Против ветра, стр. 10

Разговор у них короткий и нелепый.

— Были вы вчера вечером в Санта-Фе? — спрашивает полицейский.

— Да, были, — отвечает Одинокий Волк.

— Останавливались в мотеле «Розовый фламинго»?

— Нет, не останавливались, — говорит Одинокий Волк, — мы всю ночь провели в городе, а на следующую ночь уехали. — У него даже сохранилась квитанция из кемпинга, он достает ее из бумажника, разворачивает и вежливо протягивает полицейскому.

Для порядка взглянув на нее, в манере, свойственной всем полицейским, он сообщает, что они арестованы по подозрению в вооруженном ограблении мотеля «Розовый фламинго». Владелец его заявил, что несколько мужиков, приехавших на мотоциклах, пригрозив оружием, ограбили его, а они похожи на преступников, которых он им описал.

Чертовщина какая-то! Одинокий Волк примерно так и говорит, вежливо, конечно. В ответ полицейский поет свое: знать ничего не знает, он просто действует согласно инструкции.

Они безропотно следуют за ним в полицейский участок на шоссе в Хобсе, там им зачитывают их права, формально арестовывают и, посадив в фургон, отправляют обратно в Санта-Фе. Их мотоциклы разрешают оставить в гараже при полицейском участке.

Мы с Клаудией встречаемся с Робертсоном у него в кабинете, в комплексе, расположенном напротив окружной тюрьмы. Это старинное зданьице из саманного кирпича очень удобно для работы государственного служащего. Нужно отдать должное Санта-Фе: архитектурный облик города сохраняется в целости и сохранности. Сейчас, разумеется, так уже никто не строит — те дни, когда кирпичи вручную делали прямо на месте строительства, давно миновали. Но эти здания хорошо смотрятся, вписываются в окружающий пейзаж так же свободно, как нога влезает в старый башмак. С первого взгляда и не скажешь, что это не новостройки. Конечно, старожилы не переставая ворчат по поводу современного строительства. Они жаждут, чтобы время остановилось в 1936 году. В известном смысле жалко, что этого не случилось.

— Ну, из-за чего разгорелся сыр-бор? — спрашиваю я, входя в кабинет вместе с Клаудией.

Она сразу идет к книжному шкафу, где лежат комиксы. Бегло просмотрев пару пачек, она сердито поворачивается к Робертсону.

— Тут нет ничего нового, — тоном обличительницы говорит дочь. Из нее выйдет отличный адвокат, разозлившись, она производит сильное впечатление.

— Посмотри в верхнем ящике серванта, — говорит он. Пока она выдвигает ящик, он поворачивается ко мне: — Нам с тобой нужно пройти через улицу.

Она находит комиксы, которые искала.

— А они ничего! Где это вы их раздобыли? Тут есть несколько очень старых.

— Рад, что тебе понравились, — улыбается Джон, видя, что она уже с головой ушла в чтение. — Я приобрел недавно целую коллекцию. — Он собирает комиксы, выпущенные после Второй мировой войны. — Тут наткнулся на одного старика, он покупал их для своего сына, ожидая, когда тот возвратится домой. Сыну сейчас пятьдесят шесть. Я убедил его, что он по ним скучать не будет.

— Так что случилось? — Я в нетерпении, мне дорого время, которое я провожу с Клаудией, меня до сих пор трясет от новости, преподнесенной Патрицией. — Кто из моих клиентов влип на сей раз? — Ненавижу клиентов, попадающих в оборот на выходные. Неужели это нельзя было сделать в рабочие часы, как все нормальные люди?

— Я говорил тебе по телефону, что речь не о твоих старых клиентах. Товар свежий, даже развернуть еще не успели.

— Да ну? И сколько же их?

— Четверо.

— А как?..

— Они назвали тебя.

Это и неудивительно. Попав в беду, люди наводят справки и выясняют, кто чего стоит.

— У одного из них оказалась твоя визитная карточка, — добавляет Джон. — В прошлом году ты защищал кое-кого из их приятелей, — явно через силу договаривает он.

— Неужели? И кого же? Наверное, я неплохо показал себя.

— Да, — говорит он, теперь уже совершенно серьезно. — Они проходили у тебя по делу на миллион долларов о наркотиках.

— «Ангелы ада» из калифорнийского Фресно.

Он кивает, принимая явно настороженный вид, — Джон терпеть не может, когда ему напоминают об этом деле. Я даже не пытаюсь подавить ухмылку. Власти штата взяли их на месте преступления, а благодаря мне они вышли сухими из воды. Поделом Джону, ведь я уговорил их пойти на мировую, но он заартачился и потерпел поражение. Это был один из немногих, но существенных проколов в его карьере. Такой исход дела не повлиял на нашу дружбу, но парочка подобных неудач может сделать сомнительными его надежды на губернаторское кресло, до которого ему рукой подать.

— Что, опять «ангелы ада»?

— Хуже.

— Что может быть хуже… по-твоему?

— Сам увидишь. Давай перейдем через улицу.

Я перевожу взгляд на Клаудию. Она поглощена комиксами и еще битый час не сможет от них оторваться.

— Что они натворили?

— Может, и ничего, — кисло отвечает он.

— Почему же тогда ты сам явился сюда в субботу, да еще во второй половине дня? — поддеваю его я.

— Когда имеешь дело с такими подонками, приходится плевать на условности. Не будь я здесь, на моем месте сейчас стояла бы одна из местных телевизионных знаменитостей.

— Тяжела жизнь профессионального политика, — сочувствую я.

— Им даже не нужен ты с твоими смехотворными гонорарами, они могли спокойно подождать трое-четверо суток, и их бы выпустили, но они хотят прибегнуть к услугам некоей личности, которая у нас в штате считается первоклассным адвокатом и помогла бы немедленно отпустить их на поруки. — Так Джон реагирует на то, что я припомнил ему неудачу с «ангелами ада».

— Каждый имеет право на адвоката, — торжественно отвечаю я и снова бросаю взгляд на Клаудию. — Ну что ж, посмотрим. Я скоро вернусь, доченька. Ты в порядке?

Она с головой ушла в чтение комикса и кивком показывает, что все в порядке. Перейдя через улицу, мы подходим к тюрьме.

Я гляжу на четверку самых страшных парней, с которыми мне когда-либо доводилось встречаться. Я уже защищал рокеров, которые были не в ладах с законом, убийц, насильников, колумбийских контрабандистов, переправлявших наркотики, гнусных, подлых ублюдков, но мало кто при первой встрече нагонял на меня такой ужас, как те, что сидят сейчас передо мной.

На них выцветшие хлопчатобумажные комбинезоны, наручники. Я уже успел заглянуть в их досье: то, что они уже натворили раньше, тянет на пожизненную каторгу.

Они сидят за столом напротив в ряд, как, наверное, выстраиваются, когда едут на мотоциклах. Никто из них еще не проронил ни слова, но я уже знаю, кто вожак: весь его вид говорит об этом. Я обращаюсь ко всем, все они станут моими клиентами, если возьмусь их защищать (а я это сделаю), но говорить я начинаю с ним.

— Прежде чем мы займемся формальной стороной дела, хочу сказать, что мой гонорар — двести долларов в час плюс оплата всех моих личных расходов, всех побочных расходов, скажем, услуг следователей, а также всех прочих возможных расходов. Власти штата не дадут ничего.

Вожак еле заметно кивает, ему это не в диковинку.

— Тысячу вы платите сразу. Если я использую не всю сумму, остаток верну.

Снова еле заметный кивок. Его губы изогнулись в почти незаметной усмешке; судя по всему, это обычное выражение его лица. Во взгляде все разом — уверенность в себе, сознание собственного превосходства, презрение, гнев.

— Платить надо сейчас.

— Как скажешь. Только вытащи нас отсюда… прямо сейчас. — Голос у него тихий, такое впечатление, что он выдыхает слова. Как Марлон Брандо в фильмах о гангстерах.

Через стол я подвигаю бланк, который подтверждает их готовность платить и мое право получить деньги на заранее оговоренную сумму. Бросив взгляд на бланк, вожак коряво выводит свою подпись и возвращает его мне. Я сую бланк в нагрудный карман рубашки. Теперь пора переходить к делу.

— Я ознакомился с жалобой, — говорю, глядя им прямо в глаза. — Так это ваших рук дело? В любом случае я буду вас защищать, просто меня разбирает любопытство. Понятно, о чем речь?