Странный генерал, стр. 35
Далее Николай Александрович бегло сообщил кое-какие придворные новости и, «крепко обняв» все семейство сестры, подписался: «Сердечно тебя любящий старый Ники». Уже усталой рукой он запечатал конверт и дернул шнур звонка – чтобы забрали письмо. Из гостиной слышались голоса жены и Янышева – надо было выйти к ним…
О событиях в далекой Южной Африке взахлеб говорил весь мир. Конечно, больше всего шумели в Англии. Начала шуметь еще до войны пресса. Когда же вспыхнули военные действия, она потеряла всякое понятие об объективности и всерьез утверждала, будто буры обижают англичан. Буров обзывали грязным мужичьем, тупицами, белыми дикарями. Англичане считали, что южноафриканские фермеры воюют «неблагородно»: прячась за камнями и скалами, посылают пули в солдат ее величества, пользуясь тем, что на солдатах яркие красные мундиры (очень скоро, впрочем, правительство распорядилось заменить красный цвет на хаки). Парламентарии произносили длинные гневные речи. Полуголые девицы в варьете исполняли патриотические песенки. Сигаретные коробки украсились портретами английских генералов. По вечерам у военного министерства, где вывешивались сводки и списки убитых и раненых, собирались толпы. Вся страна то впадала в уныние – «Вы слышали, боже мой, Ледисмит окружен!» – то сходила с ума от радости: «На Модере побита целая сотня буров!»
Шумели и в других странах. В Санкт-Петербурге развернул активнейшую деятельность Комитет помощи бурам под председательством пастора Гиллота. Россия совместно с Голландией снарядила и послала в Трансвааль два санитарных отряда. В Южную Африку выехали сотни добровольцев из Петербурга, Москвы, Екатеринбурга, Перми, Одессы.
Добровольцы ринулись и из других стран. В Кронштадте, на территории Оранжевой республики, был сформирован Европейский легион. Им командовал сначала французский полковник Вильбуа де Морейль, затем – русский военный корреспондент, человек отчаянной храбрости Евгений Максимов. В легионе было много французов, немцев, бельгийцев, итальянцев, даже американцев. Голландские и русские волонтеры предпочитали служить непосредственно в бурских коммандо.
Мир шумел и клял Англию.
Но мало кто в те дни понимал историческую особенность, необычность этой войны.
К концу века просторы планеты были уже поделены между сильнейшими странами. Однако разбухавшему монополистическому капиталу требовались дополнительные территории для выколачивания и заглатывания прибылей. На очередь дня встал новый раздел мира.
В 1898 году грянула скоротечная испано-американская война, на следующий год – англо-бурская.
Таких войн еще не бывало: это были первые в истории человечества империалистические войны, одни из главных вех, ознаменовавших наступление новой эпохи на земле – эпохи империализма.
Дело сводилось, конечно, не к особой злобности североамериканского президента Мак-Кинлея иди Сесиля Родса и Джозефа Чемберлена. К борьбе за передел мира толкала достигнутая концентрация капитала. Капиталу необходима была уже не свобода-господство. Родсу и Чемберлену, возглавлявшим круги промышленных магнатов, было нужно монопольное право эксплуатировать богатства бурских республик. Завоевание Трансвааля и Оранжевой укрепляло позиции британского империализма на юге Африки и, кроме того, давало возможность осуществить давнее намерение: строительство трансконтинентальной железной дороги Кейптаун – Каир.
И если простые люди земли сочувствовали маленькому бурскому народу, на который навалилась военная громада Британской империи, то правители государств думали совсем не о бурах: их волновало увеличение мощи Англии. Англия была враждебна правительству России, ибо жестоко соперничала с ним в Азии и препятствовала движению на Балканы. Она была ненавистна Германской империи, ибо успешно конкурировала в колониальных захватах на Черном континенте; Германия сама точила зубы на бурские республики, надеясь установить над ними протекторат. Для Франции Англия была главным соперником и в колониальных завоеваниях, и на арене экономической борьбы в Европе.
В Европе бушевали страсти, в Южной Африке бушевало оружие. Сопротивление буров оказалось упорным. Более того, они теснили англичан, зажимали и били их Великобритания решила играть ва-банк: слишком многое уже было поставлено на карту. Войска на Черный континент двигались из метрополии, из Индии, из Австралии…
ДВА ЛАГЕРЯ
Передовые посты английского сторожевого охранения он миновал благополучно. Теперь оставалось каким-то образом проскользнуть через линии траншей, опоясывавших Ледисмит, и проникнуть в город.
Скрываясь в высокой траве тамбуки, Каамо дополз до рощицы манговых деревьев. Многие из них были смертельно покалечены: бурские артиллеристы говорили, что это прекрасный ориентир для пристрелки, и удивлялись, почему англичане не вырубят рощицу. А Каамо был рад ей: отсюда хоть оглядеться можно получше.
Гора, с которой он спустился, на расстоянии уже не казалась грозной и неприступной. Ущелье, где засели Питер и Коуперс, покрывала густая темно-зеленая поросль. Воздух над горой дрожал и струился: было очень жарко.
Прямо перед Каамо виднелась первая линия английских траншей. За ней, шагах в пятистах, уже у самой окраины Ледисмита, тянулась вторая. Над окопами мелькали белые каски: солдаты не таились.
Пора было действовать. Или он обманет англичан, или будет худо. Совсем худо… Каамо решительно поднялся, достал из-за пазухи припасенный мешок и принялся сбивать с веток плоды манго. Они были еще совсем незрелые, зеленые, и мякоть пахла скипидаром. Обрывая длинные плодоножки, Каамо засовывал манго, похожие на небольшие толстенькие огурцы, в мешок.
Вдруг какие-то крики и ругань послышались из оврага неподалеку от рощицы. Каамо приник к стволу дерева. Несколько англичан и кучка негров с ружьями за плечами – это были басуто – волокли пушку. Гневными окриками их подгонял сержант.
Удача шла навстречу Каамо. Сдернув с себя рубаху и сунув ее в мешок, он вышел из рощи и направился прямо к пушке.
– Толкайте, толкайте же, черт вас возьми! – орал сержант; пот ручейком стекал из-под его каски.
Чернокожие парни и так старались изо всех сил, но пушка завалилась в рытвину.
– Давайте помогу. – Каамо навалился на колесо, пушка подалась вперед и выскочила из рытвины.
– Вот так, – удовлетворенно сказал сержант и снял каску. – Передохните… А ты откуда взялся, парень? – подошел он к Каамо.
Все… От этого разговора будет зависеть все.
– Я взялся из этой вот рощи, господин офицер.
«Офицера» сержант пропустил мимо ушей.
– Как ты туда попал? Кто тебя пропустил?
– О, я уже не первый раз прихожу сюда. Я собираю зеленые манго, тетушка отваривает их и готовит лекарство. Моя тетушка очень больна, господин офицер, у нее…
– Плевал я на твою тетушку! Откуда ты взялся? Где живешь?
– Я живу у господина Лоуренса.
– Что еще за птица? Каамо сделал большие глаза:
– Господина Лоуренса знают многие, сэр. Он большой торговец в Ледисмите. Только сейчас моего господина нет в городе, он уехал в Дурбан, а меня и тетушку оставил, чтобы мы присматривали за домом.
– Зачем ты врешь мне, парень? Ведь я же знаю, ты бурский шпион… Ну, отвечай!
Ноги у Каамо начали противно дрожать. Он сложил руки на груди:
– Господин офицер, я никогда не позволяю себе врать, особенно белым. Ведь легко можно проверить, что я говорю правду, только правду.
– А я и проверю. Ты как думаешь? И смотри, если хоть каплю соврал, болтаться тебе на веревке… А ну, ребята, берись, покатили дальше!
Натужно покряхтывая, чертыхаясь, пыхтя, они всё катили и катили тяжелое, неповоротливое орудие, миновали овраг, пересекли первую линию траншей и наконец втолкали пушку в специально отрытый окоп между первой и второй линиями. Артиллеристы остались у орудия а сержант с неграми направился в город. Неуклюжий, хмурого вида молодой басуто с ярким платком на шее молча сунул Каамо горстку жевательного табака. Каамо не жевал его, но отказаться от подарка было неудобно и неосторожно – он неумело засунул зеленовато-бурые листья за щеку.