Невидимый свет, стр. 3

В рубке гидроакустиков, куда спустился капитан 1 ранга, было очень тихо. Только по легкому дрожанию палубы можно было понять, что машины эсминца работают и «Мятежный» идет полным ходом. Гидроакустик, чернобровый, лобастый старшина 2 статьи медленно вращал левой рукой небольшой штурвал. Старшина всем телом подался вперед, напряженно вслушиваясь. Майский надел параллельные телефоны. В них раздался легкий шум. Рука акустика застыла на месте, штурвал перестал вращаться, и Майский уловил еле-еле слышный шум винтов.

— Лодкам — спросил капитан 1 ранга.

— Так точно. Идет в отдалении.

— Почему так плохо слышно?

— Далеко. И идут очень тихо. Иногда совсем стопорят ход.

Снова Майский стал прислушиваться к далекому, едва уловимому шуму. С его губ готово было слететь проклятье, но он сдержался и, сняв наушники, медленно пошел из рубки. На мостик Майский поднялся сумрачным и, обращаясь к капитану 3 ранга Басову, приказал:

— Возвращайтесь в базу!

Майский знал, что наших подводных лодок в этом районе быть не могло. Значит, лодка была чужая, а испытывать при «свидетелях» новое оружие невозможно. Результатов стрельб с лодки видно не будет — она находилась далеко. Но люди на лодке могли специальными приборами определить скорострельность и силу взрывов.

Капитана 1 ранга мучил вопрос: каким путем иностранная разведка могла узнать день и час выхода корабля в море? Ведь из базы то и дело выходят корабли. Но лодка безошибочно разыскала среди них тот, который шел на испытания.

Едва эскадренный миноносец встал в бухте на бочку, Майский вызвал в каюту Басова и Дунаева. Капитан 3 ранга Басов с трудом сдерживал свой гнев. Дунаев, полный медлительный человек, смотрел на Майского удивленно и растерянно. Он много сил приложил к тому, чтобы испытания прошли безупречно, изучил схемы, сам следил, как ставят на место каждый прибор, завинчивают каждую гайку. Он уже успел полюбить это новое, доверенное ему оружие, гордился им так, будто сам изобрел его. Дунаев был уверен в успехе, и вдруг такая неудача.

— Товарищи офицеры, — сказал Майский. — Лодка, которая ждала нас в море, знала точно, когда выйдет из бухты наш корабль. О дне и часе выхода «Мятежного» в море было известно только четверым. Об этом знал я, вы двое, да майор Сечин. Я никому, кроме вас, не сообщал об этом. Подумайте и вспомните, может быть, прямо или косвенно вы говорили кому-либо о выходе?

— Я не говорил, — отозвался Дунаев. — Впрочем… — лицо его покрылось красными пятнами, он достал из кармана платок, вытер испарину. Майский и Басов молча ждали.

— Впрочем… Вчера я был дома. Мы живем вдвоем с сестрой, с Наташей… Я сказал, чтобы она собрала белье. Наташа спросила: «В море?» Я по привычке ответил, что уйдем вечером… Но нет, этого, не может быть! Чтобы Наташа?!

— Не волнуйтесь, Андрей Пантелеевич, — успокоил его Майский. — Мы знаем, Наташа — хорошая девушка, комсомолка. Но враг хитер. И вы правильно поступили, сообщив нам…

После разговора с офицерами Майский поехал к полковнику Радунову. Ему много раз приходилось встречаться с полковником. Радунов нравился ему своей неторопливостью, вдумчивостью и той особой теплотой, располагающей к себе, которая встречается довольно редко.

— Рад видеть вас, Георгий Степанович, — приветствовал Майского Радунов. — Я догадываюсь, что привело вас ко мне… Вы прямо с корабля?

— Да.

— И, конечно, не завтракали?

— Не успел, — признался Майский.

— Ну, садитесь, — показал на кресло полковник, доставая из шкафа бутылку лимонада и тарелку с бутербродами.

— Я тоже еще не ел. Давайте-ка закусим.

— Но дело важное, — пробовал возразить капитан 1 ранга.

— Я слушаю вас, — сказал полковник, подвигая Майскому тарелку с бутербродами.

Капитан 1 ранга рассказал о разговоре с Дунаевым. Слушая его, Радунов записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте.

— А теперь я хочу посоветоваться с вами, — продолжал Майский. — Что нам делать с подводной лодкой, если она появится еще раз? Заставить ее всплыть, отогнать от наших вод?

Радунов ответил не сразу. С минуту он сидел, наклонив голову, будто изучая записи, сделанные в блокноте.

— Нет, — сказал он наконец. — Пускай лодка ходит. Не трогайте ее.

— Я вас не понимаю.

— Сейчас объясню… Мы сделаем другое. Я поговорю с командующим, и, надеюсь, он даст согласие. Капитан-лейтенанту Дунаеву придется выехать в командировку…

В МАТРОССКОМ ПАРКЕ

Густой, тенистый парк, раскинувшийся на холмах у самого берега моря, был гордостью жителей города. За войну парк этот сильно поредел. В дни оккупации фашисты вырубили много деревьев для строительства укреплений. Вернувшиеся в город после освобождения жители и моряки много потрудились над восстановлением парка, посадили деревья, разбили дорожки и клумбы. И парк помолодел, его буйная зелень радовала глаз, манила отдохнуть в тени аллей. Сюда любили ходить жители города, но особенно многолюдно было в парке в дни увольнений с кораблей. На танцевальной площадке играл оркестр, кружились моряки в белых кителях и форменках. За высоким забором летнего кинотеатра смеялись и разговаривали невидимые герои кинокартин. В парке было весело и шумно. Только на дальних темных и узких аллеях, где над головой аркой нависли кроны деревьев, было тихо.

Здесь находили себе уединенный приют влюбленные пары, слышался приглушенный говор.

В дальнем углу парка, среди густой зелени, на склоне холма, стоял белый павильон. В нем безраздельно господствовал известный всему городу фотограф Федя Луковоз, молодой человек лет двадцати пяти, подвижной и веселый, влюбленный в свое дело. Снимки у него получались замечательные, и моряки охотно шли к нему фотографироваться. Внешность у Феди была довольно примечательна. Он был высок, тощ, узкоплеч. На тонкой шее покачивалась большая готова с огромной копной каштановых волос, которые Федя чуть-чуть завивал. Одевался он очень элегантно. В летние дни фотограф носил желтые туфли, светлые брюки и голубую тенниску. Головные уборы он презирал. В любое время года его львиная грива оставалась непокрытой.

Жил Луковоз тут же в павильоне, в пристройке на втором этаже. На письменном столе в его комнате стояло десятка три отлично выполненных женских фотографий, давших повод считать Федю непревзойденным сердцеедом. И мало кто догадывался, что веселый, разбитной фотограф имеет только одну сердечную привязанность, доставлявшую ему много беспокойства и переживаний.

Студентка Педагогического института Наташа Дунаева, девушка с карими лукавыми глазами, частенько наведывалась в павильон. Федя учил ее фотографировать, ходил с ней на танцы, а иногда и в ресторан. Он несколько раз пытался объясниться с Наташей, но смуглая, бойкая на язык девушка всегда сбивала его с толку.

— Наташа! — начинал Федя

— Ты хочешь поступить в вечернюю школу? — улыбаясь, спрашивала она.

— Нет, я хочу…

— Поступай, я помогу тебе.

Федя обиженно замолкал. Учеба его не интересовала Наташе будто доставляло удовольствие дразнить его. Вот и сегодня: они договорились кататься на лодке, а она привела с собой молодого рослого лейтенанта с сильными, покатыми плечами.

— Знакомьтесь. Иван Горегляд, — представила Наташа. — Сослуживец моего брата и мой знакомый. Хочет сфотографироваться.

— Очень обрадован, — уныло произнес Луковоз и принялся устанавливать треногу с фотоаппаратом.

— Чудесный вид! — сказала Наташа, показывая в сторону моря.

— Красиво, — согласился Горегляд.

Со склона холма видна была безбрежная, чуть выпуклая голубая гладь моря. В бухту тихо входил пароход. Из-за ограды военного порта виднелись мачты военных кораблей. На фоне голубой воды отчетливо вырисовывались контуры эскадренного миноносца, стоявшего на рейде.

— Это «Мятежный», правда? — спросила Наташа.

— Да, — неохотно промолвил лейтенант.