Против ветра, стр. 103

— Ну, в этом случае старине Джоби нужно было пораскинуть мозгами, прежде чем затевать с тобой роман!

Она молчит.

— А как насчет остальных старших компаньонов? Разве им не надо ничего сказать? — спрашиваю я.

— Ты что, серьезно?

— Вообще-то, да. Из-за такой истории от репутации фирмы может остаться мокрое место. Речь идет не о связи как таковой, — добавляю я, — такое бывает, все мы не без греха. Я имею в виду то, что он лжет, несет вздор. Он пытается использовать младшего партнера в своих целях.

— Он не использовал меня в своих целях… это не совсем так. Я сама сделала такой выбор.

— Черта с два! Ты просто запала на него, и у тебя были все основания считать, что он тоже на тебя запал, он обвел тебя вокруг пальца как последнюю дуру, а теперь, когда между вами все кончено, бросает тебя, причем не просто бросает, а выбивает у тебя почву из-под ног. Если это не плевок в душу, крошка, то я не знаю, как это называется!

Я физически чувствую, как она соображает.

— Если ты так считаешь…

— Мы живем в двадцатом веке, Патриция! Уже почти в двадцать первом. Неужели ты не слышала об ущемлении прав женщин на сексуальной почве?

— Конечно, слышала, но…

— Никаких «но»! Он не может тебя уволить лишь потому, что больше не хочет тебя трахать…

— Да нет, он как раз хочет…

— Причина может быть какая угодно! Он боится развестись с женой, боится, что эта история чревата для него неприятностями в фирме, боится, что она влетит ему в копеечку, да мало ли чего он боится! Это роли не играет. Просто он не может это сделать, и точка!

— Ну и… ну и что же мне делать?

— Он с кем-нибудь говорил о том, чтобы тебя уволить?

Снова пауза.

— Не думаю, — осторожно отвечает она.

— Может, все-таки говорил?

— Нет. — В ее голосе звучат уже более уверенные нотки. — Вчера вечером, когда мы зашли выпить, он начал разговор об этом.

— Зашли выпить? — вырывается у меня.

— Я не знала, — извиняющимся тоном говорит она. — Я думала, что все будет, как обычно.

— Каков нахал! Извини, но это чушь собачья!

— Знаю, — тихо отвечает она. — Меня так и подмывало выплеснуть содержимое бокала ему в лицо.

— Хорошо, что ты этого не сделала. Пока хорошо. Так или иначе, пока это дело касается только вас с ним. И меня.

— Да. Он хочет, чтобы наши отношения складывались как можно более гладко. Нет, не так, как можно более тайно. Он не хочет портить мне карьеру…

— Ну и ну! — перебиваю я.

— Он просто не хочет, чтобы мы с ним работали в одной фирме. Первым делом он поможет мне подыскать новую работу. А потом…

— Видишь, как тихо-мирно все уладилось, вы расстаетесь друзьями. Так думают окружающие.

— Примерно так. — Несмотря на то что она произносит эти слова вслух, она сама чувствует их надуманность, исходящее от них лицемерие.

Приблизительно так же вышло у меня с Энди и Фредом. Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что на свете все же существует гармония.

— Ну и что теперь делать? — заключает она, чуть ли не вымаливая у меня ответ. — Я не могу оставаться здесь, Уилл. Во всяком случае, надолго. Тут сущий ад, взять хотя бы сегодняшний день. Я не могу потратить неделю или не знаю сколько времени на поиски новой работы. Если мне вообще удастся найти работу, хотя бы отдаленно похожую на нынешнюю.

— Все проще простого. Заходишь к нему в кабинет, запираешь дверь, вежливо говоришь, чтобы он велел секретарше отвечать на все звонки, что он сделает с превеликим удовольствием, а потом заявляешь, что твоя работа тебе нравится и ты решила на ней остаться. Что ты на ней остаешься. Что у тебя нет ни малейшего намерения причинять ему вред. Тебе не нужно никаких денег, ты не хочешь, чтобы его жена или компаньоны знали о том, что произошло, а все, что тебе нужно, — это возможность выполнять работу, на которую он тебя взял, так, чтобы не подвергаться дискриминации только потому, что ты отличаешься от него хромосомным набором. И если он поведет себя как настоящий профессионал, за тобой дело не станет, на этой истории можно будет ставить крест. Все это ты выкладываешь ему очень спокойно и профессионально. Если по какой-либо причине для него это неприемлемо, говоришь ты так же спокойно и профессионально, придется поставить в известность о происшедшем его жену, компаньонов, коллегию адвокатов штата Вашингтон и, скажем, одного-двух репортеров в придачу. Ты не хочешь этого, здесь сделай особый упор, так как ты на самом деле этого не хочешь, но ты не позволишь ему уволить тебя. Это твоя работа, и он не может чмокнуть тебя в щечку на прощание только потому, что ему хочется щупать твои шикарные сиськи, а протестантская вера не позволяет. Если у тебя возникла проблема, ты же не станешь усугублять ее, ища козла отпущения в лице человека, который справляется со своей работой, сорвался с места сам, да еще и ребенка потащил за собой, наплевал с высокой колокольни на отношения этого ребенка с отцом, страшно по нему скучающим…

— Уилл! — обрывает она меня. — Ты же знаешь, мне очень стыдно за это.

— Да, знаю. Просто я хочу, чтобы и он об этом знал. — И ты тоже, Патриция. Ты тоже. — Иными словами, — договариваю я, — ты не собираешься со всем этим мириться. Не согласна ни в какую! Если найдет коса на камень, подашь в суд на него и на его досточтимую фирму по обвинению в ущемлении твоих прав на сексуальной почве. И баста!

— Не знаю, Уилл.

— Ты бы предпочла, чтобы тебя уволили.

— Нет! Просто я хочу сказать… мне страшно. Ты же знаешь, что я терпеть не могу затевать открытые ссоры.

— Речь о том, как ты будешь жить.

— Может, мне не стоило уходить из отдела по рассмотрению апелляций, — канючит она. — Может, там мне и нужно было работать.

Вот оно что. Теперь мы подбираемся как раз к тому месту, где собака зарыта. Ее гложет страх, что она — ни на что не годная дуреха, не заслуживающая своей нынешней работы. Если ты всю жизнь тянул лямку государственной службы, то волей-неволей начинаешь думать, что там и есть твое место до скончания века. Начинаешь трусить.

Но это же не так. Каждый заслуживает лучшей участи, клянусь, Патриция, и ты заслуживаешь! Иначе тебя бы там не было. Поэтому, Патриция, кончай вздор молоть, молча прошу я. Кончай вздор молоть в том, что касается тебя самой. И нашей дочери.

— Не знаю, — говорю я. — Но я так не думаю. Я лишь высказываю свое мнение, но я так не думаю.

Наступает пауза.

— Хорошо, — наконец говорит она. — Я подумаю.

— Вот и славно.

— Я рада, что мы с тобой поговорили.

— Я тоже. Я знаю, ты примешь правильное решение. Каким бы оно ни было.

— Надеюсь… надеюсь. — Я слышу испуганные нотки в ее голосе. Решение обещает быть нелегким. Иным людям так и не удается его принять.

— Дай мне знать, когда надумаешь, — говорю я, вежливо давая понять, что разговор окончен.

— Уилл, — отвечает она, прежде чем я вешаю трубку, — спасибо тебе.

Не говори глупостей, будь ты на моем месте, ты бы тоже так поступила.

— Спасибо за то, что ты рядом.

— Ну конечно. Дай мне знать.

— Обязательно.

— Стой на своем.

— Попробую.

— Ну вот и хорошо.

— Пока, Уилл. Еще раз спасибо.

— Пока.

Я осторожно кладу трубку. Если у тебя есть ребенок от женщины, которая была твоей женой, нельзя говорить, что ты с ней разведен.

2

— Это адвокат Александер?

По акценту говорящего, по тому, как он произносит слова грудным голосом, растягивая их, можно без труда определить, откуда он, — из горных, южных районов страны.

— Да, — улыбаюсь я про себя. Голос в трубке напомнил мне о людях, с которыми я в прошлом проводил летние отпуска в Алабаме и Миссисипи. В этих штатах я не был уже больше двадцати лет после того, как поступил в колледж, и, откровенно говоря, больше и не надеюсь там побывать. Однако сам звук голоса, похожий на музыку, мне очень нравится.

— Здорово, что я наконец до вас добрался! — говорит голос. — Я пытаюсь дозвониться уже дня два, а то и три.