Агентство «Аргентина», стр. 82
Дядюшка Фю развел руками:
— Но договор, есть договор. Так что, ты сражайся, а мы поглядим, потешимся!
Он отступил на шаг и склонил голову к плечу. Ветер трепал его длинные седые волосы.
— Да ты, никак, и меч-то впервые в руки взял? — сочувственно спросил некромант. — Трудненько тебе придется… ну, да что делать? Все мы когда-нибудь в первый раз…
Свора сгрудилась на песке, отступила, очищая место для поединка.
Призрачный конь остановился, кося багровым глазом на людей.
Харгал медленно перекинул поводья и спрыгнул на песок.
Стоило призраку коснуться земли, как воин-предатель обрел плоть. Звякнула кольчуга, скрипнули сапоги, прошуршал песок под его ногами. Однорукий телохранитель Гинзоги с лязгом вытащил меч из ножен.
— Ну, что? — тихо и зловеще спросила ведьма, глядя на Яву. — Куда подевалась твоя дерзость? Что же ты молчишь? Не хочешь ли сказать что-нибудь?
Она подняла голову и обвела взглядом людей.
— Все вы, все до одного будете в Своре!
Дядюшка Фю выступил вперед.
— И как расчудесно-то будет, золотые мои! Как замечательно! И в самом деле, чего время-то тянуть? Чему быть, того, как говорится, не миновать!
Он посмотрел на Лютера.
— И пусть, голуби мои, как написано в договоре, поединок будет честным, хе-хе!
И никто не слышал, как Гинзога тихо пробормотала себе под нос:
— Но я не люблю честные поединки…
Внезапно Ява почувствовал то, что не чувствовал давным-давно — страх.
Над заливом неслись темные грозовые тучи, где-то далеко громыхнули раскаты грома.
Порыв ветра въерошил шерсть оборотня, швырнул песок ему в морду. Мунго-лис отряхнулся, фыркнул и вдруг встрепенулся: в воздухе, наэлектризованном близкой грозой, почуялось что-то странное, необычное. Оборотень насторожился.
Мунго уставился на Яву и озадаченно прищурил глаза.
Бессмертные не знали страха, ведь им не приходилось бояться за свою жизнь, но страх этого человека был самым настоящим, непритворным.
Но что заставило бессмертного испугаться?
Мунго наклонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.
Внезапно глаза оборотня вспыхнули голодным желтым огнем, и Мунго-лис оскалил зубы:
— Он больше не бессмертный!
…Гинзога повернулась к Харгалу и махнула рукой.
— Начинайте!
И тут случилось то, чего никто не ожидал.
Большой ворон, громко хлопая крыльями, опустился на гранитный валун.
— Дэберхем? — Ньялсага взглянул на птицу. — Зачем ты прилетел?
Ворон сложил крылья и замер.
— А это еще кто? — насторожилась Гинзога, вглядываясь в тьму.
Ньялсага обернулся.
Хозяина «Бродяги» покинул свое «логово».
К Своре, ступая по песку неслышно, как зверь, приближался Цолери.
Он был одет, как обычно: в просторную темную рубаху и кожаный жилет, но почему-то казался сейчас выше и шире в плечах, чем обычно. На шее его висел серебряный амулет, с оттиском лапы, похожей на волчью.
Цолери подошел, остановился и взглянул на Свору.
Ньялсага увидел, как забегали глаза Трефалониуса и вампир поспешно отступил назад, скрывшись за спиной Гинзоги, как юркнул в темноту Мунго-лис, а дядюшка Фю украдкой сделал охранительный знак.
Не проронив ни слова, Цолери взял оружие из рук Явы и отодвинул его в сторону. Затем шагнул вперед, встал напротив Харгала и кивком головы предложил начать поединок.
Харгал поднял меч.
Уставившись на призрачного воина, Дэберхем громко каркнул. В голосе ворона слышалось неприкрытое злорадство.
Ява тронул Ньялсагу за рукав:
— Что он говорит? Что Дэберхем сказал Харгалу?
Ньялсага с усилием разжал запекшиеся губы.
— «Тебе конец».
Глава-11
Свора сгинула, вернулась туда, откуда и пришла, но погода все еще оставалась пасмурной. Однако, между тучами кое-где уже проглядывало голубое небо, вселяя надежду на солнечный день.
Город только-только просыпался, на улицах еще не было ни суеты, ни оживления, и даже кофейня «Последний белый слон», наверное, еще не распахнула двери для любителей утреннего кофе.
Ньялсага устало думал, что возвращается прежняя жизнь: можно будет сколько угодно сидеть в кофейне за столом у окна, листать книгу заклинаний, и, никуда не торопясь и ни о чем не беспокоясь, разбирать замысловатые древние заклинания.
Правда, сначала неплохо бы хорошенько отдохнуть.
Старый, обмотанный изолентой, телефон затрезвонил. Звонила Алина.
— Все еще торчу в магазине, — недовольным голосом доложилась она. — И все из-за Явы. Ищет какой-то коньяк, о котором тут никто не слыхивал! Всех замучил! Любого другого продавщицы бы уже давно послали куда подальше, но Ява улыбается, поэтому бедняжки из кожи вон лезут!
— Главное, поесть привезите, — напомнил Ньялсага и прибавил, спохватившись: — И про нашу гостью не забудьте: она, наверное, тоже проголодалась.
— Не забудем, — проворчала Алина. — Что за гостья-то? Говоришь, девушка? Симпатичная?
— Очень. Стройная, черные косы, глаза синие, как васильки, — сообщил Ньялсага и не удержался от улыбки.
— Что, понравилась? Ты не радуйся очень-то, — хмыкнула Алина. — Сейчас приедет Ява и охмурит ее в два счета! В первый раз, что ли?
— Я по другому поводу радуюсь, — ответил Ньялсага, сдвигая в сторону хлам, которым был завален стол. — Это ведь наш последний гость. Вот отправим ее сегодня — и все! Начнется у нас спокойная жизнь.
Он уселся за стол, положил перед собой синий ежедневник.
— Это у вас она начнется, — вздохнула Алина. — А у меня новая учебная четверть на носу. Бахрам в агентстве?
— Здесь. С девушкой разговаривает, — Ньялсага раскрыл ежедневник. — Он ее только что привез, прямо с берега отправился на поиски. Быстро отыскал! Она, бедная, боится всего. Забилась в угол и из комнаты не выходит. Пытался я с ней поговорить, да куда там! Только и удалось выяснить, что она из Горного королевства. К счастью, Бахрам бывал там когда-то: ездил за новобранцами в Легион, немного изъясняется на тамошнем наречии, так что ему и карты в руки: пусть растолкует, что к чему.
Ньялсага перегнулся через стол, пытаясь заглянуть в соседнюю комнату.
— Он возле клуба ее обнаружил? — продолжала Алина. — Просто чудо, что никто из Своры не наткнулся на нее раньше!
— Повезло ей, — согласился Ньялсага, принимаясь шарить в ящике стола в поисках карандаша. Карандашей не было, зато обнаружились мотки веревок, гвозди, походная газовая плитка, закопченный чайник и упаковка сухого горючего.
Он с грохотом задвинул ящик.
— Купи-ка, Алина, по дороге штук десять карандашей, а то заклинания написать нечем!
— Бахрам все выбросил, — наябедничала она. — Сказал, что он не писарь и карандаши ему ни к чему.
— Не писарь, это точно, — хмыкнул Ньялсага, припомнивший, сколько труда пришлось положить на то, чтобы обучить Бахрама грамоте. — Вы там побыстрей, а? Успеть бы перекусить, пока Кемен не заявился. Он медальон привезет.
— Вот уж кого мы коньяком угощать не будем, — сурово заявила Алина. — Этот маньяк собирался отрезать тебе голову!
— Я же сам его об этом попросил.
— Его попросил, а нам ничего не сказал!
Ньялсага усмехнулся.
— Зато какой эффект неожиданности! Видели бы вы свои лица, когда Кемен держал нож у моего горла!
— Ты бы еще Лютера об этом попросил, — буркнула Алина. — Вот кто с огромным удовольствием оттяпал бы тебе башку! Хладнокровная скотина…
— Гинзога сразу поняла, что Кемен шутить не намерен и свое обещание сдержит, — продолжал Ньялсага.
Из трубки донесся вздох.
— Ну, может, ты и прав… он действительно разыграл все, как по нотам. Возможно, я его за это отблагодарю. Угощу чем-нибудь… приготовлю итальянский сандвич с песто и базиликом, например. Это очень изысканно!
— Конечно, приготовь, а то он мало страдал в жизни! — не удержался Ньялсага, повесил трубку при первом же возмущенном восклицании Алины и засмеялся.