Операция «Хамелеон», стр. 49
— Симбе повезло. Ему попали в ногу. Он упал, приподнялся и закричал: «Братья! Не стреляйте, братья!» Но солдаты стреляли залп за залпом. Белые офицеры скомандовали им, и они пошли на нас со штыками — добивать раненых. В живых оставили только Симбу, чтобы потом судить. Моего отца добил капитан Лоренс Батлер. Из револьвера прямо в голову. Когда я пришел в сознание, на мне была кровь моего отца.
— Это тот Лоренс Батлер, — начал было один из парней Гоке, — который…
— Да, это он потом погиб на охоте. Утонул в болоте. Гоке усмехнулся, и шрам исказил его лицо.
— Этого нельзя забыть, — тихо сказал Петр и сочувственно дотронулся до руки Гоке. Тот яростно отдернул руку, судорожно сглотнул.
— Да… товарищ…
И Петру тогда показалось, что последнее слово Гоке выдавил из себя лишь огромнейшим усилием воли.
Теперь же Гоке был прост и весел. Дав Петру вволю пофотографировать Каруну, он постучал ногой по перилам балкончика и усмехнулся:
— Все, товарищ Николаев? Тогда поехали.
— Куда? — удивился Петр. Лицо Гоке стало серьезным.
— Побывать в Каруне и не встретиться с членами общества «Гвиания — СССР» было бы политически неправильным.
Петр только развел руками.
ГЛАВА 29
Внизу их ждал все тот же лендровер. Молодой парень дремал за рулем. На его курчавой голове был красный берет с нашитой черной пятиконечной звездой.
Парень был одет в форму цвета хаки и солдатские ботинки.
— Хасан! — крикнул Гоке.
— А?
Парень встрепенулся. Увидев подходящего Петра, он дружелюбно заулыбался, потом вскинул руку с сжатым кулаком:
— Салют, камрад!
— Пенни, батуре… Пенни… — раздался уже знакомый Петру гнусавый голос…
Слепой нищий, который встретил Петра у входа в фотографию, протягивал руку. Он опирался на длинную палку обеими руками.
— Пенни, батуре… Пенни…
«Значит, он так и шел за мною, — удивился Петр. — Или я путаю? Кто их разберет».
— Ничего ему не давайте! — довольно резко сказал Гоке. — Недавно в Луисе умер один нищий. Оказалось, что он был богатейшим человеком!
— У нас пока такого не было, — подал голос Хасан.
Лицо его было скорее смуглым, чем черным, черты лица — правильными, нос — тонок и прям.
Лендровер резко рванул вперед, оставив позади тучу белой пыли.
— Куда? — покосился Хасан на сидевшего с ним Гоке.
Сейчас, со спины, они казались очень похожими. Оба в одинаковой одежде, только Гоке не носил красный берет, и его борода сейчас выглядела вызывающе.
— В штаб, — коротко бросил Гоке.
Теперь Петр мог разглядывать улицы старого города уже вблизи. Здесь не было ни асфальта, ни тротуаров. И прохожие, заслышав сигналы Хасана, на которые он не скупился, жались к красным глиняным стенам, между которыми петляла улица.
Основной поток людей тянулся в том же направлении, в котором вел машину Хасан. Это были исключительно одни мужчины — босые, все в тех же длинных белых одеждах, похожих на ночные рубахи, на головах белые шапочки, расшитые желтым, зеленым или голубым узором.
Многие несли на головах грузы: от вязанки дров до кипы пестрых отрезов материи.
В основном по улице господствовало три цвета: красно-желтый цвет глины, белый — одежд прохожих и ярко-синий — высокого прозрачного неба.
— Эти все… — Гоке кивнул на поток людей, становившийся все гуще и гуще, — идут на рынок.
— Самый большой рынок в Гвиании! — с гордостью добавил Хасан. — У нас здесь можно купить все, даже атомную бомбу.
Петр невольно улыбнулся: и в Одессе, и в Кишиневе, и в Тбилиси — люди, влюбленные в свой город, точно так же расхваливали городские рынки.
Он сказал об этом Хасану. Тот рассмеялся.
— И все же это в самом деле очень богатый рынок! — заявил он.
Они въехали на площадь, забитую машинами — в основном большими и тяжелыми грузовиками с прицепами. Здесь стоял невыразимый шум восточного базара. Люди спорили, кричали, махали руками, сходились и расходились. Особенно шумно было там, где стояли грузовики, выгружающие товары. Шоферы сидели на подножках кабин и кайфовали.
Петр знал, что шофер в Гвиании был большим человеком — у него была профессия, он мог управлять железным чудовищем. Чтобы стать шофером, приходилось платить солидные деньги специалисту-инструктору: частично наличными, частично — долями из предстоящего заработка.
Шофер уже никогда не будет мыть или чистить машину — у него для этого есть помощник, получающий от него гроши и мечтающий тоже стать шофером. И не беда, что большинство местных шоферов не умеет даже сменить аккумулятор: они специалисты, так сказать, техническая интеллигенция.
В центре площади стояла бетонная водоразборная колонка: невысокая тумба, из которой торчала широкая труба с краном. У колонки толпились люди.
Здесь же, на круглом широком табурете, возвышался полицейский в белой форме: китель, шорты, гетры и черные, начищенные до блеска ботинки. На голове — красная феска с кисточкой, на руках белые перчатки с крагами раструбом. Широко расставив ноги, полицейский невозмутимо регулировал движение людей и машин, верблюдов, ослов, лошадей.
По его знаку Хасан остановил лендровер, пропуская десяток медлительных, тощих и ободранных верблюдов, нагруженных тяжелыми тюками.
И в ту же секунду к лендроверу подбежал нарядно одетый северянин. Из-под национальной одежды, расшитой сложным зеленым узором, выглядывали европейские брюки, модные ботинки.
Он узнал Хасана:
— Привет, Хасан, твои друзья хотят посмотреть рынок? (Он скользнул взглядом по лицу Петра, чуть дольше задержал его на Гоке.) Я вижу, они не из наших краев.
— Следующий раз, Абуба. А как твои дела? Абуба пожал плечами:
— Так себе. Говорят, сегодня здесь будет много американцев. Вот и ждем.
Он вдруг сорвался с места и кинулся на другой конец площади. Там из «фольксвагена» вылезали белые — двое мужчин и женщина.
— Гид, — кивнул ему вслед Хасан. — Водит по базару европейцев. Ну и получает, конечно, проценты с торговцев, у которых они что-нибудь купят.
— Он где-нибудь учился? — поинтересовался Петр.
— У нас всего четыре государственные школы на весь Север, — усмехнулся Хасан. — Ему повезло — был в школе у миссионеров. А работы нет. Вот и перебивается здесь, на базаре.
Он посмотрел на Петра:
— Вы не думайте, это не базар, где мы сейчас стоим. Базар — в стороне, вон там.
— Я уже понял, — кивнул Петр.
Действительно, он давно уже обратил внимание, что по левую руку от них начинались и уходили вдаль ряды крытых лавчонок, в проходы между которыми вливались все новые и новые толпы людей.
Верблюды прошли, но полицейский мешкал, и Хасан, по пояс высунувшись из машины, прокричал ему что-то на местном языке. Полицейский обернулся в их сторону: лицо его было добродушным и невозмутимым. Но, разглядев в машине белого, он поспешно замахал руками на огромный грузовой «мерседес», водитель которого собирался было проехать вслед за верблюдами.
Хасан рванул лендровер.
— Что вы ему сказали? — спросил Петр.
— Братец, ты задерживаешь батуре! — повторил Хасан, по-английски, но совершенно тем же тоном, фразу, брошенную им регулировщику. — У нас здесь до сих пор еще боятся европейцев. Да и как не бояться! У эмиров советниками англичане. У министров они же. Да и двое министров в нашей провинции англичане. Попробуй прогневи батуре, эмир с тобой церемониться не будет!
Машина остановилась у низенькой калитки в глиняной стене.
— Приехали!
Гоке первым выпрыгнул из машины, постучал тройным стуком в калитку. Дверь открылась, на пороге появился рослый парень с широким добродушным лицом, заросшим черной бородой.
— Салют, камрад! — вскинул кулак Гоке.
— Салют! — ответил парень, подозрительно оглядывая Петра.
— Это товарищ, — сказал Хасан.
— А-а… Салют, камрад!
Парень посторонился, пропуская всех за калитку.
Они вошли и очутились в широком просторном дворе, огороженном высокой глиняной стеной. В углу двора высилось манго: часть его ветвей была покрыта гроздьями мелких розовато-красноватых цветов, рядом с которыми висели еще зеленые, но уже начинающие созревать, красивые, похожие на крупные груши плоды. Петр слышал, что дерево манго цветет и плодоносит дважды в год, но видел одновременно и цветы и плоды впервые.