Голос, стр. 32

— Сколько стоят пластинки Гудлауга?

— В каком смысле?

— Они должны дорого стоить, раз вы забрались сюда на север в зимний холод для того, чтобы их заполучить. Сколько они стоят? Одна пластинка? Какова ее цена?

— Если вы хотите продать пластинку, ее надо сначала выставить на аукцион, хотя бы в Сети, поэтому невозможно сказать, сколько за нее дадут в конечном счете.

— Ну, примерно. По вашим предположениям, за сколько она могла бы уйти?

Уопшот задумался:

— Не могу сказать.

— Вы встречались с Гудлаугом до его смерти?

Уопшот замялся.

— Да, — сказал он наконец.

— В записке, которую мы нашли, было указано: восемнадцать часов тридцать минут. Ваша встреча была назначена на это время?

— Да, за день до его смерти. Мы сидели у него в комнате. Разговор был короткий.

— О чем вы говорили?

— О его пластинках.

— И что именно вы обсуждали?

— Я хотел прояснить давно интересовавший меня вопрос: сохранил ли он другие пластинки, или те редкие экземпляры, которыми обладаю я и некоторые другие коллекционеры, единственные в мире. Но он почему-то не хотел отвечать. Впервые я осведомился об этом в письме несколькими годами ранее, и когда встретился с ним три года назад, в первую очередь спросил о том же.

— И что, у него были пластинки для вас?

— Он не хотел говорить на эту тему.

— Гудлауг знал, сколько стоят его пластинки?

— Я достаточно ясно дал ему это понять.

— И сколько же они стоят на самом деле?

Генри ответил не сразу.

— Когда я встретил его в этот раз, ну, два или три дня назад, он наконец согласился поговорить, рассказать о своих пластинках. Я…

Генри помешкал, оглянувшись на двух своих конвоиров.

— Я передал ему полмиллиона.

— Полмиллиона?

— Крон. Как аванс или…

— Вы же сказали, что речь не идет о колоссальных суммах.

Уопшот пожал плечами, и Эрленду показалось, что он усмехнулся.

— Вы лгали, — констатировал Эрленд.

— Да.

— Аванс в счет чего?

— За его экземпляры пластинок, если у него хоть что-то сохранилось.

— И вы передали ему эту сумму во время вашей встречи, даже не будучи уверенным, есть ли у него пластинки?

— Именно так.

— И что потом?

— А потом его убили.

— Никаких денег при нем не было, когда мы нашли его.

— Об этом мне ничего не известно. Я отдал ему полмиллиона крон в его комнате за день до убийства.

Эрленд вспомнил, что просил Сигурда Оли навести справки о состоянии банковского счета Гудлауга. Не забыть бы поинтересоваться, что там выяснилось.

— Вы видели пластинки у него в комнате?

— Нет.

— Почему я должен вам верить? Вы все время врете. С какой стати мне верить хоть одному вашему слову?

Уопшот пожал плечами.

— Значит, у него было полмиллиона крон в тот момент, когда на него напали?

— Этого я не знаю. Знаю только, что передал ему пятьсот тысяч, а потом его убили.

— Почему вы сразу не рассказали мне об этих деньгах?

— Я хотел, чтобы меня оставили в покое, — ответил Уопшот. — Зачем мне было наводить вас на мысль, будто я убил его из-за денег?

— Это правда? Вы убили его?

— Нет.

Они помолчали.

— Вы собираетесь обвинить меня? — спросил Уопшот.

— По-моему, вы еще что-то скрываете, — ответил Эрленд. — Я продержу вас до вечера. А там посмотрим.

— Я бы никогда не смог убить маленького хориста. Я восхищался им и до сих пор восхищаюсь. Никогда ни у какого другого мальчика я не слышал столь чудного голоса.

Эрленд посмотрел на Уопшота.

— Странно, что вы так в этом одиноки, — неожиданно вырвалось у него.

— Это вы о чем?

— Вы одиноки в этом мире.

— Я его не убивал, — повторил Уопшот, — не убивал.

Полицейские увезли Уопшота из отеля. Тем временем Эрленд узнал, что горничная Осп, которая обнаружила труп, работает на четвертом этаже. Он поднялся на лифте и, выходя на площадку, увидел, как она выносит из одного номера тюк с грязным бельем. Осп была погружена в работу и не замечала присутствия Эрленда, пока тот не подошел и не поздоровался. Девушка взглянула на него и тут же узнала.

— А, это вы, — произнесла она без всякого выражения.

Девушка казалась еще более уставшей и подавленной, чем в тот раз, когда он разговаривал с ней в кафетерии для персонала. Эрленд подумал, что Рождество для нее, как и для него, не самое счастливое время в жизни, и у него сорвалось с языка:

— Рождественские праздники утомляют вас?

Не ответив, она толкнула тюк к следующей двери, постучалась, подождала немного, прежде чем открыть своим ключом. Войдя в номер, Осп еще раз спросила, есть ли кто в помещении, на случай, если постоялец не услышал стука. Потом она приступила к уборке: застелила кровать, поменяла полотенца в ванной, побрызгала спреем зеркало. Эрленд блуждал по номеру, наблюдая, как она работает, и только через некоторое время Осп заметила, что он все еще тут.

— Вы не должны заходить в номер, — сказала она, — это частная территория.

— Ведь это вы убираете этажом ниже, в триста двенадцатом? — спросил Эрленд. — Там жил чудаковатый англичанин. Генри Уопшот. Вы не заметили в его номере чего-нибудь необычного?

Она взглянула на него, точно не понимая, о чем он говорит.

— К примеру, окровавленного ножа? — продолжил Эрленд, изобразив подобие улыбки.

— Нет, — ответила Осп, — ничего такого.

Потом, немного подумав, добавила:

— Какой еще нож? Это он убил Деда Мороза?

— Я не помню, какие именно слова вы употребили, когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, но вы высказались в том духе, что некоторые постояльцы «лапают» вас. Мне кажется, вы имели в виду сексуальные домогательства. Он был тоже из таких?

— Нет, я видела его только один раз.

— И ничего…

— Он разозлился, когда я вошла в номер, — сказала Осп.

— Разозлился?

— Я побеспокоила его, и он выставил меня вон. Я поинтересовалась у администрации, что происходит, и выяснила, что он специально просил не убирать его номер. Но мне никто ничего не передал. Эти чертовы придурки никогда нас не предупреждают! Поэтому я и вошла в номер, а он, как увидел меня, вышел из себя. Набросился на меня, старый козел! Как будто это я устанавливаю правила в отеле. Пусть бы высказывал свои претензии директору.

— Он немного скрытный.

— Больной!

— Я говорю о Уопшоте.

— Оба больные.

— Так что, вы ничего необычного в его номере не заметили?

— Там был полный бардак, но в этом нет ничего необычного.

Осп оторвалась от работы, постояла некоторое время и задумчиво посмотрела на Эрленда.

— Вы что-то выяснили? По поводу Деда Мороза? — спросила она.

— Почти ничего, — ответил Эрленд. — А что?

— Этот отель со странностями, — сказала Осп, выглянула в коридор и понизила голос.

— Со странностями? — Эрленд вдруг почувствовал: не так уж она и самоуверенна. — Вас что-то пугает? В этом отеле?

Осп не ответила.

— Вы боитесь потерять работу?

Она взглянула на Эрленда:

— Ну да, конечно. Такую работу кому ж захочется терять.

— Тогда в чем же дело?

Поколебавшись, Осп, похоже, приняла решение. Как будто то, что она собиралась ему поведать, не стоило слишком уж напряженных размышлений.

— На кухне воруют, — сказала она. — Столько, сколько смогут. Не удивлюсь, если им целый год не нужно покупать для себя никаких продуктов.

— Воруют?

— Все, что не привинчено к полу.

— Кто «они»?

— Не говорите, что это я вам рассказала. Шеф-повар. Он в первую очередь.

— Как вы узнали?

— Мне сказал Гулли. Он знал обо всем, что происходило в отеле.

Эрленд припомнил, как он стащил говяжий язык из буфета, а шеф-повар застукал его и отчитал, и представил себе его суровый голос.

— Когда он вам сказал об этом?

— Месяца два назад.

— И что? Это беспокоило его? Он собирался жаловаться? Почему он поделился с вами? Я полагал, что вы были едва знакомы.