Право на жизнь, стр. 45
Северьян растерялся. Но с растерянностью приходила и догадка. Правда, даже он не мог поверить в очевидное.
— Как зачем, здесь ее дом.
— Здесь мой дом, этой приживалке нечего здесь делать! И вообще, шел бы ты отсюда. Теперь снова надо ее в лес уводить, авось в этот раз сгинет.
— Мама? Что ты говоришь?
Девочка не убежала. Она пряталась за углом и слушала разговор. Мать уже и не пыталась скрываться. Брезгливо посмотрела на Мару.
— Говорю, не нужна ты мне. Только жрешь за троих, и проку от тебя никакого. Так что убирайся отсюда, пока…
Женщина дернулась от удара. Северьян влепил ей такую пощечину, что она с трудом устояла на ногах.
— Тварь, — злобно выдохнул он, — жалкая тварь. На ребенка еды не хватает? Да ты хуже зверя, зверье своих не бросает. Попомни мои слова, когда будешь в старости подыхать одна. И никто к тебе воды не принесет.
Мара стояла, схватившись руками за голову. С уст ее слетали еле слышные слова.
— Дядя Лука, не бей маму…
Северьян стоял, не в силах сдвинуться с места. Он, прожженный огнем и пеплом, видевший смерти и сам приносивший смерть, растерялся. Неужели родная мать может так просто бросить родную дочь, бросить намеренно, на погибель? Неужели, она после этого смеет называть себя человеком…
В сенях послышался шум. Вслед за женщиной из дома вышел здоровенный мордатый мужик. Северьян скривился. Неуж-то, получше мужика не могла отыскать.
— Что здесь? — Рявкнул он. — Опять твоя замарашка пришла? Может не стоит отводить ее в лес? Дать обухом топора по башке, и закопать?
Северьян встретился с ним взглядом.
— А ты кто такой? — Спросил мужик. — Чего надо?
— Это он Марку привел, — всхлипнула женщина, держась за покрасневшую щеку.
— Ну, раз привел, пусть оставляет себе, — рассудил мужик. Весело подмигнул Северьяну. — Девчонка-то ничего, и бесхозная к тому же. Можешь делать с ней что хочешь, сейчас еще подрастет немного…
Договорить он не успел. Кулак убийцы вбил ему в глотку все зубы, так, что мордоворот отлетел вглубь дома. Оттуда раздавался его сдавленный стон. А Мара стояла и безутешно плакала.
— Пошли, — Северьян взял ее за руку, — тебе здесь больше нечего делать.
— А ты меня не бросишь?
Глаза девчушки преданно смотрели на убийцу.
— Не брошу.
Обернулся, бросил яростный взгляд на тварь, смеющую называться матерью.
— Надеюсь, ты умрешь страшной и тяжкой смертью, — сказал он и зашагал в сторону корчмы.
Всю дорогу Мара молчала. Лишь с широко открытых глаз катились неудержимые слезы, и губы были поджаты, совсем как у взрослой. Северьян шагал уверенно, не принужденно, стараясь вселить ту же уверенность и в девчушку. Ей действительно досталась незавидная участь, слишком уж рано придется повзрослеть. И Северьян, как бы ни хотел помочь малютке, попросту не мог этого сделать. Он знал, что от девочки придется избавиться еще до того, как он сядет на корабль, направляющийся в Царьград. Хорошо бы подыскать ей место в какой-нибудь бездетной семье, на худой конец, устроить работать в какой-нибудь корчме, или постоялом дворе. Конечно, это не то, что сейчас нужно ребенку, но и гораздо лучше погибели в лесу. Жизнь всегда лучше смерти. Ну, или почти всегда.
В корчме было пусто и безлюдно. Оно и понятно, село не ахти какое, только за счет случайных постояльцев и кормятся. Хозяин, грузный пожилой мужчина, лениво вышел на встречу путникам. Оглядел с ног до головы, хмыкнул.
— Все-таки сбагрила Акулина свою дочку. Ну, может это и к лучшему, — пробормотал он. — Ты присаживайся, странник. Накормить уж накормлю.
Северьян вытащил из кошеля золотой, бросил на стол. Не так часто бывают здесь постояльцы, пусть хоть немного окупится корчма. Но хозяин отнюдь не обрадовался. Брезгливо оглядел монетку, кинул Северьяну.
— Нашто мне эти золотые кругляшки? — Усмехнулся он. — Это в Киеве деньги в ходу. А нам они ни к чему. Все держится на обмене.
Северьян недовольно хмыкнул. Оказывается, и рядом со стольным градом еще остались зачахлые ростки прошлого. Здесь деньги не в ходу, да и правда, зачем они селянам, если все сполна окупается собственным трудом. Живут себе, и плевать они хотели на все изыски цивилизации. Делать было нечего. Запасы еды уже иссякали, говорящий кот, будь он неладен, ночью втихомолку пожрал все мясо. Так или иначе, но надо запасаться провизией.
— А это подойдет? — Северьян вынул из сапога длинный, острый кинжал. Хозяин корчмы оглядел его со всех сторон, проверил на остроту, порезав палец.
— Это другое дело! — Согласился он. — Знатный ножик! За него я и вас обоих накормлю и еще в дорогу еды соберу. Вы ведь не собираетесь здесь оставаться?
— Нет, — признался Северьян. — Посидим немного и в путь.
Мара угрюмо молчала. Северьян не стал ее беспокоить. Девочке сейчас предстояло пережить прежде всего горе в своей душе. Об остальных проблемах, ожидающих ее, убийца пока промолчал.
Хозяин принес большие миски с кашей и мясом, и большой кувшин с пивом, для Северьяна и крынку молока для Мары. Северьян набросился на еду, как оголодавший волк, перемалывая все, что попадается, глотал не пережевывая, и запивал кислым, противным пивом. Он, как и волк, ел про запас.
Мара жевала неторопливо, неохотно. Она, конечно, была голодна, но кроме голода ее мучили чувства, куда более противоречивые. Это лишь у немногих, во время душевных переживаний просыпается жгучий аппетит. Северьян глотал кусок за куском, и чуть не подавился, услышав тихий детский голосок.
— Скажи, дядя Лука, а ты меня не бросишь? Не оставишь в лесу, как мама?
— Нет, — Северьян заставил себя улыбнуться. — Конечно нет, глупышка.
Невероятно, но девочка улыбнулась. Неуверенно, с опаской, но и это было не мало. Умеет бороться с чувствами, — довольно хмыкнул убийца, — такая не пропадет. И с новой силой принялся уплетать горячую, наваристую кашу.
Глава 29.
Они покинули деревню только к вечеру. Сытый, довольный жизнью Северьян шел, и рассказывал на ходу о своих приключениях. Баял об упырях, вурдалаках, не забыл помянуть и говорящего медведя. Мара слушала его раскрыв рот, так было интересно девчушке, словами не передать.
За неспешной беседой, они и не заметили, как вошли в лес, медленно брели по утоптанной грибниками тропинке, пока та не стала петлять и сбиваться.
Веселый жизнерадостный, лес вдруг посуровел, посмурнел. Ветки нависали сердито, намереваясь если не придавить, так хоть оцарапать, порвать одежду, на худой конец, просто напугать.
Мара в страхе оглядывалась по сторонам, ежась. Северьян успокаивал ее, но сам тоже волновался, держал руку на эфесе меча. Кто знает, что за хищники здесь водятся? Может и такие, что проглотят в один присест, не дрогнут, и пережевывать даже не станут.
Стрекот кузнечиков и зловещее уханье филина разбавил протяжный волчий вой. Дальше идти нельзя, решил Северьян, искренне пожалев, что не остался ночевать в корчме. Там, все-таки поспокойнее. В спешке начал срубать с деревьев нижние ветви-раскоряки. Девчушка ходила за ним как привязанная, Северьяна это уже начинало злить. С горем пополам нарубил дров на костер и небольшой запас сделал, чтобы всю ночь топить. Щелкнул пальцами, вспыхнул огонь.
Мара всплеснула руками.
— Дядя Лука, никак ты волхв? — Воскликнула она.
— Да нет, что ты, никакой я не волхв, — улыбнулся Северьян.
«Я убийца», — хотело сорваться с языка. Но он промолчал.
Костер разгорался неохотно, недовольно потрескивал, дескать, такие дрова и грызть-то лишь зубы ломать. Северьян сделал запалы с трех сторон, дело пошло лучше. Волчий вой, казалось, приблизился. Северьян подбросил хвороста в огонь, на всякий случай положил подле себя меч. Впереди за деревьями и правда мелькнула волчья тень. Зверя явно спугнул огонь, и он побежал прочь. Слышно было лишь, как шелестят кусты. Северьян вздохнул. Вовремя, однако, огонь развел. А то пошел бы подальше, да так и напоролся бы на зверя. Не известно, чем бы это закончилось. Волк, он зверь хитрый. Сиганул бы исподтишка, убийца бы и меч выхватить не успел, упав наземь с перегрызенным горлом. Впрочем, на все воля случая.