Осколки чего-то красивого, стр. 35
Вот сегодня я создал что-то мутно-болотное… потому что есть в сказке о нефритовом порошке что-то неприятное…
204. 30 мая 2003 г —Это война
…Две недели продолжались ковровые бомбардировки. С неба летели мохнатые персидские ковры. Они плюхались в пыль мгновенно пустеющих по первому сигналу тревоги улиц или барабанили по крышам неказистых каменных домиков…
Когда самолеты скрывались за полосой дыма, из убежищ выбирались люди, терпеливо скатывали ковры и разносили их по складам, а потом на время забывали, что ковры скоро снова будут падать, и занимались своими делами. Жизнь шла потихоньку, от сирены до сирены. И стояла жуткая жара, и после очередного налета висела в воздухе пыль.
Мирой долго искал своего дядю по прозвищу Филин и нашел его вылавливающим здоровенный ковер из фонтана. Ковер намок и стал тяжелым и неповоротливым, и дядя Филин пытался подцепить палкой его край.
— Мирой, племяш! — обрадовался он, увидев мальчика. — Помоги-ка мне достать вон тот угол ковра.
Мироя не надо было долго упрашивать. Он юркой рыбкой нырнул в фонтан (вода здесь была такому маленькому мальчику, как он, по шею) и подал дяде край ковра.
Скрипя зубами и чертыхаясь, дядя Филин вытащил мокрый ковер из фонтана, скатал его вместе с уличной пылью и, взвалив на плечо, направился к складу.
Шаг у дяди был широкий, поэтому Мирой просто бежал рядом, печатая улицу босыми следами.
— Дядя, дядя, а зачем ОНИ сбрасывают на нас ковры? — звонко спросил Мирой.
— Хых! — хмыкнул дядя. — Война идет, малыш. Это ковровые бомбардировки. Вот так… И так будет, пока мы не подпишем мир.
— А давай подпишем! — предложил Мирой.
— Ну, во-первых, нас никто не спрашивает. За нас все подписывает наш супервеликий вождь. А во-вторых, да ну их на фиг. Я лучше буду собирать ковры два раза в день, чем кормить ИХ своими апельсинами. Да, ты же не хочешь, чтобы ОНИ ели наши апельсины?
— Нет, — согласился Мирой. — Дядь, а зачем мы ковры собираем?
— Ну как зачем, как зачем? Чтобы потом побросать их обратно, на кое-чьи дурные головы…
(30 мая 2003 г)
205. 31 мая 2003 г
У нас сегодня был военный совет. Мы — это пятеро человек — "звено", команда, так сказать. Мы на практике будем вместе.
Во-первых, мы получили оборудование (только эфир пока не дали), во-вторых составили громадный список, кому чего взять, и распределили на пятерых. А в-третьих, почитали методички по практике и ужаснулись. Все равно что 4 курсовика за 2 недели написать… впрочем, мне не впервой…
В понедельник уезжаю. На практику. Тетя Неля меня как в армию провожает, честное слово:-) Я растроган…
В общем, да здравствуют комары и картонные домики!!!
206.
О, нет… я ловлю себя на мысли, что я, никогда нигде не бывавший, кроме своего города, не хочу никуда уезжать. Я не понимаю. Там будет Джулай. Там будут все мои друзья… не знаю, что меня держит. Не Сольвейг, нет. Что-то непонятное. Держит — и все…
До этого я жил, как моллюск в раковине, до этого мир кончался за границами города, а то, что он огромен, и что я вообще на планете живу… да я об этом просто знал и представлял весьма смутно…
Я чувствую себя отделенным от всех, от всех тех, кто ждал этой поездки с нетерпением. Кто радуется, что день настает… Им не понять меня. Что неудивительно, учитывая, что и мне себя не понять.
Грусть… и духота перед дождем…
207.
Установил старый добрый Albion. Замечательная игра. Самая любимая моя игра. Он успокоил меня, точно я котенок и меня погладили по шерстке…
208. 13 июня 2003 г
Я вернулся! В город. Сижу в своем сумрачном Логове, которое кажется крепостью после лагерных картонных домиков, продуваемых всеми ветрами… Над горизонтом фиолетовый смог; за окном бродят чьи-то ноги, и колышется на уровне подоконника городская трава. Она какая-то мертвая в городе. Два-три вида растений и никаких жуков. Я уже отвык, что ничто не бегает и не цветет…
Я разобрал рюкзак, я помылся, я выпил кофе; я приехал порозовевший и отъевшийся на даровых харчах. А кормили мясом(самое главное!!!), рыбой и т. д., а уж сласти на десерт… мммм… Короче, я прибавил килограммов пять, стал выглядеть внушительнее и массивнее. Теперь ветром меня не снесет.
209.
Странно, но на практике почти ничего не писалось. Может быть, не было времени, а может, мое испуганное существо пыталось приспособиться к новому невиданному миру, и потому было не до записей…
А сейчас я приехал и хочу писать! Много!..
210.
О начале…
Из мира, где я Бог, меня забросили в мир, где я Лох. Но ведь с этого всегда все начинается…
…Я ничего не знал. Первое время просто бродил за Джулай по полям и лесам и слушал: это яснотка, это незабудка — forget-me-not, это володушка, это то, это се… это жук-мягкотелка, а это бронзовка золотистая…
211.
…Я привык, я освоился в этом мире, хотя не смог бы, если бы не Джулай…
По вечерам мы с ней гоняли чаи, сидя одни в комнате, пока остальной народ отправлялся на дискотеку, а по ночам спали на одной кровати, потому что было холодно, да и не только потому…
Мы единственные купались в ледяной речке, куда остальные заходить-то не решались. Мы уходили утром в даль и возвращались под вечер, уставшие, находившиеся по Земляничным Полям и пусть не Норвежским, но Лесам.
И вот что я понял: созерцательство происходит от одиночества. Пока я был рядом с моей Джулай, рядом с друзьями, я почти ничего не писал. И не ощущал, что мне надо что-то писать, что-то фантазировать… Возможно, если я буду не один, я перестану писать совсем. Но я готов отказаться и жалеть не буду. Не буду.
212.
А теперь из серии сушеных бутербродов: записи за практику:
((четвертое июня))
—Творец
Однажды два бога поссорились и разрезали небо на кусочки. И поделили их между собой. В то утро люди проснулись и увидели, что небо все состоит будто из лоскутков, а мрачная черная полоса, за которой даже звезд не видно, делит его пополам. Печальные растрепанные облака останавливались у этой полосы, не решаясь пересечь ее. И это было страшно и печально…
…Всю жизнь ссорились и боги, и люди, и всю жизнь делили что-то. Честно ли, нет; по совести ли, по жадности… Но никто и никогда не делил неба…
В ту пору где-то среди волнующегося моря ковыля шел в никуда, в Безграничную Даль Поэт. Он нес узелок за плечами, и белесые мягкие плети ковыля колыхались над его головой. Для него было только небо, опрокинутый кубок, теперь разделенный уродливой трещиной пополам.
А ковыль… это был непростой ковыль. Его звали Шепчущим. Все странники, идущие в Безграничную Даль (город поэтов) слышали его шепот… Ковыль всегда шептал стихами…
— …И небо раскололось пополам,
И облаками выплаканы слезы,
Прошу тебя, Поэт, скажи богам… — шептал ковыль…
— Ты думаешь, что это будет просто? — пожал плечами Поэт.