Горькая сладость, стр. 20
Вера крикнула в открытую дверь:
— Я подумала хорошенько и поняла, что мне нужны два спелых помидора. Подбери, пожалуйста, дорогая, такие, чтобы можно было порезать на дольки.
Мэгги пробралась между колышками и сорвала два подходящий помидора. Но когда она, неся их на кухню, прошла по коврику, Вера проворчала:
— Сними туфли, дорогая. Я только вчера натерла полы.
К тому времени, когда пришел Рой, Мэгги уже готова была взорваться. Она встретила его на дорожке, ведущей к гаражу, и они под руку направились к дому.
— Как приятно, что ты встречаешь меня здесь, — произнес Рой с нежностью.
Мэгги улыбнулась и крепко сжала его руку, чувствуя, что раздражение проходит.
— Ах, папа! — вздохнула она, подняв лицо к небу.
— Я думаю, твой сюрприз внес разнообразие в жизнь твоей мамы.
— Ее чуть не хватил удар.
— У твоей мамы никогда не будет удара, она этого не допустит.
— Ты опоздал, Рой, — заявила Вера. Она стояла в дверях и нетерпеливо, с раздражением указывала на белый сверток в его руке. — Я должна успеть поджарить эти отбивные, так что поторопись.
Он вручил ей сверток, и Вера исчезла. Рой пожал плечами и печально улыбнулся дочери.
— Давай пройдемся, — предложила Мэгги. — Покажи мне, что нового ты смастерил.
В гараже пахло свежей древесиной.
— Почему ты позволяешь ей так обращаться с собой, папа? — спросила Мэгги.
— Твоя мама — хорошая женщина.
— Она хорошая кухаркаи хорошая домашняя хозяйка.Но нас обоих она сводит с ума. Ты как хочешь, а я больше не могу. Почему ты это терпишь?
Он немного помолчал и сказал:
— Вероятно, я просто никогда не считал, что из-за этого стоит волноваться.
— И вместо этого ты приходишь сюда.
— Ну, я неплохо провожу здесь время. Недавно сделал несколько скворечников и кормушек для птиц, может, продам их.
Мэгги взяла отца за руку.
— Неужели у тебя никогда не возникало желания попросить ее замолчать и позволить тебе самому подумать о себе? Папа, она же вертит тобой, как хочет.
Он поднял обструганную дубовую деревяшку и погладил ее пальцами.
— Ты помнишь бабушку Пиерсон?
— Да, смутно.
— Она была такой же. Командовала моим отцом, как сержант на строевой подготовке новобранцами. Я привык так жить.
— Но это неправильно, папа.
— Они умерли, когда уже отпраздновали свою золотую свадьбу.
Их взгляды встретились.
— Это стойкость, папа, а не счастье. Это разные вещи.
Рой перестал гладить деревяшку и осторожно отложил ее в сторону.
— Так живет мое поколение.
Пожалуй, он был прав. Пожалуй, он чувствовал себя спокойно здесь, за работой в своей мастерской. Жена содержала дом в идеальном порядке, следила за тем, чтобы еда была вкусной, а одежда — чистой. Обычные обязанности жены, выполнение которых требовалось от женщины его поколения. Если отцу этого достаточно, то к чему Мэгги раздувать его недовольство?
Она коснулась его руки.
— Забудь о том, что я говорила. Пойдем ужинать.
Глава 4
Гленда Холбрук-Кершнер жила на ферме, в доме, которому было девяносто лет, окруженном двадцатью акрами вишневых деревьев Монтморенси, шестью акрами невозделанных лугов, лесами, достойным почитания древним красным амбаром, чуть менее древним амбаром из стальных жердей и хитросплетением дорожек, протоптанных детьми, машинами, собаками, кошками, лошадьми, коровами, оленями, енотами и скунсами.
Мэгги была здесь давно. Теперь дом стал больше, с обшитой вагонкой пристройкой, выступающей за первоначальную конструкцию из известняка. Веранда, некогда огороженная белыми перилами, сейчас была застеклена и стала частью жилого пространства. Позади дома по восточной стороне холма тянулся вниз громадный огород, а на бельевой веревке (почти столь же длинной, как и огород) висело четыре лоскутных одеяла. Мэгги въехала во двор около восьми часов вечера.
Двигатель еще работал, когда задняя дверь распахнулась и оттуда выплыла Бруки.
— Мэгги, ты здесь! — воскликнула она.
Оставив дверцу машины открытой, Мэгги побежала к подруге. Они крепко обнялись, сияя от радости и рассматривая друг друга.
— Бруки, как же замечательно видеть тебя!
— Я не могу в это поверить! Я просто не могу в это поверить!
— Я здесь! Я уже здесь!
Наконец, отступив немного, Бруки воскликнула:
— Бог мой, посмотрите на нее! Тощая, как щепка. Тебя что, не кормят в Сиэтле?
— Я приехала сюда, чтобы поправиться.
— Ну, это как раз то самое место, которое тебе нужно.
Сделав пируэт, Гленда продемонстрировала свои округлые формы. Каждая беременность добавляла ей пять фунтов веса. Однако для женщины средних лет Гленда была весьма привлекательной, с короткими вьющимися каштановыми волосами, заразительной улыбкой и притягательными карими глазами.
Она похлопала по своим пышным бокам и оглядела себя.
— Как сказал бы Джин, тепло зимой и прохладно летом.
Продолжая смеяться, они направились к дому.
— Входи, знакомься.
На ступеньках ждал Джин Кершнер, высокий, угловатый, одетый в голубые джинсы и выцветшую клетчатую рубашку. Он держал за руку маленькую, не выше его бедра, девочку в длинной ночной рубашке. Пшеничный фермер и счастливый отец, подумала Мэгги, когда он, отпустив ручку ребенка, протянул ей руку для приветствия.
— Значит, это Мэгги. Прошло много времени.
— Привет, Джин, — улыбнулась она неторопливо говорящему мужчине.
— Может быть, теперь, когда ты здесь, Гленда перестанет беспокоиться.
Девочка потянула его за джинсы.
— Папа, кто это?
Он взял малышку на руки.
— Мамина подруга Мэгги. — И пояснил, обращаясь к Мэгги: — Это наша предпоследняя — Крисси.
— Привет, Крисси, — протянула руку Мэгги.
Малышка сунула в рот палец и, застеснявшись, прижалась лбом к подбородку отца.
Смеясь, они прошли в дом, а Гленда в это время рассказывала:
— Остальные дети — кто где. Джастину два, он уже улегся, слава богу. Джулия и Дэнни катаются на нашей лошади Пенелопе. Эрика — на свидании, у нее сейчас прелестный возраст, ей шестнадцать, и она безумно влюблена. Тодд работает в городе, обслуживает столики в «Лакомке». Ему — девятнадцать, и он пытается решить, следует ли связать свою жизнь с военно-воздушными силами. Пол, наш старший, уже вернулся в колледж.
Дом оказался просторным и прочным, с расположенной со стороны фермы кухней, в которой главенствовал стол, окруженный восемью стульями. В огромной жилой комнате, продолжавшей кухню, стояли потертые диван-кровати, телевизор и в конце, перед застекленной верандой, старомодная железная кушетка и два кресла-качалки. Обстановку нельзя было назвать роскошной; выжженная картинка с изображением косули, детские рисунки, декоративные тарелки, комнатные растения... И все же, как только Мэгги вошла, она почувствовала себя дома.
Она сразу же определила, что семьей Бруки управляла твердая, но любящая рука.
— Поцелуй маму, — велел Джин Крисси, — и отправляйся спать.
— Не-ет! — Крисси в знак протеста забила ногами по его животу и свесилась боком через отцовскую руку.
— Да, спорщица.
Крисси обхватила обеими руками лицо отца и попыталась применить женскую уловку:
— Пожа-а-алста, папа, разреши мне лечь попозже?
— Ну и кокетка же ты, — сказал Джин. — Поцелуй маму быстренько, если хочешь.
Прямые длинные волосы Крисси дважды качнулись возле подбородка матери, когда она крепко обняла ее и поцеловала.
— Спокойной ночи, моя сладкая.
Отец на руках отнес девочку наверх.
— Ну, — сказала Гленда, — теперь мы можем побыть одни. И, поскольку я дала слово... — Она открыла холодильник и достала зеленую бутылку с длинным горлышком. — По такому случаю я бы выпила глоток зинфанделя.
— С удовольствием. Особенно после трехчасового общения с моей мамой.