Дороги на Ларедо, стр. 21

Бенито был добрым человеком. Мария знала, что ей станет не хватать его. Он был добрее, чем ее отец, ее братья, ее дядя и все другие мужья в округе. Несправедливо, что его постигла такая жестокая смерть, но, по крайней мере, он пересек границу между тем и этим миром и попал туда, где нет страданий. Мария не верила в ад. Если он существовал, то люди попадали в него при жизни. Его приносили с собой техасцы. Они несли в себе зло, которое выплеснули на нее, когда схватили ее в собственном доме. Вот это был ад, и он настиг ее у родного порога. А Бенито ад не грозил. Он всегда любил покой и теперь обрел его навсегда.

Но он не сможет больше протянуть к ней руку, когда она окажется возле кровати. А она не сможет взять эту руку и направить ее. Мария чувствовала, что убийца, должно быть, знал, чем они занимались за закрытой дверью в то утро. Может быть, именно поэтому были отрублены кисти рук. Кое-кто, как в стародавние времена, все еще делал ожерелья из пальцев. Может быть, руки и ноги Бенито как раз и были отрублены для того, чтобы сделать из них такое ожерелье. Мария не знала этого и никогда не узнает.

Под скорбью у Марии клокотал гнев. Она была верной женой Бенито, и, хотя ее скорбь глубока, гнев оказывался сильнее. Первые два мужа у нее были эгоистами. Со временем они нашли бы себе женщин помоложе. А Бенито не хотел никого, кроме нее, и никогда бы не взял себе молодую. Сознание этого еще сильнее разжигало в ней злость. Когда-нибудь все-таки убийца раскроется. И тогда она обрушит на него всю силу своей мести, даже если это будет стоить ей жизни.

Ей хотелось присесть на кровать и еще раз потрогать руки Бенито. Но теперь это невозможно.

— Как ты думаешь, убийца мексиканец или техасец? — спросила она у Джо дня через два после похорон. Он побывал на месте убийства и осмотрел его, но если и пришел к какому-нибудь заключению, то держал его при себе.

— Какая разница? — Джо любил отвечать вопросом на вопрос.

Временами она едва сдерживалась, чтобы не отвесить ему оплеуху, когда сын был с ней таким наглым. Его насмешки приводили ее в ярость. Он был смышленым парнем, но слишком уж миловидным для мужчины и думая, что смазливость дает ему право быть непочтительным с матерью, Джо был блондином, a guero. И теперь с вызывающим видом смотрел на мать в ожидании ее следующего вопроса. До него не доходило, что она нуждается в помощи. Как не доходило до его отца в свое время. Вместо этого он предпочитал перевернуть ее вопрос и сделать из него другой.

— Разница в том, что Техасом владеют гринго, — пояснила Мария, — а Мексика принадлежит нам.

— Это всего лишь разные названия одного и того же места, — заметил Джо. — Это все должно принадлежать нам. Когда-то это было наше, и мы не должны улыбаться гринго, когда переправляемся через реку.

— Я не улыбаюсь гринго, но Техас не считаю своим, — возразила Мария. — Я женщина, и у меня нет власти ни над чем. Даже мои дети не принадлежат мне. Даже ты.

— Я ничей, — надменно заявил Джо.

Мария вдруг не сдержалась и отвесила ему оплеуху. Он был слишком похож на других мужчин. Он был наглым и ему наплевать на ее скорбь по Бенито — единственному доброму мужу из тех, что у нее были.

Джо не шелохнулся, когда она ударила его; только в глазах прибавилось холода. На голове у него красовалась шляпа — небольшое белое сомбреро, которая слетела от ее шлепка. Джо быстро подхватил ее и внимательно осмотрел, не испачкалась ли она. Он был страшно щепетилен в отношении своего внешнего вида. По его мнению, даже малейшее пятнышко могло испортить шляпу.

— Это был последний раз, когда ты ударила меня, мать, — процедил Джо, аккуратно водружая шляпу на голову.

Мария шлепнула его еще раз, но уже сильнее, и шляпа опять оказалась на полу.

— Ты мой сын, — сказала она, — и я буду шлепать тебя, когда это потребуется.

Джо поднял шляпу и понес на улицу, чтобы отряхнуть от пыли. Потом он исчез и не появлялся с неделю, а когда вернулся, то не стал даже разговаривать с ней. Просто молча достал из седельных сумок грязную одежду и сунул ей, чтобы она постирала. Он приехал на вороном коне, которого Мария никогда раньше не видела, как не видела и седла, укрепленного на коне. На сапогах у Джо были также незнакомые ей серебряные шпоры.

Мария не стала спрашивать его про коня. Она вышла из дома и подошла к Терезе и Рафаэлю, которые играли со своей живностью под деревом во дворе. Рафаэль напевал одну из своих заунывных песенок. Он был уже большим, по характеру своему не шел ни в какое сравнение с Джо, вот только Бог почему-то обделил его разумом. Марию охватила печаль при мысли об этом. Собрав белье, она направилась к реке. Рафаэль пошел вслед за ней со своими козлятами. Тереза остановилась, чтобы поговорить со старой женщиной, моловшей кукурузу. Терезу знала вся деревня. Она была такой проворной и так хорошо ориентировалась на улице, что многие даже не верили в ее слепоту.

Одежды с детей для стирки накопилось столько, что ей трижды пришлось с реки возвращаться за ней. Утро уже было позднее, и на берегу, где женщины стирали белье, осталась одна только старая Эстела. Эстела родила тринадцать детей и всех их пережила. Одни утонули во время наводнения, а остальных унесли болезни. Теперь Эстела жила одна, и стирки у нее было немного. Однажды она рассказала Марии, что пришла к реке потому, что услышала, как из воды ее звали утонувшие дети. После этого она убедила себя в том, что ее дети на самом деле не утонули, а просто живут в реке вместе с лягушками, рыбами и маленькими змейками. Бог дал им жабры, такие, как у рыб, и они могут дышать в воде. Старая Эстела была уверена, что они там, и каждое утро слушала их голоса.

Рафаэль помогал Марии стирать. У него были одна-две простые и посильные обязанности, и он всегда старательно выполнял их. Ему нравилось колотить белье о камень, а затем расправлять его так, чтобы его промывала холодная вода. Время от времени течение срывало какую-нибудь рубашку прежде, чем он успевал придавить ее камнем. Тогда Рафаэлю приходилось нырять, чтобы вернуть ее на место. Завидев его в воде, овцы с перепугу начинали блеять. Иногда к месту стирки приходила и Тереза. Она знала тропинку к реке так же, как и все остальные в деревне. Тереза с Рафаэлем не могли долго находиться порознь. Они слишком нужны друг другу. Тереза не могла заснуть, если Рафаэля не было рядом. Он стал ее глазами, а она его умом. Марии было трогательно смотреть, как заботливо ее дети относились друг к другу.

— Слышишь своих детей, Эстела? — спросила Мария.

— Слышу девочек, — слабым надтреснутым голосом ответила Эстела. — Они там, под тем кустом, где пьют койоты.

Возле куста слышалось журчание воды.

— А вот мальчиков мне не слышно, — пожаловалась Эстела. — Может быть, они отправились в Педрас-Неграс.

— Думаю, что там побывал и мой мальчик, — проговорила Мария, вспомнив о вороном коне и серебряных шпорах.

Джо Гарза направлялся в Мехико, чтобы подыскать себе ружье получше. Когда ему было семнадцать, через Охинагу проезжал старый золотоискатель, у которого имелся с собой маленький чемоданчик из отличной кожи с золотым тисненым крестом на нем. Джо нравились изящные вещи. Маленький чемоданчик вызывал у него восхищение, и ему очень хотелось узнать, что там лежит. Старый Томас, который однажды работал на немца, сказал, что сеньор Лихтенберг возит в нем свою винтовку.

Джо подумал тогда, что винтовка, если ее возить в чемодане, будет не нужна, когда возникнут неприятности. Ведь если они возникают, то возникают быстро. Апачи, которым продал его Хуан Кастро, могут убить тебя несколько раз и разными способами, пока ты будешь пытаться достать винтовку из кожаного чемоданчика. Джо видел, как они убивали людей, у которых оружие находилось в руках, но которые были слишком напуганы, чтобы выстрелить из него. Эти люди умирали из-за того, что боялись умереть.

Старый немец очень устал, пока добирался до Охинаги, и едва держался на ногах. Вежливо попросившись на постой к Марии, он дал ей золотую монету, от которой та не стала отказываться. После этого он снял свои высокие ботинки и вскоре уснул, никак не побеспокоившись о сохранности своего багажа.