, когда молоденькой фрейлиной впервые попала ко двору королевы Анны. Она уже тогда была знатной придворной дамой. Я вдруг сообразила — добрая половина моих придворных дам тоже жили со мной у бабушки, им все про нас известно, помнят небось, что он чуть ли не каждый вечер прокрадывался в девичью спальню и мы с ним любились до утра. Агнесса Рестволд тихонько хмыкнула, я на нее сердито глянула — мол, придержи свой дурацкий язычок. Джоанна Булмер, которая с Фрэнсисом еще до меня хороводилась, так прямо на него и уставилась, глаз не сводит.

— Да-да, помню. — Я решила подражать леди Рочфорд.

Улыбнулась милостиво Фрэнсису, как старому доброму знакомому. Заметила, как Томас Калпепер глядит то на меня, то на Фрэнсиса, — придется все ему попозже объяснить.

— Она пишет, что податель сего письма — весьма подходящая кандидатура на должность секретаря.

— Конечно. — Что я еще могу сказать, ничего в голову не приходит. — Конечно.

Повернулась к Фрэнсису.

— Моя глубокоуважаемая бабушка горячо вас рекомендует. — Ума не приложу, с чего старушке вздумалось посылать его ко мне. Понятия не имею, зачем она его подсовывает в личные секретари, сама ведь мне уши драла за то, что я его в спальню пускала, похотливой шлюшкой и тому подобными именами называла. — Вы у нее в долгу.

— Безусловно, — склонил он голову.

Я повернулась к леди Рочфорд.

— Возьмите его на службу, — шепнула она. — Раз бабушке так угодно.

— Чтобы доставить удовольствие бабушке, принимаю вас к себе на службу, — объявила я.

Фрэнсис поднялся на ноги. До чего же хорошенький. Никакой девчонке перед ним не устоять, неудивительно, что я тогда в него влюбилась.

— Благодарю вас, ваша милость, буду служить вам верой и правдой.

Протянула ему руку для поцелуя, а когда он подошел поближе, вдохнула такой знакомый, такой возбуждающий запах. Запах первой любви. Боже, как я его обожала! Рубашку его прятала под подушкой, чтобы зарываться в нее носом и мечтать о нем перед сном. Я тогда просто без ума была от Фрэнсиса. Но теперь-то он мне зачем?

Он склонился над моей рукой, губы, мягкие, податливые, коснулись кончиков пальцев — помню, помню его поцелуи.

— Будьте благоразумны и сдержанны. — Наклонилась поближе к нему. — Вы теперь на моей службе, а я — королева. Никакой болтовни вокруг моего имени, особенно о прошлых деньках.

— Я ваш душой и телом, — только и произнес он, а я вдруг почувствовала неодолимый, неистовый, предательский порыв желания.

Он все еще меня любит, иначе зачем он сюда пожаловал? Мы расстались не лучшими друзьями, но я до сих пор помню нежные объятия, невыразимую сладость поцелуев, соприкосновение двух обнаженных тел в ту ночь, когда он впервые пробрался ко мне. Помню настойчивость его страсти, против которой невозможно было устоять.

— Будьте поосторожнее, не болтайте попусту, — сказала я, а он улыбнулся, будто прочел мои самые сокровенные мысли.

— Будьте поосторожнее, не мечтайте попусту, — шепнул он в ответ.

ДЖЕЙН БОЛЕЙН

Замок Понтефракт, август 1541 года

Двое молодых щеголей и полдюжины придворных постарше день-деньской вьются вокруг юной королевы, каждый считает, что именно он и есть главный фаворит. Не королевский двор, а какой-то бордель, где того и гляди вспыхнет шумная ссора. Королева в восторге от всеобщего обожания, наслаждается каждым выездом на охоту, завтраком на траве, маскарадом. Ее, как ребенка, которого вовремя не уложили в постель, лихорадит от возбуждения. По одну сторону — Томас Калпепер помогает сойти с лошади, танцует с ней в паре, подсказывает на ухо ходы, когда она играет в карты, первым здоровается с ней поутру, последним говорит «спокойной ночи». По другую — юный Дирэм, назначенный в пажи, сидит рядом с ней у письменного стола, пишет письма под диктовку, постоянно о чем-то шепчется, дает советы, всегда тут как тут, надо или не надо. И все остальные тоже далеко не отходят. Сколько их — десяток, два? Даже вокруг Анны Болейн в расцвете красоты не собиралось столько ухажеров — просто псы на пороге мясной лавки. Анна хоть и флиртовала напропалую, но почести и награды за улыбку не раздавала, а эту девчонку можно запросто соблазнить песенкой, стишком, ласковым словцом. Всем и каждому при дворе ясно, что веселые удовольствия королевы, так радующие короля, пристали не невинной девочке, обожающей, как он думает, своего престарелого супруга, а прожженной кокетке, наслаждающейся постоянным мужским вниманием.

Как я и ожидала, ссоры не заставили себя ждать. Один из знатных придворных приказал юному Дирэму выйти из-за стола после обеда — только знатным советникам королевы подобает сидеть с ней за бокалом вина. Дирэм не привык держать язык за зубами, его ответ не замедлил поставить всех в известность, что он-де давал советы королеве, когда все присутствующие ее и знать не знали, и посему он останется при ней куда дольше всех остальных. Этот случай наделал много шума, дело дошло до ушей короля, в конце концов королева вызвала Дирэма к себе. Я стала единственной свидетельницей их разговора.

— Вам не подобает быть причиной беспокойства при моем дворе, — начала она выговаривать.

Он низко поклонился, но ничуть не смутился.

— Я никому не хотел причинять беспокойство. Я ваш — сердцем и душой.

— Это все очень мило. — Она явно раздражена. — Но мне ни к чему лишние вопросы о том, что у нас с вами когда было.

— Мы друг друга обожали. — Опять ни тени смущения.

— Никогда больше не повторяйте этих слов, — вмешалась я. — Она королева, ее предыдущей жизни теперь уже не существует.

— Как я могу об этом позабыть? — Он даже не глянул в мою сторону.

— Все давно в прошлом. — Я, право, горжусь тем, как решительно заговорила королева. — Я не желаю никаких сплетен о том, что было тогда, Фрэнсис. Мне ни к чему, чтобы люди обо мне болтали. Не сможешь держать язык за зубами, отошлю.

Он ответил не сразу.

— Но мы были мужем и женой перед Богом. Этого не изменить.

Она только устало махнула рукой и сказала: