Далекие берега. Навстречу судьбе, стр. 65

«Лондонская газета» сообщала о том, что Томас Ламар будет присутствовать на чрезвычайном открытом заседании Общества Джорджии. [13]

Публика валом валила, чтобы увидеть героя «Борьбы не на жизнь, а на смерть белого человека среди дикарей». Филиппу и Ребекке, для которых этот роман был счастливым общим воспоминанием, благодаря Оглеторпу удалось попасть в театр, арендованный по случаю этого события.

Заседание открыли Оглеторп и Персиваль, подчеркнувшие в своих речах то, что отличало их проект от проекта скандальной Корпорации милосердия. Управляющие Джорджии, запятнавшие себя в ином скандале, а именно Арчибальд Грант и Роберт Саттон, подали в отставку. Оглеторп и Персиваль отвергли обвинения в мистификации, выдвинутые против них, и дали новые гарантии контроля расходования пожертвований, поступавших на счет в Банке Англии, где можно было в любое время навести справки.

Им долго аплодировали.

Наконец было объявлено о выступлении Томаса Ламара.

В зрительном зале установилась абсолютная тишина.

На сцене появился герой.

В этот момент в зале раздались пронзительные крики. Это кричали Филипп и Ребекка.

К авансцене подходил Кен Гудрич.

Гудрич начал с того, что рассказал, как он вместе со своей супругой Китги жил на острове Томогучи вплоть до 1717 года. Во время ужасной войны, развязанной ямаси, когда конфедерация индейцев выступила против англичан Каролины, его дом был дважды разрушен. В первый раз — бледнолицыми, второй раз — краснокожими. Оба его сына, Ожидаемый-с-нетерпением и Раскат-грома, встав на сторону индейцев в их борьбе с англичанами, погибли при пожаре в деревне чероки. Обезумевшие от горя Томас и Китги Ламар, видя, как убивают их друзей индейцев, решили уехать. Томас распростился со своими надеждами увидеть когда-либо, как европейцы будут жить в мире с индейцами. Китги, последняя из йео, хотела все забыть. Они отправились в Англию. В городе графства Херефордшир под названием Гудрич они решили сменить фамилию, чтобы навсегда распроститься со своим мучительным прошлым. Ламару удалось продать свои реликвии из драгоценных металлов, которые ему подарили индейцы, в том числе верховный вождь Брим. На эти деньги они купили в Клеркенвелле лавку «Красный мундир». Ламар, рассудив, что лондонцы не в состоянии различать представителей индейских племен Нового Света, выдал свою супругу йео за индианку из племени аравак с Антильских островов. Они придумали для себя прошлое на острове Барбадос и стали скромно жить, подражая во всем другим английским супружеским парам. Даже невероятная шумиха, поднявшаяся вокруг публикации апокрифического рассказа о его подвигах на берегах Саванны, не убедила Гудрича открыть свое настоящее имя.

Сейчас же он вышел из тени только для того, чтобы поддержать создание Джорджии. Он заверил собравшихся, что Оглеторп не солгал, рассказывая об этих краях как о настоящем рае. Он сам, никогда не пахавший землю и не строивший дома, покинув Чарльзтаун и поселившись на острове Томогучи, имея в своем распоряжении только несколько фунтов, сумел создать домашний очаг и прокормить семью!

В зале раздался голос, прервавший его рассказ. Кто-то назвал Гудрича самозванцем.

Кен Гудрич невозмутимо расстегнул рубашку и обнажил торс: на нем по-прежнему была отчетливо видна татуировка, сделанная Бримом в Ковете, когда Гудричу было тридцать шесть лет. Сейчас ему уже исполнилось шестьдесят. Ни у кого не вызвало сомнений то, что это была старая татуировка.

Выступление героя имело ожидаемый успех. Томасу Ламару бурно аплодировали. Его поручительство развеяло все клеветнические слухи, ходившие до сих пор.

После открытого заседания Общества Ламар-Гудрич пришел вместе с Филиппом и Ребеккой в кабинет Оглеторпа, находившийся в резиденции Общества Джорджии.

Из глаз молодых людей, потрясенных неожиданным открытием, все еще лились слезы.

— Конечно, я предпочел бы ни в чем не признаваться, — сказал им славный Гудрич. Он улыбнулся: — Во-первых, потому что ты, Филипп, был бы сильно разочарован, узнав, что я не умею убивать медведей голыми руками и что моя жизнь мало походит на жизнь того Красно-белокожего, которым ты восхищался, читая роман. Во-вторых, Марсия и я, мы прекрасно приспособились к этой жизни, полной лжи. Такое существование помогало никогда не думать о том, что нам было дорого и чего мы лишились…

Гудрич попросил Оглеторпа показать ему карту края, который тот собирался колонизировать. Он провел пальцем вдоль извилистой линии, изображавшей реку Саванна, потом взял перо и после устья, на первом крутом повороте, нарисовал маленький остров в форме полумесяца.

— Вот мой остров, — сказал он. — Остров Томогучи.

Гудрич показал документ, подписанный в 1798 году членами городского управления Каролины, признавшими его владельцем этого клочка земли посередине Саванны.

Он протянул этот документ Филиппу. Тот взял его, ничего не понимая.

Оглеторп сказал:

— Когда Кен Гудрич пришел ко мне, чтобы предложить свою помощь, он выдвинул только одно условие: вы должны быть первыми пассажирами корабля, который повезет пионеров в Джорджию.

— Здесь у вас нет будущего, — добавил Гудрич. — Здесь нет работы. Один мир исчезает, в то время как по ту сторону океана рождается другой мир. Не упустите свой шанс.

Гудрич повернулся к Оглеторпу.

— Какими бы ни были уложения вашей колонии, я хочу, чтобы мои друзья оставались единственными владельцами этого острова.

Оглеторп согласился:

— Даю вам слово.

Взволнованные, Филипп и Ребекка хотели возразить, но Гудрич не дал им возможности что-либо сказать. Парламентарий подошел к Филиппу:

— Если бы не гибель моего друга Роберта Кастелла, я, возможно, никогда не заинтересовался бы скандалом, вспыхнувшим вокруг долговых тюрем. Не будь петиции твоей матери, нам ни за что не удалось бы изменить законы и так быстро освободить многочисленных несостоятельных должников. Через Шеннон ты теперь тесно связан со всем, что происходит…

Оглеторп долго жал Филиппу руку:

— Добро пожаловать в жизнь, полную приключений!

Бэтманы

1732 год

Альдус Хамфри поселился в новых помещениях, предназначенных для вооруженной гвардии Бостона. После ареста Чарльза Бэтмана он стал в провинции важной особой. При поддержке губернатора Даммера он сумел реформировать корпус агентов Массачусетса и начал проводить в жизнь политику, о которой мечтал еще в Лондоне. За год уровень преступности в колонии снизился наполовину. Паршивые овцы бежали. К успехам Хамфри относили и внезапный отъезд ирландцев-католиков. В один прекрасный день город Айриштаун, символ процветания Бэтмана, полностью опустел. Никто не знал, куда отправились ирландцы.

В глубине души Хамфри надеялся занять пост главного судьи, а через несколько лет и наместника-губернатора.

Единственной проблемой, доставлявшей Хамфри беспокойство, был бесконечный юридический спор между Лондоном и Бостоном о судьбе Бэтмана, по-прежнему томившегося в тюрьме на острове Хангман.

Хамфри, ненавидевший крючкотворство, не раз клялся себе, что если бы он был главным судьей, это дело не тянулось бы полтора года.

В начале ноября 1732 года население Бостона уже не вспоминало об ирландском пирате с «Раппаханнока». Его гораздо больше волновало сообщение о комете, которую в июле якобы видел в Китае один иудейский миссионер.

Шумиха, подкрепляемая различными пророчествами о конце света, передаваемыми из уст в уста по всему городу, приводила Хамфри в отчаяние. Он ненавидел суеверия. Для него это был еще один повод обвинить бостонцев, которых он не любил, в безрассудстве. Хамфри презирал их образ жизни. По его мнению, светская власть была слишком трусливой, Церковь — слишком вездесущей, почитание короля — недостаточным, нравственные устои пуритан — слишком противоречивыми. Да и само население состояло наполовину из ханжей, наполовину из авантюристов или людей, бежавших из Англии по сомнительным причинам. Хамфри запретил жене поддерживать всякие отношения с замужними женщинами Бостона.