Счастье с доставкой на дом, стр. 45
«Да, наверное, и впрямь дурака я сваляла, — принялась корить себя она. — Ну и что из того, что прожила я в этих стенах много лет? Коробка она и есть коробка — кому она нужна, коли никто тут не бегает и не просит „Бабуля, дай пирожок“, никто не зовет посмотреть мультики, никто не пожалуется и не приласкается… И что толку, что знакомые меня уважают? Ну, запомнилась я людям как человек добрый и справедливый, вот и слава богу. А там ли я, тут ли — кому какая разница? Марфа — да, будет скучать, конечно, так ведь всегда можно в гости наведаться. К тому же у нее-то как раз и сын есть, и внуки — не пропадет. Да она сама сказала, что сплоховала я, дурой, вон, обозвала».
Порассуждав так несколько дней, Нина Никифоровна в конце концов собрала чемоданы, попрощалась с Марфой и с первой же попутной машиной отправилась обратно в Москву.
Ее появление еще больше подняло и без того чудесное настроение, и по такому случаю решено было приготовить праздничный обед. Тошку немедленно снарядили в магазин, Анна Викентьевна побежала готовить свой фирменный салатик «Балерина», а Рина принялась доставать гостевой сервиз.
— Ну, вот видишь, говорила же я, что и на нашей улице будет праздник, — сказала Наталья, которая все еще болталась у Рины дома и стала свидетелем радостного воссоединения семьи. — А праздничный стол можешь вообще не разбирать — все равно скоро Павел появится, будем отмечать и его возвращение тоже.
Павел снова звонил с утра пораньше, чтобы сообщить, что они уже в Москве.
— Только встретиться сразу не удастся, — с сожалением сказал он. — Нас тут основательно взяли в оборот — доктора, журналисты и другие официальные лица. Говорят, карантин дня на два минимум. Но ты не расстраивайся, — поспешил успокоить он Рину, услышав в трубке подозрительное сопение, — я постоянно буду держать с тобой связь. А как только меня выпустят на свободу, прямиком мчусь к тебе, договорились?
Конечно, перспектива снова ждать Рину огорчила, но все же это было уже совсем иное ожидание, поэтому она решила не отчаиваться.
«В конце концов, он жив и здоров, и это самое главное, — думала она. — Через два дня мы снова будем вместе, и тогда уж…»
При мысли о том, что будет тогда, сердце сладко заныло и счастливая улыбка засветилась на ее сильно осунувшемся за последние дни лице.
Один сумасшедший день в апреле
Если бы от нетерпения действительно можно было сгореть, то Павел уже давно превратился бы в кучку пепла. Всей душой он стремился на встречу с любимой женщиной, мысли о которой помогли ему в трудный момент не упасть духом. Ему хотелось поскорее заключить ее в объятья и сказать, какая она замечательная и что лучше нее ему уж точно никого не сыскать.
Однако беспощадный столичный транспорт не желал считаться ни с какими чувствами, и машину Павла неспешно несло в монотонном потоке, в котором мгновенно захлебывалась любая попытка вырваться вперед. Тормозя у очередного светофора, Павел начинал беспокойно ерзать на сиденье — его так и подмывало выскочить из своего неторопливого джипа и бежать бегом. Он волновался и нервничал, и от этого чувствовал себя не в своей тарелке.
«Да, нервишки совсем ни к черту — пора лечиться электричеством, — усмехнулся про себя Павел. — Впрочем, чему удивляться? Долго ли превратиться в неврастеника, когда у тебя перед носом двое суток размахивают автоматом?»
Хотя, по правде сказать, когда случилась вся эта заваруха, Павел не слишком испугался. Не потому, что был таким уж отважным — просто ему никак не удавалось поверить в реальность происходящего. У него все время было ощущение, будто ему снится кошмарный сон, и надо только терпеливо дождаться, когда этот сон кончится. И Павел ждал. Валяясь на грязных циновках в вонючем сарае, он старался не думать о том, чем может закончиться вся эта страшная эпопея. Вместо этого он вспоминал мельчайшие подробности их недолгого романа с Риной и рисовал в воображении его дальнейшее развитие. А еще он размышлял о своем возможном отцовстве. При мысли о том, что в случае чего на этом свете останется его маленькое продолжение, Павла почему-то распирало от гордости.
Теперь же, когда над головой больше не висела угроза преждевременно отправиться в мир иной, он взглянул на проблему отцов и детей несколько под другим углом.
«А чего я, собственно, добьюсь, если отыщу Марго и начну выяснять с ней отношения? Чего я хочу на самом деле?»
Конечно, прежде всего он хотел узнать правду. Тот факт, что Марго утаила от него рождение ребенка, больно ранил самолюбие и не давал покоя.
«Ну хорошо, припру я ее к стенке, признается она в том, что ребенок от меня, а дальше что? — рассуждал Павел. — А дальше я должен получить право с ним встречаться, хотя бы иногда».
Потом он снова подумал про Рину — интересно, а как она ко всему этому отнесется? И тут же решил, что она отнесется с пониманием.
«Она умная женщина, к тому же у нее у самой двое детей, и уж ей-то известно, что такое родительские чувства».
Хотя сам он этих чувств до сих пор не испытал, но был вовсе не против попробовать.
«Да, мечтать не вредно, — снова вернулся Павел к размышлениям о Марго, — только вдруг она из вредности не захочет ни в чем признаваться? Не зря же она столько лет молчала».
И тут Павла неожиданно осенила отличная идея.
«А что, если съездить к ее матери? — оживился он. — Уж она-то наверняка знает правду. К тому же она всегда ко мне хорошо относилась. Может, не станет шугать по старой дружбе и расскажет все, как есть?»
Приняв решение не откладывать дела в долгий ящик и отправиться к Маргошиной матери прямо завтра, Павел успокоился и снова сосредоточился на предстоящей встрече с Риной.
Впереди наконец-то замаячил последний светофор, и через пять минут Павел лихо зарулил во двор Рининого дома. Найти место для парковки оказалось делом непростым, и ему с трудом удалось приткнуть свой джип между детской площадкой и гигантской кучей грязного снега, которая, вероятно, еще совсем недавно была ледяной горкой.
Выпрыгнув из машины, Павел достал с заднего сиденья нарядную круглую коробку с тортом и толстый букет пурпурных роз. Потом он глубоко вздохнул, расправил плечи и размашисто зашагал к знакомому подъезду.
Погода в этот день стояла не по-апрельски жаркая, и по такому случаю во дворе гомонило море детворы. Теплолюбивые старушки тоже высыпали на улицу и, рассевшись по скамеечкам, внимательно разглядывали прохожих и судачили обо всех и вся. Улыбающегося Павла, вооруженного букетом и тортом, провожали особо любопытными взглядами.
Возле подъезда Рины на лавочке тоже сидели две пожилые женщины, одна из которых показалась Павлу знакомой. Подойдя поближе, он, наконец, разглядел ее как следует и удивленно воскликнул:
— Ой, здравствуйте, Нина Никифоровна. Вот так встреча! Вы не поверите, но я как раз завтра собирался ехать к вам…
Он хотел сказать «ехать к вам в Воскресенск», но запнулся на полуслове, потому что до него неожиданно дошла вся странность данной ситуации.
«Что, интересно, может делать Маргошина мать возле Рининого дома?» — задался вопросом Павел и отчего-то встревожился.
Между тем Нина Никифоровна поднялась на ноги и шагнула ему навстречу.
— Павлуша, — пробасила она, — неужто это ты? Сколько ж лет я тебя не видела, голубчик ты мой? Какой ты стал взрослый — настоящий мужчина. А я ведь как знала, что ты нас найдешь. Вот чувствовала, и все тут. Это тебе небось Марфа адрес-то дала? Я хоть ее и не предупреждала, но она бабка сметливая, на нее положиться можно.
Павел абсолютно не понимал, о чем она толкует. Ему хотелось немедленно спросить Нину Никифоровну, откуда она здесь взялась, и он уже раскрыл было рот, но тут увидел бегущего к нему от детской площадки Антошку.
— Привет, привет! — кричал малыш, выглядывая из-под съехавшей почти на самый нос шапки. — Ты на джипе приехал, да? А ты в Африке видел крокодила?
Павел быстро положил на скамейку цветы и торт и, подхватив Антошку под мышки, закружил его каруселью. Ему было приятно, что малыш его помнит и, кажется, даже обрадовался его возвращению. Впрочем, это было не слишком удивительно, ведь он ассоциировался у мальчишки с большой машиной и походом в кафе-мороженое.