Операция «Хамелеон», стр. 39
Голос его дрогнул и сорвался.
Через мгновение Роберт заговорил опять — и это уже был голос другого человека. В нем была все та же боль, но уже не было ненависти.
— Ты, наверное, думаешь, что я ревную. Может быть, это так. Но я слишком люблю Элинор, и я буду самым счастливым человеком на свете, если у нее будет все хорошо.
Роберт горько усмехнулся:
— Для меня страшно не то, что она выйдет замуж за этого американца или кого-нибудь другого. Мы с ней так одиноки и так вошли в жизнь друг друга, что, как только я потеряю ее, мне уже будет просто нечем жить. Но еще страшнее, если она, уставшая от своей неприкаянности, поверит, что найдет с американцем то, что ищет всю жизнь, — душевный покой и житейскую устроенность, поверит — и все это вдруг окажется не так. Для нее это будет концом. Ведь Смит, этот лощеный Смит всего лишь навсего обыкновенный мерзавец. И если он совершает здесь преступление, даже не задумываясь, что он делает, это омерзительнее вдвойне. И как только Элинор поймет это…
Австралиец почти упал на кровать, лицом в подушку.
— Я пьян… — услышал Петр.
Петр вышел из-под навеса. Теперь ночь уже не казалась ему мирной. Она была страшна, эта ночь, как была страшной ночь в гитлеровских лагерях смерти. И Петр пошел в темноту, не разбирая дороги, спотыкаясь, лишь бы идти и идти, не думать обо всем, что творилось здесь, на плато. Но слова Роберта звенели в его ушах, и он напрасно убыстрял шаги, чтобы поскорее уйти от них.
Когда он вернулся часа через три, обессилевший, он увидел доктора Смита, сидевшего под навесом на его постели. Смит сидел неподвижно, опираясь руками о кровать.
— А я волновался, что с вами, — сказал он тусклым голосом.
— Вы сидите на моей кровати, — резко заметил Петр.
— Извините!
Американец покорно встал и пересел на другую кровать. Петр бросился на одеяло и зарылся лицом в подушку. «Спать! Спать!» — старался приказать он сам себе. Но сон не шел.
Через несколько минут он почувствовал на своем плече руку.
— Мистер Николаев… вы спите?
Это был неуверенный, робкий голос доктора Смита.
— Нет, — сухо ответил Петр, не поднимая головы.
— Извините, — голос стал тише, это был уже почти шепот. — У вас нет ничего выпить?
— Я не пью соки! — уже совсем грубо ответил Петр.
— Не сок, нет!
Американец словно не замечал грубости:
— Мне нужен алкоголь!
От неожиданности Петр поднял голову.
— Алкоголь, — умоляюще повторил Спит. — Немного. Мне много не надо. Я ведь не пью.
Он был жалок.
— Возьмите джин. Там, рядом с Бобом. Если только он его весь не выпил.
Американец отошел. Петр слышал, как он шарит в темноте.
— Как бы не напороться на змею, — неожиданно громко сказал доктор Смит. — Вы ведь не спите, мистер Николаев? Здесь страшные змеи — маленькие, черные. Их называют «пятиминутки». Но это неверно. От их укуса умирают не через пять минут, а через десять… секунд!
Он странно рассмеялся.
Петр поднял голову.
В лунном свете была видна высокая фигура, удаляющаяся к темневшему вдали силуэту лендровера. Затем хлопнула дверца машины. Взревел мотор.
ГЛАВА 24
Было еще темно, когда Петра растолкал австралиец.
— Вставай! Ну вставай! — негромко повторял он, словно боясь кого-то потревожить.
— Что?
Петр открыл глаза.
Под навесом было темно, но снаружи все уже стало чуть сероватым. И на этом мерцающем фоне Петр увидел фигуру Элинор и понял: произошло несчастье.
Он поспешно вскочил:
— Что-нибудь случилось?
Роберт указал глазами на кровать, предназначенную для Смита: она был пуста.
— Что-нибудь с доктором? Где он?
Петр взглянул в сторону лендровера: машины на месте не было.
— Доктор уехал… Его вызвали ночью. Где-то в соседнем племени… заболела женщина. Доктор Смит сказал мне, что вернется дня через два-три…
Австралиец закашлялся, и Петру показалось, что он старается скрыть растерянность.
— Нам лучше выехать пораньше — не так жарко будет в дороге.
— А мисс Карлисл? Разве она не останется здесь? — Петр вопросительно посмотрел на австралийца и кивнул в сторону Элинор.
— Из Каруны я вернусь в Луис самолетом, — сказала она глухим, бесцветным голосом, повернулась и решительно пошла в ту сторону, где они вчера поставили «пежо».
Петр стоял лицом к лицу с мрачным австралийцем.
— Все-таки что же случилось? — тревожно спросил он. — Элинор все узнала?
Боб ничего не ответил и, резко повернувшись, пошел к машине. Он шел с опущенными плечами, и Петр подумал, что он совсем не похож на победителя.
Горизонт быстро светлел, и Роберт выключил фары. Машина неторопливо бежала по земле, никогда не знавшей мотыги.
Оглянувшись, Петр увидел, что Элинор сидит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Лицо ее было серым, под глазами залегли глубокие черные круги.
Он прижал руку к нагрудному карману, где лежало письмо Стива, словно схватился за спасательный пояс. И отчаянным усилием воли заставил себя думать о другом.
…Лорд Дункан еще и еще раз перечитывал донесение. Это было последнее донесение — о последней битве. Последняя точка, последний штрих грандиозного плана, задуманного и осуществленного во славу империи.
Не было больше великого и суверенного султаната Каруны. Не было больше могучего государства в Западной Африке, здесь были теперь владения Британской империи.
Лорд Дункан вытянул ноги, закрыл глаза и откинулся на высокую спинку тяжелого стула.
Он думал о том, что свершил дело, которое увековечит его имя в истории Англии.
И снова взялся за перо.
…27 июля 1903 года отряды капитана Сворда и майора Марша замкнули кольцо у города Кару на, куда отступил султан с остатками своих войск.
Четыреста сорок пять пехотинцев, шестьдесят кавалеристов, двадцать пять офицеров, батарея семидесятипятимиллиметровых орудий и четыре пулемета «максим»…
Султан, больной, усталый, отчаявшийся, наблюдал с минарета, как англичане готовились к последней атаке. Угрюма была его свита. Это был конец, и все понимали это.
Наконец султан заговорил тихим, ровным голосом:
— То, от чего мы бежали, настигло нас. О люди! Что нам делать?
И тогда выступил вперед эмир Бинды, доблестный Дан Я Муса.
— Пусть бог даст нам победу, но нет сомнения: эту ночь мы все будем спать в раю.
— Он сказал не больше, чем правду, — эхом откликнулись визирь Шеху Гаджере и судья малам Башару На Кади.
Султан взглянул еще раз на лагерь противника, затем повернулся и медленно сошел вниз. Здесь, у выхода из мечети, ждали его лучшие воины.
Они молчали… И султан молча пошел к дальней городской стене — не верхом, как велел обычай, а как простой воин. И его белого коня вели следом за ним до самой городской стены.
Султан поднялся на стену. Справа и слева от него стали его сыновья, как простые воины в цепи защитников стены.
Визирь Шеху Гаджере обернулся к мечети и взглянул на белый флаг, висевший на минарете. Он был судьей этого города и знал, что это был за флаг.
В середине полотнища были вышиты священные письмена. И каждый день горожане смотрели, в какую сторону указывает развевающийся флаг. Если он указывал на север, город можно было покидать через северные ворота, на юг — через южные. Это был счастливый путь.
Но сегодня флаг не развевался, он не указывал никуда.
Подошел Дан Ян Муса, эмир Бинды. Его воины выкопали траншеи перед стенами и засели там с луками в руках. Достаточно было царапины от их стрелы, чтобы раненый умер в страшных муках — стрелы были отравлены.
— Мои воины рвутся в бой, — сказал он султану. — Пока враги не напали на нас, есть время напасть на них.
Султан не отвечал. Он смотрел, как черные солдаты-артиллеристы, эти собаки-южане, верой и правдой служащие врагам, устанавливали пушки как раз напротив городских ворот.
Он знал, что будет дальше. Снаряды разнесут стену, и в пролом хлынут солдаты неверных.
Эмир Бинды повернулся и пошел со стены. Султан даже не повернул головы в его сторону: он знал — сейчас воины эмира кинутся в бой. Нет, султан не винил Дан Я Муса в том, что произошло. Не так, так иначе, а белые все равно пришли бы сюда, в саванну, рано или поздно. Видит аллах, султан сделал все, чтобы это не случилось при его жизни. Да, поддавшись гордыне, он с позором выгнал первого гонца от белых. Но затем он смирил себя и послал еще одного гонца с письмом к их вождю, в котором предлагал переговоры: он был готов выдать даже эмира Бинды. Но гонец, отправленный с этим письмом, не вернулся.
Внизу, под стеной, началось движение. Воины эмира Бинды с гортанными криками кинулись на врага, на бегу стреляя из луков. Но стрелы не долетали. И тогда застучали ружья-машины. И воины, падали, падали. Но оставшиеся в живых продолжали атаку. Их становилось все меньше и меньше. Вот они уже замедлили бег, остановились, побежали назад…
Напрасно эмир Бинды пытался остановить их, размахивая мечом, стреляя в воздух из своего пистолета. Его сбили с ног, обогнали, он остался один. Вот он встал и пошел к стене — одинокая фигура, медленно идущая среди мертвых.
Пулеметы замолчали.
И тогда султан сделал знак подойти главному рабу. Раб — огромного роста южанин, и которого по приказанию султана был вырезан язык, выслушал приказания господина и ушел. А через полчаса на стенах появились рабы с веревками.
Они деловито отсчитывали по двадцать пять воинов и связывали их веревкой — чуть повыше локтя — в длинную человеческую цепь: и воины молились — никто теперь не смог бы покинуть стены ни живым, ни мертвым.
Затем рабы вышли в траншеи перед стенами. И защитники траншей были связаны по два.
…Лорд Дункан читал:
«Город был атакован с юго-запада, со стороны рыночных ворот, около 11.30 утра. После соответствующих приготовлений ворота подверглись штурму. Штурмовой отряд встретил решительнейшее сопротивление. Траншеи, связанные с городом подземными ходами, удерживались лучниками, несмотря на огонь артиллерии.
Лучники не выпустили ни одной стрелы, пока наши солдаты не оказались в пределах их полета. И тогда посыпался град стрел — из фронтальной траншеи и траншеи с правого фланга. Майор Марш, возглавлявший атаку, был ранен стрелой выше колена и скончался от яда через двадцать минут.
После того как ворота были взяты, уличные бои продолжались почти до самой темноты — до 6.30 вечера».
…Защитники отчаянно дрались за каждый дом. К вечеру пушки стали бить по мечети. Лишь около пяти часов англичане овладели большей частью города. А в шесть тридцать глиняные стены мечети рухнули. И защитники дрогнули. Напрасно эмир Бинды пытался организовать сопротивление вокруг развалин мечети. Началось бегство. Но до восьми вечера, пока не стало совершенно темно, горстка воинов эмира вела неравную борьбу…
Султан уже ничего не видел. В первые же минуты сражения пуля попала ему в лоб и вышла через затылок. Рядом с ним умерли и оба его сына.
…Лорд Дункан просмотрел еще раз списки вождей и эмиров, убитых в этом сражении. Эмира Бинды среди них не было.
Защитники Каруны потеряли около шестисот человек. У них было шесть винтовок. Потери экспедиционных войск — десять убитых и шестьдесят пять раненых.
Из англичан погиб лишь один майор Марш.
«И капитан Мак-Грегор, — мысленно добавил лорд Дункан. — Один — в начале операции, другой — в конце, два английских офицера, жизнь двух англичан. Что же, в конце концов это была почти бескровная война. А приз — еще одна жемчужина в корону Англии…»