Вампирская сага. Часть 3 (СИ), стр. 22
Сэм потянулась к бумагам и узнала почерк Мака, это были какие-то его документы. Очевидно, с момента их приезда никто еще ни разу не заходил в кабинет.
— Я ничего не испортила? — Виновато спросила Фанни.
— Нет, ничего. — На одном из листов был просто перечень вещей, которые он писал кому-то купить, то ли Дэниэлу, то ли Лерою. Сэм пробегала глазами названия, и рука предательски задрожала.
— Сэм, что случилось, что там? — Спросила Фанни, заглядывая в бумаги.
— Так, бумаги из прошлого. — Ответила она.
— Да, я такая рассеянная. — Сказала Фанни, уже боясь куда-то присаживаться. — Действительно, совсем не подумала о том, что вы пришли днем. Сэм, расскажи о нем. Кто он, чем занимается? У него такие красивые глаза, — мечтательно произнесла она.
— Он — музыкант. — Улыбнулась Сэм. — Неплохо зарабатывает. Очень свободолюбив. И ловелас.
— Ну, с такой внешностью он и не может быть затворником. — Тут же оправдала его Фанни. — Музыкант… — Со вздохом повторила она.
— Фанни, — позвала Сэм, — мне кажется, или ты влюбилась?
— Мне можно, — беззаботно пожала плечами она, — что мне терять. Даже если это роман на одну ночь.
— Скорее, на один день. — Машинально поправила Сэм.
— Ты думаешь, мне ничего с ним не светит? — Безнадежно спросила Фанни, тут же поникнув.
— Фанни, я не это имела в виду, а только то, что у него ветер в голове. — Сказала Сэм, а сама подумала: — Или в крыльях.
— На чем он играет? — Снова оживилась Фанни.
Очень странно и приятно было рассказывать кому-то о Габриэле, Сэм испытывала гордость за него. Но, что бы там ни было дальше, она уже радовалась тому, как горят глаза Фанни, Сэм давно уже не видела ее настолько ожившей. Лишь бы у Габриэля сработало, тогда с ней и дальше все будет хорошо.
— Что это с Фанни? — Спросил Дэниэл, когда девушка выпорхнула из дверей и побежала по ступенькам.
— Влюбилась. — Сэм улыбнулась Дэниэлу, и он улыбнулся в ответ.
— Я нашла счет в кабинете у Мака, — произнесла Сэм, протягивая ему листок. — Он адресован тебе.
— А, мы его искали на прошлой неделе, но уже оплатили. — Ответил Дэниэл, пробегая глазами по бумаге. — Ты скучаешь по нему? — Спросил он, подымая глаза.
Сэм какое-то время молчала, потом честно ответила:
— Да.
— Я тоже. — Сказал Дэниэл. На несколько долгих секунд между ними воцарилось молчаливое взаимопонимание.
— Надо будет перебрать бумаги в его кабинете, и выбросить все лишнее. — Прервал молчание Дэниэл.
— Не надо. — Ответила Сэм поспешно. Дэниэл снова внимательно посмотрел на нее.
— Сэм, — тяжело произнес он, — он не вернется.
— Нет, — упрямо покачала Сэм головой, и на этот раз Дэниэл не стал спорить, а просто коротко пожал ей руку, направляясь к лестнице.
Глава 25
За завтраком, когда Сэм повернулась, чтобы налить себе кофе из турки, она услышала сзади знакомый голос:
— А для меня второй чашечки не найдется?
— Габриэль, — улыбнулась она.
— Ты сегодня рано. Я думал, мне тут полдня придется околачиваться среди гробов в ожидании твоего пробуждения.
— Ну конечно, — протянула Сэм. — Как же еще, без твоих колкостей.
— Сегодня, — сказал Габриэль, самостоятельно раздобыв чашку и заваривая себе чай.
— Что сегодня? — Недоуменно спросила Сэм.
— Ты пей, пей свой кофе. — Ухмыльнулся Габриэль.
— Не могу, когда такой неотразимый мужчина вертится прямо передо мной. — Сэм состроила гримасу.
Габриэль удивленно развернулся к ней.
— Что такое? Ты, наконец, заметила?
— Я уже давно ослепла от твоей красоты, и ничего больше не вижу. Но другие — да, заметили, оценили, замучили меня вопросами, что ты любишь, какого цвета носишь нижнее белье…
Габриэль смотрел на нее, как ребенок, хлопая глазами.
— Ну что ты изображаешь невинность, — разочарованно произнесла Сэм. — Фанни втрескалась в тебя с первого взгляда.
— Подсолнух?
— Да. — Кивнула Сэм, делая глоток.
Габриэль задумчиво прошелся по кухне.
— Это неплохо. — Сказал он. — Тем больше она доверится мне.
— А что потом?
— Потом? — Он посмотрел на Сэм. — Это ты мне рассказывала свою теорию, что будет потом.
— А ты как думаешь?
Он снова хотел что-то съязвить, но затем, посмотрев в лицо Сэм, передумал.
— Да все будет нормально.
— Тебе не помешает то, что она…
— Ее влюбленность? — Габриэль загадочно улыбнулся. — Не думаю.
— Габриэль, она тебе нравится! — Уличила его Сэм.
— Мне все девушки нравятся, — отвертелся он, утаскивая у нее из-под носа булочку.
— Мерзавец, — подытожила Сэм, хлопнув рукой по пустому месту на столе.
Глава 26
«Как же больно… Свет омрачен тьмой, и виной тому только я. Как странно стало течь время, и уже неизвестно, что правда, что нет. Условности смыли поток истины, тьма сошла на землю, и день теперь носит облик ночи, и ночь объединилась с днем».
Сэм взволнованно пробегала глазами страницу. Она снова не удержалась и принялась читать дневник. Она смутно помнила события, теперь переживала эмоции. Почти весь день после гибели детей света она провела, размышляя, колеблясь, мучимая болью утраты и сомнениями. Сомнениями в том, верно ли она избрала путь, последовав за своим неразумным сердцем, или ее страсть была пагубной, и, глядя на то, что стало со светом, и на ликование созданий тьмы, все больше склонялась к тому, что совершила непоправимую ошибку.
«И вот я одна, смотрю на дело рук своих, и знаю, что больше нет никого из вас. И слезы катятся по моему лицу, и слезы эти принадлежат тебе, Михаэль, прежде всех остальных. Первый, лучший, старший».
Сэм задумалась, оторвавшись от дневника. Ей было знакомо имя, но она не понимала, почему Мара в самое тяжелое свое время вспоминает о нем. Кто он? Ясно, что он был ангелом. Первым? Сэм заглядывала внутрь своей несчастной головы, но не могла там ничего откопать. В ее сознании всплыли даже образы из песочницы с лопаткой из раннего детства, но о Михаэеле — упорно ничего, ноль. Сэм снова вернулась к чтению, в надежде выловить что-то еще, но дальше снова шли сомнения и сетования Мары. Она не могла себя осудить за излишнюю сентиментальность в дневнике, после всего, что тогда случилось, но это все было не то. Тогда Сэм просто-таки хлопнула себя по голове от своей несообразительности: она же пропустила страницы с созданием. Там просто обязан был быть ответ на ее вопрос.
Она снова вернулась к первым страницам, где речь шла о лунной корове, быстро пробежалась до того места, где бросила читать, и медленно пошла дальше. Было очень много сложных сочетаний слов, суть которых она уже утратила, во многих местах она могла понять смысл каждого слова, но не фразу целиком. Видимо, процесс творения подразумевал нечто такое, что логически не укладывалось в человеческой голове, или попросту казалось недоступным. Сэм уже практически сдалась, начиная терять интерес к дневнику, но, снова заглянув через страницу, заметила имя Михаэля, и вчиталась в найденный отрывок.
«Мир был так пуст, когда тебя не было, Михаэль. Я никогда не скажу тебе этих слов, чтобы ты не возгордился над остальными детьми, не возвысился. Но я сама вознесла тебя на престол в своем сердце, и держу теперь в тайне тайну мою, мою прекрасную любовь к моему самому светлому творению. День начинается там, где ты идешь, Михаэль, ночь отступает, услышав твои шаги».
Сэм в потрясении опустила руки, продолжая держать дневник раскрытым. Она кого-то любила, но ничего не помнила о нем. Она не помнила о первом своем создании. Она помнила своих детей размытым потоком лиц и имен, но среди них не было этого.
— Михаэль? — Сэм обвела комнату взглядом, пытаясь найти подсказку.
Она снова вернулась к тексту, жадно всматриваясь в строчки. И пыталась собрать по крупицам его описание. Все, что она поняла, что он был отлично сложен, но как могло быть иначе. Сильное мудрое существо с нереально светлыми глазами. Сэм попыталась себе представить его, словно человека с маленькими фонариками вместо глаз, и рассмеялась. Потом устало вздохнула. У нее не выходило нарисовать образ первого ангела. «Михаэль», — но ей начинало нравиться, как звучит это имя. А еще вдруг подумалось, что едва ли Нагара отдал бы ей этот дневник, если бы прочел его. Слишком много в нем было личного и лишнего в сравнении с той детской упрощенностью и наивностью легенды, которую рассказывал ей старик. Все было намного сложнее, оказалось, что до Нагары она тоже любила, а печальный конец истории не звучал, как «Мара обратила детей ночи и растворилась», он открывался настоящей трагедией, заставляющей задуматься, так ли уж прекрасна была их любовь, и не был ли прав Габриэль. Сэм представила, каково это, если бы таких, как Габриэль, было много, и не могла не улыбнуться: столько света, столько счастья.