Против ветра, стр. 88

— Я знаю только то, что пишут в газетах.

— Мы ждали вашего приезда, — обращается Робертсон к губернатору.

Он кивает, всем видом показывая, что все правильно они сделали, что он не пытается уклониться от этой трудной задачи.

— Мы проговорили всю ночь, — говорит губернатор. — Вы не нальете мне кофе, Элен? — на секунду отвлекается он, обращаясь к помощнице. — Сегодня утром можете положить лишний кусочек сахара: сегодня потребуются силы. — Он всегда улыбается, всегда в превосходном настроении — на случай, если вдруг откуда ни возьмись появится фотограф.

— Прошу прощения, — поворачивается он ко мне. — Так вот, мы говорили с коллегами, которые здесь присутствуют, и другими людьми, кто причастен к этому делу, говорили все время, пока летели сюда из Вашингтона. Да, тюрьма находится в ведении ее начальника, он несет за нее ответственность, но сейчас ситуация там вышла за все мыслимые рамки.

— Она вышла у меня из-под контроля, — договаривает начальник тюрьмы. Он не лукавит, хотя таким признанием ставит на себе крест. Ему уже шестой десяток, всю жизнь он провел в системе исправительных учреждений, пройдя путь от рядового сотрудника до руководителя, и вот, как ни крути, ситуация вышла у него из-под контроля и ему теперь кранты. Он уже лишился работы, его уволят еще до конца года, независимо от того, как повернется дело.

— Тюрьма полностью оцеплена, — продолжает губернатор, переходя к сути дела, из-за которого я здесь, и не забывая, что, пока мы разговариваем, тюрьма горит. — Все, кто мог оттуда выбраться, уже выбрались. Остальные оказались заживо погребенными.

Я киваю, отпивая кофе из чашки, держусь замкнуто, а они пусть распинаются кто во что горазд!

— В плену одиннадцать заложников, — продолжает он, — восемь охранников, все — мужчины, и три женщины, мелкие клерки. — Он делает паузу, понимая, о чем я думаю, о чем думал бы любой на моем месте. — Мы считаем, что с ними пока все в порядке, они не подвергались ни побоям, ни… приставаниям. Мы не уверены, но, судя по имеющейся в нашем распоряжении информации, есть основания так думать. Разумеется, сейчас эта информация уже устарела.

В подобных ситуациях любая информация, полученная пятнадцать минут назад, считается устаревшей. За то время, как мы точим здесь лясы, лопаем пирожные и пьем кофе, десяток с лишним людей могут преспокойно отправиться на тот свет.

— Примерно так я и понял, — осторожно говорю я, — когда сегодня утром смотрел телевизор. Да и радио послушал.

— Дела хуже некуда! — В первый раз он обнаруживает признаки настоящей обеспокоенности. — Я без конца думаю о женщинах. Боже, ведь они — простые конторские служащие и не приучены к тому, как вести себя в подобных ситуациях. Если бы на их месте оказались хоть женщины-охранники… начнется истерика, а вы понимаете, к чему это может привести!

К панике, хаосу и уничтожению. Это как ребенок, когда он плачет в церкви, а ты готов на все, лишь бы заткнуть ему глотку.

— Так или иначе, — продолжает губернатор, — сейчас обозначился новый поворот. Их руководство, мы понятия не имеем, кто в него входит, так вот, они создали совет и через начальника тюрьмы связались со мной около… что?.. полутора-двух часов назад.

Гейтс кивает.

— Они готовы иметь с нами дело, — говорит губернатор, обращаясь ко мне. — Они хотят вступать в переговоры.

— Правильный шаг, — говорю я. — Когда люди ведут переговоры, они обычно перестают убивать друг друга.

— Но дело в том, что они не хотят вступать в переговоры с людьми, связанными с официальными властями, — уточняет он. — Они не доверяют системе правосудия, за что, положа руку на сердце и принимая во внимание, что это за люди и в каком положении они находятся, я не могу их осуждать.

Он переводит взгляд на Гейтса, потом на Робертсона и в конце концов на меня.

— Мы с губернатором говорили на эту тему, — вступает в разговор Робертсон, — сегодня рано утром. Он отказался брать на себя ответственность в этом деле, несмотря на то что я был против. — Он пристально смотрит на меня. — Категорически против. Но он принял решение, и при сложившихся обстоятельствах приходится констатировать, что возможности выбора у нас сильно ограничены.

Губернатор смотрит на меня так, словно я должен понимать, о чем идет речь. Я смотрю на Робертсона. Я не вполне отдаю себе отчет в том, что сейчас произойдет, но знаю, что мне с самого начала устроили ловушку.

— Заключенные попросили, чтобы нас представляли вы, — холодно говорит губернатор. — Они хотят, чтобы вы вели переговоры от… ну, от нашего лица. От лица властей. Мы согласны… что вы лучше всех справитесь с этой задачей. — Взгляд, который он бросает на Робертсона, означает следующее: «Мальчик, мы все в равном положении, не забывай об этом». — В сущности, господин Александер, мы уполномачиваем вас на то, чтобы посредством переговоров добиться урегулирования конфликта. Возьмите на себя ответственность за это, возьмите на себя управление тюрьмой, пока бунт не кончится. Потому что сами мы этого сделать не в состоянии. — Он разводит руками, показывая, что безмерно сожалеет, но поделать ничего не может. — Мы утратили контроль за ситуацией. Вы — единственный человек, с которым они согласились говорить.

— А почему именно со мной? — Слова вылетают у меня прежде, чем я успеваю собраться с мыслями.

— Они считают, ты — парень, на которого они могут положиться, — говорит Робертсон. Судя по его тону, это не комплимент в мой адрес. — Считают, что могут тебе доверять. — Он делает паузу. — Мы тоже тебе доверяем, — ворчливым тоном говорит он, переводя взгляд на губернатора.

— А это обязательно? — спрашиваю я.

У губернатора вырывается шумный выдох.

— Мы не собираемся вас принуждать.

Ложечкой я помешиваю кофе в чашке, на вкус он напоминает графит.

— А что в противном случае? Если я откажусь?

— Мы об этом не думали, — отвечает Робертсон. — Мы не… черт побери, Уилл, нам же буквально все приходится решать на ходу!

— Какие я получаю гарантии? — Я пытаюсь соображать как можно быстрее.

— Ты имеешь в виду свою безопасность? Честно? Мы не можем дать тебе никаких гарантий. Сила на их стороне.

Я качаю головой.

— Не от них, от тебя.

— Какие угодно. — Он переводит взгляд на губернатора, который кивает в знак согласия. — Ты сам себе хозяин.

— Хозяин. Ну-ну. Иными словами, я проведу переговоры, а вам останется только одобрить их результаты. В официальном порядке, документально оформив все как полагается?

Джон и Его превосходительство переглядываются.

— Ну… — начинает губернатор. Он не хочет раскрывать все карты, но вынужден это сделать.

— Да, — отвечает он. — Совершенно верно. Прежде чем что-либо одобрять, я должен ознакомиться с их условиями, но в принципе мой ответ — да.

Я смотрю на него.

— Мне нужно подумать.

— Сколько времени это займет? — спрашивает он тоном, в котором сквозит бо?льшая озабоченность, чем ему бы хотелось.

— Не знаю. Но мне нужно подумать.

20

— Почему это обязательно должен быть ты?

— Ко мне обратились с такой просьбой. Это примерно так же, когда говорят, что королева просит тебя зайти. Можно, конечно, отказаться, но это считается признаком дурного тона.

Она не улавливает шутки в моих словах.

— Но почему ты? Ты же гражданское лицо.

— В этом все и дело. Ребята, засевшие внутри, не доверяют никому из представителей властей… кажется, это одна из тех областей, где мы с ними думаем совершенно одинаково.

— Все это ненамного серьезнее тех лозунгов, которые наклеивают на бамперы водители, Уилл.

Мы с Мэри-Лу сидим в кафе на противоположной стороне улицы. Клаудия осталась в гостях у подруги, умнее ничего и не придумаешь. Мэри-Лу расстроена еще больше, чем я. Она лучше отдает себе отчет в том, что происходит на самом деле.

— Тебя хотят использовать как пушечное мясо.

— Может быть. Но что прикажешь делать?