Лев и ягуар, стр. 26

Что ж, да здравствует Пресвятая Дева Гваделупская! [17]И помилуй нас, Боже…

6

— Заварилась каша. — Когда Галка вскрыла и прочла письмо от дона Хуана о мексиканских событиях, это было первое, что она сказала. — Что ж, остаётся от души поздравить испанскую королеву: она потеряла ещё одну колонию.

— Да, но что приобрели мы? — спросил Джеймс. Он, поначалу просто боявшийся брать своего сына на руки, не без труда поборол этот страх, и держал ребёнка так осторожно, словно малыш был сделан из хрусталя.

— Дорогой, ты рассуждаешь как политик, — улыбнулась Галка. И тут же согнала улыбку со своего лица. — Честно сказать, мы приобрели большую головную боль на много лет вперёд. Но пусть лучше голова поболит у нас, чем у тех, кто придёт нам на смену.

— Ты задумалась о смене, — теперь улыбнулся Джеймс. И улыбнулся он невесело. — Мальчишки?

— Да, я говорю о Хосе, дорогой, — Галка аккуратно взяла малыша на руки. — Билли, Геррит, Жан, Дуарте, даже Влад — они отличные капитаны, и в достаточной мере сволочи, чтобы резать чужие глотки. Но ни один из них не настолько сволочь, чтобы быть политиком.

— А Хосе — настолько?

— К сожалению. Правда, если дать ему нормальное воспитание, из него получится неплохой общественный деятель. Он умеет «работать с людьми», и в нём есть масса обаяния. Но Сен-Доменгу нужен будет генерал, который не побоится вести собственную игру. А для этого… Для этого ему придётся кое-чем пожертвовать, как это сделала я.

— Я бы на твоём месте не стал решать это за него, — помрачнел Джеймс.

— А он уже решил, — с грустной усмешкой проговорила Галка. — Пришёл ко мне на днях и сказал: я хочу быть таким, как вы. Я спросила: «Ты хорошо подумал? Может быть, тебе стоит быть похожим на самого себя? Я ведь очень плохой человек».

— Но парень был непреклонен, — с грустным юмором проговорил Джеймс, глядя в окно. — Узнаю Хосе… Его друг уже переведен из юнг в матросы, кажется?

— Хосе-Рыжий будет адмиралом не хуже Рюйтера, если не погибнет раньше двадцати пяти. Поверь моему нюху. А вот Хосе Домингес… Мало кто сможет не зажимая нос потянуть воз дерьма, гордо именуемый политикой. Это тоже особенный дар, милый — делать своё дело, успешно притворяясь, будто не обращаешь внимания на вонь и кровь всего мира. И у Хосе он есть…

Хосе Домингес, не подозревая, какое будущее ему сейчас напророчила мадам генерал, тем временем возвращался из школы. С плохой отметкой и прескверным настроением. Поскольку он был круглым сиротой, ему полагалось бы жить при монастыре. Но сеньора генерал — которую он по прежнему называл капитаном и очень этим правом гордился — ещё год назад предложила ему переселиться из монастырского приюта в Алькасар де Колон. В бывшую резиденцию алькальда Санто-Доминго, куда его, оборвыша, в прежние времена даже на порог не пускали! Но — согласился. Поначалу, правда, немного робел, когда приходилось за завтраком или ужином сидеть за одним столом с капитаном и её семьёй. Но разве по пиратским законам не положено кэпу питаться из одного котла с командой? Потому, кстати, за столом в Алькасар де Колон никаких дорогих яств не подавали. Да и не смог бы Хосе их оценить, даже при всём желании. Версальское отравление заметно сказалось на его здоровье, и даже через год с лишним он не мог есть ничего, кроме каши или куриного бульона. То есть, забывай, парень, о морской карьере. Быть тебе сухопутной крысой до конца дней… Что ж. Пусть так. И на суше можно многого добиться, если захотеть.

Самым сложным для тринадцатилетнего подростка оказалось учение в школе. Причём, его, не умевшего ни читать, ни писать, ни считать дальше десяти, зачислили в одну группу с семилетками, которые не упускали случая подковырнуть «дылду». Хосе в ответ на насмешки только фыркал и хвастался участием в штурме Алжира. Мол, я уже воевал, пока вы пирожки с кухни таскали. Обзывать «дылдой» его вскоре перестали, но в свой круг не приняли. Да Хосе и не стремился. Что они понимают, эти птенцы желторотые? Пугают друг дружку страшилками про призраков и ведьм, детёныши. Пожили бы на улице… А ведь он не понаслышке знал, что такое ночёвки в заброшенных хибарках, лихорадка, голод, непосильная работа. Что такое служба на пиратском корабле, где слабака вмиг в порошок сотрут. Они с Хосе-Рыжим наслушались в тавернах историй о том, кем становились на флибустьерских кораблях мальчишки, мечтавшие о море, но не умевшие за себя постоять. Пойти наниматься на «Гардарику» они решились только тогда, когда убедились: не врут люди, там и впрямь строгие порядки. Но даже на флагмане пришлось отбиваться от того чёртова француза… Жана, кажется. На пару с Рыжим устроили ему парочку неприятных сюрпризов, француз и отстал… Рассказать всё этим малькам? Всё равно или не поверят, или не поймут. Потому в школе Хосе держался особняком. После занятий часто бегал в порт. Если «Гардарика» стояла на рейде, был шанс увидеться с Рыжим, потрепаться. Если флагман был в рейде — просто смотрел на море. Море… Болезнь навсегда провела чёткую границу между ними. В минуты, когда приходило осознание этого горького факта, Хосе злился. На себя, на судьбу, на придворных отравителей, лишивших его морского будущего. Но лишь в последние дни он сумел найти подход к этой своей злости. Чтобы не она им руководила, а он ею.

А сейчас, получив отметку «плохо» сразу по двум предметам — древней истории и арифметике — Хосе вовсе не злился. Он был подавлен. Чтобы «выйти в люди», как говаривала его покойная мать, нужно быть образованным. А он не смог выучить элементарные вещи, которые довольно легко давались даже этим «малькам». Да как всё умножение выучишь? Если множить однозначные числа, ещё куда ни шло. Таблица есть. Но когда учитель задал умножение чисел двузначных, тут Хосе и прошиб. Это каких же размеров таблица должна быть? И как её всю заучить? Тут никакой памяти не хватит… А древняя история? При чём к Сен-Доменгу какой-то Александр Македонский? И почему учитель так взбеленился, когда Хосе назвал этого Александра римским императором, а царя Леонида из Спарты — его главным маршалом?.. Одним словом, настроение Хосе и впрямь было не безоблачным. Если в его голове не умещаются даже простые вещи, как он сможет пойти по пути своего капитана? Там же ого-го сколько всего знать надо!

Досада ушла, пришло полнейшее равнодушие. Да гори оно всё синим пламенем! Вернуться на флагман, хоть бы и снова в юнги — и будь что будет. Подохнет от солонины? Ну и пусть. Хосе сейчас хотелось одного: как можно незаметнее пробраться в свою комнату, собрать мешок, нацарапать пару слов на клочке бумаги — мол, простите, на большее, чем тягать концы, не способен — и так же тихо свалить в порт… Его путь пролегал как раз мимо комнат капитана. Дверь в коридор была открыта, и мальчик увидел, как она передаёт няньке своего младшего сына, месячного младенца. Старший наверняка сейчас спал: как говорила сама сеньора капитан, лет до пяти это необходимо. А потом уже будет привыкать к взрослому распорядку дня. Но если она сейчас отправила малыша с нянькой в детскую, то наверняка собралась работать с бумагами. Это надолго и всерьёз, и у него есть шанс осуществить свой план…

— Эй, братец, — весёлый — даже самую малость насмешливый — голос капитана заставил его застыть, втянув голову в плечи. — Куда это мы направляемся таким скрытным порядком?

— Н-никуда, — Хосе, так и не успевший скрыться в коридоре, хотел сказать это как можно безмятежнее, но не сумел. Подвела его это фальшивая безмятежность, всё-таки прозвучала неверная нотка. А у капитана тонкий слух. — К себе в комнату, то есть.

— Ага, — улыбнулась капитан. — Ясно. «Банан» отхватил?

— Чего? — от удивления Хосе даже забыл о своих переживаниях. Какой ещё такой банан? Он бананы вообще терпеть не может, переел в своё время.

— Да это мы так в школе плохую отметку называли, — охотно пояснила сеньора. — Я тоже в твоём возрасте как-то вот этот самый «фрукт» и получила. Пришла домой, засела в своей комнате тихонечко, как мышь. И тем себя выдала.