Борис Ельцин: от рассвета до заката, стр. 56
Кандидатура Немцова тоже отпала после истории с подписями против чеченской войны. Борис Ефимович провел популистскую акцию: «Кто против войны в Чечне?» (Интересно, а кто «за»?) И собрал миллион подписей нижегородцев, недовольных военными действиями на Кавказе. Он не поленился притащить все эти папки к президенту, и тогда я его спросил:
— Боря, так кто же у нас за войну?! Назови хоть одного человека! Все 150 миллионов тебе подпишут этот листочек. И что ты этим доказал?
Шеф его принял и пообещал:
— Я обязательно поеду в Чечню.
Немцов попросил:
— Возьмите меня с собой.
Знали об этом только они вдвоем. И шеф не забыл про уговор. Назначив дату визита в Чечню, он сам позвонил нижегородскому губернатору. Так Немцов оказался в Чечне.
После проведения запланированных мероприятий Лобов — представитель президента в Чечне — устроил в Ханкале потрясающий обед. Столько яств на приеме в Кремле не отведаешь.
Начали произносить тосты за здоровье президента. Участники пира честно все рюмки выпивали до дна, и лишь Немцов тихонечко пригублял спиртное и ставил рюмку на стол. Он сидел в президиуме, а я сбоку. Я всегда старался расположиться так, чтобы видеть и шефа, и его окружение.
Я Грачеву намекнул:
— Наш юный друг даже за здоровье президента ничего не пьет. Ну-ка заведи его.
Паша кивнул:
— Понял.
Встал и очередной тост опять стал произносить за президента. Вдоволь нахвалив шефа, Грачев неожиданно изрек:
— Среди нас собрались некоторые товарищи, которые громче всех горлопанили, здорово шумели, изображали из себя миротворцев, а успехами своими обязаны только президенту. Борис Ефимович, почему же вы за президента не можете выпить до дна? Вы что, больной?
Немцов уже при упоминании «горлопанства» насторожился, а под конец речи Грачева перепугался, смутился. Он махом выпил рюмку до дна и тут же посмотрел на меня. Догадался, кто «настрополил» Павла Сергеевича. После этого он каждую выпитую рюмку мне показывал и вскоре сам начал нахально выступать, что, дескать, не все пьют, как положено.
Трапеза закончилась, и разгоряченный Немцов отозвал меня в сторонку:
— Саша, ну почему ты меня так не любишь, почему ты меня так ненавидишь?
Я ответил:
— А за что ты презираешь президента? Какое ты имеешь право так себя вести, это же элементарная непорядочность. Уйди со своего губернаторского поста, а потом уже любые подписи собирай…
Он задумался: и попросил, чтобы я обязательно принял его в Москве. Я пообещал:
— Хорошо, приезжай, я тебя приму. Созвонимся.
Кстати, если Борис мне звонил по каким-то делам, я ему всегда отвечал. Он, например, особенно волновался, когда вышел Закон об охране высших должностных лиц, в том числе и губернаторов. На следующий же день позвонил мне и с раздражением в голосе пытался выяснить, почему официально не утверждают тех людей, которые его уже давно охраняют. Я объяснил, что они не прошли элементарной проверки. Надо выяснить хотя бы, откуда они пришли к Немцову — из милиции, из рэкета или еще откуда-нибудь. Но он не унимался. Пришлось губернатора осадить:
— Подожди немного, люди твои ведь до этого не голодали. Мы их проверим, и они на законных основаниях будут получать зарплату и носить оружие.
Но мне такое нетерпение, связанное с сугубо личной проблемой, не понравилось. Настораживали и другие моменты. Немцов разговаривал с президентом подобострастно, но, едва покидал его кабинет, тут же все переиначивал.
Однажды Борис Ефимович уже больного президента раззадорил и заставил играть с ним в теннис. Я не собирался обыгрывать шефа и открыто поддавался. Президент «сражался» в паре с Шамилем Тарпищевым, а я был партнером Немцова. Естественно, мы проиграли с почетным счетом. Борик рвал и метал, уличал меня в нахальном подыгрывании противникам. Но шеф для меня даже на корте противником не был.
После этой теннисной партии Ельцин окончательно убедился, что пока Немцов его преемником быть не готов.
Постепенно у президента пропала категоричность: «нет, я не хочу быть опять президентом». Он переломил себя, победил в душе и бессилие, и апатию. А я делал все, чтобы его окружали крепкие, жизнерадостные люди, от которых поднималось настроение.
Придет, например, здоровяк Паша Бородин, пышущий энергией. Всегда у него есть свежий анекдот, всегда он весел. После таких визитов Ельцин заражался оптимизмом.
Олег Сосковец тоже хорошо влиял на президента — остроумный, в меру добродушный, лояльный к врагам.
Но сильнее остальных на Бориса Николаевича воздействовал Тарпищев. Его шеф любил по-отцовски. И Шамиль отвечал ему такой же бескорыстной нежностью. Припер как-то в разгар лета президенту подарок — лыжи с ботинками. Подарил и модную лыжную форму. Борис Николаевич не вытерпел, надел блестящие пластиковые лыжи и прошелся вокруг обеденного стола в Барвихе. Глаза у него светились от радости.
А визиты Илюшина, Филатова в периоды депрессий президента я действительно старался ограничивать. У Виктора Васильевича была неприятная обязанность приносить плохие новости. Шеф их называл одним лаконичным словом: «дерьмо». И, конечно, после прихода первого помощника настроение у президента портилось. Мои новости он также часто называл этим словом. Но у меня всегда был готов ответ:
— Вы меня на «дерьмо» поставили, вот я вам его и ношу. Если бы поставили на «шоу», я бы вас веселил.
Но все-таки я старался выбрать удачный момент для вбрасывания «дерьма» — когда шеф был в хорошей, боевой форме.
От Филатова же гудела голова. Борис Николаевич даже жаловался:
— Смотрю на него и не слушаю. Такое впечатление, будто у него во рту две мухи сношаются. Он приносит с собой огромную папку бумаг и начинает мне про них рассказывать. Я намекаю ему: «Ну это же ваши вопросы, сами должны решать», а он не понимает.
Доходило даже до того, что шеф в открытую просил:
— Половину бумаг отложите в сторону.
— Какую? — уточнял Филатов.
— Да любую! — совершенно серьезно отвечал президент.
…Окончательное решение самому идти на выборы было принято в конце 1995 года. Точку в длинной цепи сомнений и долгих раздумий поставила семья Бориса Николаевича:
— Только ты, и больше никто.
Наина Иосифовна, которая еще совсем недавно уговаривала мужа: «Боря, бросай политику», — теперь говорила иначе: «Боря, только ты».
Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение. А Татьяна, младшая дочь, уже стала «заболевать» властью.
ТИХИЙ ПЕРЕВОРОТ
Весной 95-го в президентском самолете Андрей Козырев завел разговор с Борисом Николаевичем о грядущих выборах. Он считал, что пришло время к ним готовиться. Хотя бы надо подыскивать людей, имеющих представление о выборных технологиях.
— Ну что вы мне все это говорите! Занимайтесь, — отреагировал шеф.
— Значит, вы мне поручаете? — уточнил Козырев.
— Поручаю вам.
Вскоре Андрей пришел ко мне и сказал, что у него есть хороший организатор подобных мероприятий — посол в Варшаве Кашлев. Мы познакомились. Кашлев не скрывал, что профессионально выборами никогда не занимался. Видел, как проходила президентская кампания Валенсы, Квасневского, знал их имиджмейкеров, специалистов по рекламе. Но дальше общих разговоров дело не продвинулось.
Затем Андрея Владимировича сняли с поста министра иностранных дел. Президент отставил его поспешно, без объяснений. Я несколько раз подходил к шефу и просил:
— Борис Николаевич! Примите Козырева хотя бы на пятнадцать минут. Покажите народу, мировому сообществу, что первого российского министра иностранных дел вы просто так не вышвырнули на улицу, никуда не устроив.
Шеф каждый раз со мной соглашался, но потом эта постоянная просьба ему надоела:
— Видите, сколько у меня работы? Я никак не найду время для встречи, — — выговаривал он с раздражением.
Я видел…