Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды, стр. 52
Муж начинал что-то понимать.
— Говорили, за доброту к ним, к ходо-досо-ов-цам! А тут пораньше за коровами пошла да и увидела дом сожжённый.
— Так чего же ты, холера тебе в живот, за коровами пораньше пошла?
— Хри-Христа хотела выжи-и-ть.
— Дура! Колода! — в гневе бросил он. — Ради Бога... Жулики какие-то, злодеи, а не Христос был. — И в гневе, понимая, что дом сгорел и никуда теперь не денешься, огрел жену нагайкой. — Чтоб ты издохла, в Бога... душу... святителя... — Обернулся к племяннику: — Беги, зови соседей. Чёрта догоним, так хоть напьёмся, хоть пику, рыло это свиное ночь видеть не буду.
Племянник бросился на соседний двор. Потом издали донеслось:
— Соседи! Со-се-е-ди!
Через некоторое время вереница всадников, числом сорок, во главе с разгневанным мужем, помчалась в ночь.
В корчме было дымновато и темно. Столы — вековщина — уставлены едой и питьём. Лавы у стен. Стены на одном уровне вытерты спинами до блеска.
Шайка прибрела поздно. Все боковушки, все конюшни и сараи были уже заняты. Пришлось ночевать в общей комнате, головой на краешке стола. На последний Иудин золотой зажарили трёх баранов, попросили лука, чеснока и репы, чёрного хлеба, двух цыплят для Магдалины, немного вина и три бутыля водки и мёда. Остальное корчмарь им сразу же не отдал.
— И что паны будут есть где-то у какого-то там новогрудского Шабса? Это же, видит Бог, и не иудей. Это же чёрт знает что такое! Белоногая падла и носится со своим... как... Ну, я не буду ругаться. Но у него же не куры, а тихие по старости покойники! И разве у него водка? Боже мой! Ваш Люцифер мыл ноги — и то там вода крепче была. А завтра паны будут иметь почти то же, что и сегодня, и за те же самые гроши. А я вам ещё сена на пол...
Посмеялись да согласились. Куда спешить?
И вот сидели и ели. Иаков один приканчивал половину барана. Остальные, уже насытясь, смотрели на людей.
Пылал большой очаг. Крутились в нём на вертелах, шипели, роняя в огонь капли жира, куры. Корчмарь стоял за загородкой в окружении кружек, мерок, бочек; наливал, мерил, бросал на глиняные миски. Придерживая платочком, отрезал от висящей тушки. Любо-дорого было смотреть — кажется, вдесятером не управились бы за одного.
Людей набиралось уже не так и много. Поздно было.
Иоанн, приоткрыв по-юродски рот, рассматривал на полочках, тянущихся по всем стенам, для красоты поставленные оловянные и глиняные расписные миски. Иуда писал что-то на краешке стола.
— Ты... эва... что это? — спросил Филипп.
— А Евангелие про нас. Надо же кому-то.
— Хорошо тебе, грамотный.
Всем было хорошо. В голове приятный туман. Шум.
Сидит со шлюхой монах-доминиканец. Смеются чему-то. А вон в углу пьёт компания шляхтичей. Один уже лежит головой в миске... Самый пожилой из них, с иссеченным лицом и уродливыми седыми усами, бурчит:
— Нет, не то уже, что было. Чёрт его знает, куда катится мир! А бывало... Ой, бывало!.. Бывало, еда была лёгкая. Поел — через час снова есть хочется... А женщины какие были! Двадцать женщин подряд целовал бы! А теперь? И на одну не глядел бы... Все вы тут щенки. Бывало, вино, так это вино — все бы, как вот он, лежали бы... И вечная слава у людей тяну-у-лась, тяну-у-лась. А сегодня только объявили вечную славу — бац, помер; бац, завтра никто ни хрена его не помнит.
Постепенно, однако, корчма опустела, и они остались одни. Даже корчмарь пошёл к себе. Кое-кто уже дремал, уронив голову на стол, или на полу, на сене. Не спали только Христос и Пётр. Было душно, и Юрась отворил окно. И вот тогда, отворив, ещё загодя услышал он в предрассветной тишине приглушённый расстоянием топот многочисленных копыт.
— Кажется, догнали, — сказал он. — Ну вот видишь, Пётр.
Появились огни факелов.
— Хлопцы, погоня!!! — крикнул Христос.
Все заметались по корчме. Только один Иуда, кажется, никуда не торопился. Некоторые выскочили за дверь. Андрей начал лихорадочно втискиваться в подпечье.
...Ильяш, выскочив, побежал огородом, капустными грядками, путаясь в тыквенной ботве, ловившей, казалось, его за ноги.
...Христос воздел руки:
— Пётр, Пётр, приближается уже ко мне чаша моя. Из-за тебя вынужден я её испить, — и вдруг выставил окно, сообразив: — Разве что в окно от муки бежать?
Пётр бросился за Братчиком, уже протискивавшимся в окно:
— И я, Господи, по силе моей не оставлю Тебя. Где Ты будешь, и я за Тобой пойду. Куда Ты, Боже, туда и я.
Они выскочили в окно и побежали огородами. И тут за их спинами раздался звон стекла и крики — всадники ворвались в корчму.
За стойкой гостеприимно стоял Раввуни:
— Может, ясновельможные паны выпили бы? Таких каплунов, такого мёда!
— Где жулики, корчмарь? — взревел муж.
— Какие жулики? Э-э... Ну... тут, понимаете, я, а в боковушке — жена, а в подпечке, понимаете, куры.
— К-куры?
— Я ж не говорю, что львы.
Андрей в подпечке начал кудахтать, раздувая толстую морду. Грёб солому и квохтал, будто яйцо снёс. Очень натурально.
— На двор, — рявкнул муж. — Там они. Н-ну, мы им!
Магдалина поднялась от печки и вышла за ними в сенцы.
— Слушай, — сказала она мужу. — Ты знаешь, что на этих людях?
— Сдохнуть, что бы ещё не знать?.. Убью падлов!
— На этих людях дело и дыба самого кардинала. Их вот-вот должны взять. Уяснил?
Шляхтич оторопел.
— Л-ладно, — наконец вымолвил он. — Убивать не буду. Но уж дам-дам! За мной, хлопцы!
...Апостолы убегали, как могли. А за ними отовсюду, догоняя, валили конные и пешие с палочными кропилами.
Ильяш-Симон, к счастью, успел спрятаться в воде у бобрового дома и сидел там, пуская бульбы.
Всадники гнались за Тумашом. Он крутился с саблей, отгоняя всех, хекал, а после с кошачьей ловкостью почти взбежал на берёзу. Берёзу начали трясти.
— Я дворянин! — кричал он сверху.
Остальные же сполна испили чашу свою. За ними гнались до самой дороги и ещё дальше и, избивая, спрашивали:
— Пророки, прорекайте, в каком лесу эти палки росли?
Они, ничего не отвечая, изо всех сил бежали от опасности.
...Покуда живота своего поправили, повторяли часто те слова: тяжко нам муку панскую и апостольские вериги на теле своём носить. Волим так в своей шкуре ходить, просто жить на свете без вымыслов плутовских, ибо это нам первый раз заплатили, ибо нам вовсе не хочется другой раз пророчествовать. И так жили в покое.
И вновь обманул летописец... И Вельский написал так... А было не так. Не жили мы и дальше в покое. Не сбросили масок своих, на счастье для людей, на горе для нас.
Глава 22
ВЗДОХ ИОСИФА АРИМАФЕЙСКОГО
Сидели они у корчмы, и большинство считало синяки.
— Плач и скрежет зубовный, — сказал женоподобный Иоанн. — Не наследуй злу, но добру.
— Если око твоё искушает тебя... — щупал здоровый фонарь Пётр.
А Фаддей вынул изо рта зуб и молвил грустно: