Союз еврейских полисменов, стр. 61
Клятвенно воздев десницу, Берко демонстрирует Ландсману побелевшие пальцы.
– Пятна-то фальшивые.
Он снова отходит для разбега, Ландсман и Дик отступают от забора подальше. Берко ухает, прыгает, бухается наземь.
– Показуха, – комментирует Ландсман.
– Как всегда, – замечает Дик.
– Значит, корова в маскхалате…
– Точно.
– На рыжей корове белые пятна.
– Вот-вот.
– И это что-то да значит.
– В каком-то смысле, – говорит Берко. – В определенном контексте. Я полагаю, что эта корова – красная корова.
– Иди ты! – дивится Ландсман. – Неужто красная?
– Это все ваши хитрые еврейские штучки. – ядовито бормочет Дик.
– Пара адума. Красная корова, рыжая телица… – вещает Берко. – Отстроится храм в Иерусалиме, и для жертвоприношении, по Писанию, нужна специфическая корова. Рыжая телица без пятна, без изъяна. Штука достаточно редкая. С начала времен их, что ли, всего девять экземпляров попалось. Кле вер с пятью лепестками. Крутая штука.
– Когда рак свистнет… Когда Храм отстроят, – говорит Ландсман, думая о дантисте Бухбиндере и его идиотском музее. – то есть после явления Мессии?
– Кое-кто полагает, – разъясняет Берко, начиная понимать то, что начинает понимать Ландсман, – что Мессия задержится с визитом до тех пор, пока не отстроят Храм. Пока не возведут алтарь. Кровавые жертвоприношения, жрецы, ансамбль песни и пляски…
– Значит, если ты поймал красную телку и у тебя вся нужная фигня готова, там, шляпы с нажопниками… Ну, и Храм, значит, сляпан. Значит, ты силком заставишь Мессию вынырнуть?
– Упаси Боже, я человек не религиозный, – встревает Дик. – Но я все же вынужден вмешаться и подчеркнуть, что Спаситель уже явился в мир сей, и вы, пидоры поганые, пришили этого бедного засранца, укокошили нах… ни за хрен собачий.
Издали доносится искаженный динамиком человеческий голос, иврит пустынников. Ландсман падает духом, пятится.
– Пошли отсюда, – вносит он конкретное деловое предложение. – Я у них уже нагостился. Больше не тянет.
Они возвращаются в машину. Дик запускает двигатель, но держит на нейтралке и с тормоза не снимает. Они сидят, дымят. Ландсман стреляет у Дика одну из его черных и вынужден признать их энергетический потенциал.
– Хочу вернуться к одному моменту, Вилли. – выдувает Ландсман вместе с дымом выкуренного до половины «Нэта Шермана». – И очень бы хотел, чтобы ты меня опроверг.
– Постараюсь.
– Ехали это мы сюда, и ты намекал так и этак, что исходит от сего места этакий душок…
– Букет вони.
– Деньгами воняет?
– Что ж тут опровергнешь…
– Душевное волнение я ощущал с первой минуты, как услышал об этом местечке. Теперь ознакомился с ним поближе. От парадного входа до этих подпольных коров. И все меньше покоя в душе моей.
– Ну и что?
– Понимаешь, плевать, сколько именно денег они тут рассеивают в пространство. Разумеется, какой-то член вашего совета время от времени получает от какого-то еврея какой-то бакшиш. Бизнес есть бизнес: доллар и в тундре доллар и тэ дэ. Болтают же люди, что нелегальное движение товаров и денег через демаркационную линию – главный фактор, способствующий любви, дружбе и взаимопониманию между великими еврейским и тлингитским народами.
– Ну-ку…
– Очевидно, что эти евреи, что бы они тут ни делали, не желают делиться секретами с остальными евреями. Ситка – как дом, в котором слишком много жильцов и слишком мало кроватей. Все всё друг о друге знают. Большой штетль без маленьких секретов. Так что тайны лучше прятать здесь.
– Ну…
– Но запах или не запах, бизнес или бабки, тайны или нет, простите великодушно, невозможно представить себе, что тлингиты позволили каким-то евреям заявиться сюда, в самое сердце своей территории, и построить все это. Сколько бы еврейских денег в индейские карманы ни перекачать.
– Ты хочешь сказать, что даже такие обормоты, как мы, индейцы, не отдадут свою землю злейшему врагу?
– Пусть мы, евреи, злейшие враги человечества, плетем коварные сети для мира, спрятавшись на обратной стороне Луны. Но все равно мы не всесильны. Такая формулировка тебя устроит?
– Да я и с первой не спорил.
– Индейцы могли пойти на такое, только если бы приз оказался очень, очень большим. Таким, к примеру, как округ Ситка.
– Положим.
– Об американцах я подумал под углом доступа к файлам о катастрофе с Наоми. Ведь никакой еврей не может обещать такого приза.
– Свитер пингвиновый, – сказал Берко. – И переход округа Ситка под юрисдикцию аборигенов после ухода евреев. За это индейцы помогают вербо-верам в селекции красных телок.
– Но что с этого имеет пингвинный свитер? – спросил Ландсман. – Что отломится сучьим Штатам?
– Здесь, братец Ландсман, начинается Большая Тьма, – решил Дик, снимая ручной тормоз. – Вилфрид Дик туда с тобой не пойдет.
– Даже думать об этом не хочется, – повернулся Ландсман к Берко, – но придется нам, пожалуй, наведаться к месту резни.
– Fuck его мать… – безрадостно заключил Берко по-американски.
35
В сорока двух милях от южной границы Ситки торчит над лужицей на двух дюжинах свай домишко, слепленный из выкинутых волнами обломков и крытый серой дранкой. Один из закоулков земли, забытых Богом, но посещаемый медведями и выбросами метана. Кладбище шлюпок, снастей, ржавых пикапов, а также дюжины русских зверобоев и их алеутских проводников. С одной стороны залива в зарослях прячется длинный общинный дом индейцев, с другой тянутся каменистые россыпи. На тысяче черных камней древние высекли изображения звезд и зверей. На этом пляже в 1854 году двенадцать «промышленников» и алеутов, возглавляемых Евгением Симоновым, погибли от рук вождя тлингитов по имени Кохклукс. Через сотню лет праправнучка вождя Кохклукса, миссис Пульман, стала второй индейской женой пяти-с-половиной-футового еврея, шпиона-шахматиста по имени Герц Шемец.
И в шахматах, и в темном агентском промысле дядя Герц отличался чутьем момента, переизбытком осторожности, глубиной подготовки. Он изучал противника всеми доступными средствами, выискивал его слабые места, комплексы. Двадцать пять лет вел он тайную борьбу против целого народа, стараясь вырвать из-под ног этого народа его землю. За это время стал он признанным знатоком культуры и истории народа-противника. Дядя Герц наслаждался сочностью языка тлингитов, его сосущими леденцовыми гласными и жующими согласными. Он добросовестно исследовал дух и тело женской половины племени.
Когда он женился на миссис Пульман (никто никогда не называл эту даму, мир ее праху, миссис Шемец), в нем сразу же вспыхнул интерес к славной победе ее прапрадеда над Симоновым. Он часами просиживал над картами царского времени в библиотеке Бронфмана, читал записи бесед миссионеров-методистов с девяностадевятилетней старухой, которой исполнилось лишь шесть, когда боевые молотки ударили по крепким русским черепам. В обзоре Географического общества за 1949 год он обнаружил, что место побоища значится тлингитской территорией, несмотря на то что расположено к западу от хребта Баранова. Зеленый островок индейской земли на еврейской территории. Обнаружив этот недочет. Герц тотчас велел мачехе Берко купить эту территорию на деньги, взятые, как обнаружил Деннис Бреннан, из резиновых фондов «COINTELPRO». Выстроил на этом участке свой дом на паучьих ногах. После смерти миссис Пульман Герц Шемец унаследовал дом и землю. И объявил территорию самой безнадежной индейской резервацией, а себя самого – самым безнадежным индейцем.
– С-сука, – выдавливает из себя Берко с меньшей злостью, чем ожидал Ландсман. Такова реакция Берко Шемеца на появление в поле зрения отцовского обиталища.
– Когда ты его в последний раз видел?
Берко с отвращением отворачивается от отчего дома, надвигающегося на ветровое стекло «суперспорта».
– Скажи-ка мне. Меир, будь ты на моем месте, когда б ты увидел его в последний раз?
Ландсман пристраивается к лакированному под дерево измаранному «бьюику» с кричащим стикером на бампере.