Роман, стр. 79
Моя рецензия на „Каменные стены“ нигде не вызвала такой бури, как в нашем колледже, где ее восприняли как пасквиль одного выпускника на другого. Когда президент Росситер вызвал меня на ковер, передо мной был уже не тот чиновник, который лебезил перед потенциальными меценатами. Как бульдог, защищающий свою кость, он прорычал:
— Что это за ребячество, Карл! Вы злитесь, уходя от нас, потому что у вас не сложилась личная жизнь. И вы, как шестнадцатилетний юнец, хотите сделать это, громко хлопнув дверью. Но учтите, себе вы навредите больше, чем нам. В любом колледже на вас будут смотреть как на человека, способного оскорбить того, от кого вы приняли миллионы долларов на развитие своей кафедры.
Когда я попытался защищаться, он нанес мне удар в самое уязвимое место:
— Вы не задумывались о том, что вам, как профессиональному критику, нельзя было даже рецензировать книгу Йодера, не говоря уже о том, чтобы бичевать ее? Даже если бы вы написали хвалебную рецензию, все равно бы вызвали подозрение в академических кругах — слишком близко вы знакомы с автором, слишком тесно переплетены ваши личные отношения. Надеюсь, что в Филадельфии вы будете вести себя более зрело, чем у нас. Вы правильно делаете, Стрейберт, что уходите. Вы больше не пользуетесь нашим расположением.
Миссис Гарланд тоже не преминула отчитать меня:
— Позор! У вас, должно быть, поехала крыша, если она у вас есть вообще.
Что касается реакции самого Йодера, то я узнал о ней от одного из своих студентов и не смог скрыть удивления:
— Моя тетка, которая помогает миссис Йодер делать уборку в доме, рассказывала мне, что в воскресенье он раскрыл „Таймс“, посмотрел вначале „Недельный обзор“, затем небрежно полистал „Книжное обозрение“ и на странице 12 увидел жирный заголовок: „Грензлерский октет“ рухнул не с грохотом, а с визгом». Взгляд его задержался на подписи «Карл Стрейберт», но читать рецензию он по своему обыкновению не стал. После беглого просмотра первой полосы, где были новости, он отложил пухлый воскресный выпуск в сторону и пошел в свою столярную мастерскую.
А вот Эмма, по словам студента, не пропустила рецензию, появления которой она ожидала в этом выпуске, и издала яростный рык, когда прочла все девять абзацев, в которых я громил ее мужа и его роман. И, зная, что Лукас старается избегать таких моментов, тем не менее ворвалась в мастерскую со словами:
— Дорогой, ты должен знать об этой ужасной вещи… — И срывающимся голосом прочла два моих заключительных абзаца:
«„Каменные стены“, замковый камень в цепи скучных романов, со всей очевидностью демонстрирует хлипкость основы, на которой выстроена вся эта эпопея. Он затянут, сентиментален и топорно сработан. Его персонажи деревянные, а диалоги мелкие, как опилки. Действие хромает, сюжет трещит по швам, а манера рассказчика, которой якобы знаменит мистер Йодер, набила оскомину. И, что самое прискорбное, своих земляков из пенсильванской Германии он представляет какими-то забавными чудаками и напрочь лишает их ореола непокорности современному миру, которому те не доверяют.»
«Трудно себе представить, чтобы мало-мальски серьезный писатель тратил свое время на такую слащавую стряпню. Еще труднее представить, что разборчивый читатель сможет дотерпеть до конца, читая эту утомительную болтовню. Точно так же, как шестнадцать пустышек из серии „Джална“ не имеют никакого отношения к Канаде, так и восемь томов эпопеи „Гренадер“ не имеют ничего общего с Америкой, ни прошлой, ни настоящей. Из двух печальных эпопей этот последний роман о немцах самый плохой. Как предсказывал поэт: „Не каменными стенами возводится роман!“»
Тетка студента рассказывала: «Хлопнув газетой, об пол, Эмма закричала: „Ну, Лукас, и что ты собираешься делать с этим?“ А он ответил ей со скамьи, где восстанавливал один из своих магических знаков: „Что делать? Собираюсь закончить его раскраску“.»
IV
Читатель
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 6 ОКТЯБРЯ. Проснувшись рано утром, я знала, что сегодняшний день будет особенным в жизни нашей немецкой глубинки. Книги настолько важны для меня и я так горжусь тем, что мой внук уже издал одну и, похоже, заканчивает другую, что с особым интересом встречаю все написанное в нашей округе. Я радовалась успехам профессора Стрейберта из нашего колледжа, когда вышел его критический труд, и огорчилась, когда провалился его роман. Но особую радость последние пятнадцать лет мне доставлял успех, который встречали в стране, да и во всем мире, романы моего друга Лукаса Йодера.
Все, кто следил за его творчеством, знали, что завтра выходит его последний роман грензлерской серии «Каменные стены». А это означало, что сегодня в «Нью-Йорк таймс» должна появиться важная рецензия на него. Стыдно признаться, но я в свое время не обратила внимания на его первые три романа и даже не слышала о них, хотя действие в книгах разворачивается как раз там, где я живу. Однако в то время о нем не слышали миллионы американцев, так как тиражи его книг были мизерными.
В публичной библиотеке Дрездена работала милая и умная женщина, которая напоминала мне мою несчастную дочь тем, что тоже связала свою жизнь с конченым человеком. Но в отличие от моей Клары ей хватило ума избавиться от него, убедившись в том, что он не что иное, как сквернослов, пьяница и бабник. Ходили слухи, что свои отпуска она проводит вместе с женатым профессором филологии из Пенсильванского университета. В наших местах это вызывало пересуды, ноя считала, что если такой образ жизни устраивает ее, то другим до этого не должно быть дела.
Будучи профессиональным библиотекарем, она пятнадцать лет назад раскрыла мне глаза, сказав:
— Миссис Гарланд, вам надо обязательно прочесть новый роман Лукаса Йодера «Изгнанный». Он отличается классической простотой и глубоким трагизмом.
Меня всегда привлекали реалистические произведения с глубокими страстями, такие, как «Мадам Бовари» или «Анна Каренина». «Изгнанный» оказался как раз такой книгой, персонажи которой можно было встретить на рынках Ланкастера в начале столетия, и я рада, что по этому роману снимается кинофильм.
Но коммерческого успеха книга не имела. По крайней мере, в момент своего выхода — это теперь она издается по всей Европе. И сейчас мне не терпелось узнать, как будут встречены его «Каменные стены», так как хотелось, чтобы он закончил свою писательскую карьеру триумфом.
Спускаясь из своей спальни, я по привычке задержалась на лестничной площадке и обвела взглядом комнату, напоминавшую мне о моем муже Ларриморе и том оптимизме, с которым он смотрел на жизнь и ее проблемы, возглавляя сталелитейную компанию. Он сам проектировал этот дом, следил за его строительством и определял дизайн — американский «колониальный стиль», со вкусом дополненный элементами немецкой культуры. Именно он настоял на том, чтобы окна находились на южной стене, откуда открывался широкий вид на долину.
Когда посетители входили в эту комнату — мы называли ее «Большой», — перед ними оказывались два помещения поменьше: слева — столовая на двенадцать мест, справа — уютная библиотека, расстановка книг в которой не отличалась нарочито показной красивостью, потому что их постоянно читали и перечитывали. Эти три комнаты я особенно любила. Ларримор называл это место поющим, потому что сюда долетали звонкоголосые бризы, гуляющие над долиной. Местные называли дом дворцом. А для меня он был родным домом.
В нетерпении позвонив Оскару, я спросила:
— «Таймс» еще не приносили?
— Мадам, вы же знаете, что воскресный выпуск верстается в последнюю минуту и приходит поздно, — терпеливо разъяснил он.
— Да, да, я забыла. Не терпится поскорее прочесть.
— Если я пойду за ним прямо сейчас, мне придется просто сидеть и ждать, — рассмеялся он.
— Да, конечно. Но, пожалуйста, принесите его как можно скорее.
Когда через некоторое время он принес толстый воскресный выпуск, я быстро нашла в нем раздел «Книжное обозрение». Мне казалось, что о таком важном произведении, как роман Йодера, будет написано на первой странице, но, к моему разочарованию, там не было о нем ни строчки. Перелистывая газету со все возрастающим беспокойством, я добралась наконец до страницы 12, где и обнаружила дикую рецензию своего просвещенного друга Карла Стрейберта.