Право на жизнь, стр. 35
Спустя час вернулся Лука. Немного омраченный, но довольный. Вошел, посмотрел. Калика ни к чему не притронулся, хотя и был голодный. Лука подвинул стул, сел рядом с кроватью.
— Значит, не принимаешь угощения? Ждешь объяснений? Понимаю. Да, я не тот, за кого себя выдавал. Ну, я думаю, ты и так уже догадался. Зовут меня Данилой, и я — предводитель мятежных древлян.
Северьян молчал.
— Ничего не хочешь спросить? — Удивился Данила. — А жаль. Ладно, я сам тебе все расскажу. Теперь, впрочем, не стоит объяснять, почему мы пошли окружным путем, почему попали в такие переделки…
— Если бы Владимир поймал тебя, он бы без разговоров спустил шкуру. Это очевидно, — молвил Северьян.
— Ты и сам ответил за меня. А насчет того, что врал тебе… Прости. Я просто не мог раскрыться… Имя себе придумал… смех, да и только. Я ведь и тебя подозревал, и честно говоря хотел в погибельное место завести… Вот теперь я все-таки тебе открылся.
— Естественно открылся. Теперь-то уж ты в своем городе. Мой дом — моя крепость, не так ли?
— И здесь ты прав. Я поступил, как свинья. И я это знаю. Надеюсь, ты сможешь понять меня и простить. Ведь мы через столько прошли вместе…
Северьян не знал, как это получилось, но руки сами собой нащупали рукоять кинжала за поясом. В следующее мгновение убийца стоял за стулом, прижимая лезвие к горлу Данилы. Тот не шевелился, чувствуя — одно движение и конец.
— Глупец, — прохрипел убийца. — Какой же ты глупец! Но я еще хуже! Позволил себя одурачить! Ты хоть знаешь кто я и зачем я здесь? Неужели все еще думаешь, что я какой-то калика?
Данила сглотнул слюну.
— Теперь кажется, понимаю.
— Понимает! Он, видите ли, понимает! Дурак, мне же приказано убить тебя. Ни кем-нибудь, самим Владимиром приказано. Я и шел сюда с этой целью.
Витязь хмыкнул.
— Ну, раз пришел — делай. Давай, я даже сопротивляться не буду!
— Дурак, — сплюнул Северьян, убирая нож. — Ты еще глупее, чем я думал.
Он сел на кровать. Под тяжелым взглядом Данилы продолжил.
— Я не могу тебя убить. Приказ есть, но я не могу. Всю жизнь я соблюдал некоторые правила. У меня не было друзей, привязанностей… Но судьба злая. Она все равно навешает сполна и таких побрякушек, и будет счастлива, стерва. Понимаешь, теперь ты больше чем посторонний, ты стал мне другом. Я не могу убить друга.
И наступило молчание. Тягостное и тяжелое. Воздух сгустился, стал тяжелее воды и крепче льда. На лицах обоих мелькали чувства. Страх, ненависть, злость, обида, все перемешалось в один миг. Миг, тянущийся целую вечность.
Наконец убийца встал.
— Значит так, — тихо сказал он. — Завтра… Нет, сегодня же ты возьмешь все необходимое и уберешься прочь из Искоростеня. Ни каких больше мятежей и бунтарств, забудь про древлян и их глупые амбиции. У тебя есть невеста. Ступай к ней, живи, расти детей. И не смей возвращаться сюда. Это единственные и не обговариваемые условия.
— Я должен подумать… — раздалось в ответ.
— Никаких размышлений. Ответ я должен услышать прямо сейчас. Если откажешься, я тебя убью. Если согласишься, но нарушишь обет, я тебя убью. Если попробуешь увильнуть от ответа, я тебя убью. Итак?
Данила тяжело вздохнул.
— Я согласен…
Убийца спрятал нож за пояс.
— Поверь, твоя доля не самая тяжкая. Счастливая семья, безбедная жизнь и покой, об этом мечтают чуть ли не все люди на земле.
— А ты? Ты мечтаешь?
— Да, — признался убийца, — но никогда не получу.
Витязь кивнул.
— Это все?..
— Да, все, — ответил Северьян. — Запомни, я поступился ради тебя очень многим… Теперь я уйду. Не пытайся найти меня, я думаю, мы больше никогда не встретимся.
Северьян распахнул оконные ставни. На него дохнуло теплым летним воздухом, запахом свежего сена и сладкого клевера.
— Убийца, ты ошибся, — раздалось ему вослед. — Ты сделал это не ради меня, а ради себя. Ты просто научился чувствовать…
Северьян не ответил. Легко перепрыгнул через подоконник и змеей скользнул вдоль высокого остроконечного забора. Все дела сделаны, здесь его больше ничего не держало. Только отчего-то тоскливо ныло сердце, будто потерял что-то очень дорогое и ценное. Куда ценнее злата и драгоценных каменьев. Северьян еще не понимал, что именно он оставлял, уходя, но догадки уже зарождались, такие смутные и в то же время ясные, что раскалывалась голова.
А Данила еще долго сидел у открытого окна, держа в руках посох, еще свежий, с запахом древесной смолы и жаркого лета. Посох, который он самолично выточил, как знак признательности, для своего друга калики.
Часть II
Глава 22.
Небо плотным непроницаемым полотном закрывали мрачные, черные как смоль, тучи. Казалось, что на улице ночь, лишь редкие, похожие на рваные раны просветы говорили об обратном. Дождь, пронзительный, холодный, как вода в колодце зимой, обрушивался на землю. Под его злым естеством гибли посевы и урожаи, расплывалась, размывалась земля, так, что все дороги превращались в глинистую кашу, в лесах появлялись болота и топи. Ливень лил уже три дня без перерыва. До этого была засуха, столь же злобная и ненасытная, как сейчас дождь.
Князь Владимир стоял на крыльце, вперив тяжелый взгляд в небо. Глаза усталыми тлеющими угольками смотрели из-под нависших надбровных дуг, длинный чуб намок, и стал похож на половую тряпку. Рядом, облокотившись на подоконник, перетаптывался Белоян. Волхв тоже выглядел озабоченным. На медвежьей морде пролегли бороздами морщины, брови кустистые, как иглы у ежа хмуро сошлись у переносицы. Глаза настороженно смотрели вдаль. Там где небо сходилось с землею, зигзагами вырывалась молния, грохотал гром.
— Боги гневаются, — не проговорил, прорычал Верховный волхв. — Даже они, хоть и терпимы, но не выносят столь грубых вмешательств.
Владимир отвел тяжелый, полный тоски взгляд от черного неба.
— Тогда отчего же достается нам?
Волхв пожал плечами.
— Наверное, мы крайние…
Дождь удвоил силу. Молотом барабанил по крышам, превращая вытоптанные тропинки в полноводные ручьи.
— И ты ничего не можешь сделать? А, Верховный?
Белоян понуро опустил голову.
— Я один, княже. Один в поле не воин. Слишком силен Базилевс, и преемники, приспешники его немногим уступают ему в силе. Одному мне против стольких магов не выстоять…
Князь прищурился.
— И что же ты предлагаешь? Отдаться на милость Царьграду? Может еще и бога их принять как своего?
Волхв устало опустился на лавку.
— Не юродствуй, княже. Я итак делаю все, что могу. И часть волны я все же сдерживаю. Но и мои силы не беспредельны.
— Но ты же не единственный волхв на Руси?
— Не единственный. Есть в лесах и поумнее, поопытнее меня. Только кто же согласится вылезать из своих засиженных нор, да идти князю в услужение? Они же все отшельники! Их в киянские палаты никаким калачом не заманишь. Да и зачем им калачи, если они себе их и так наколдовать могут. Недосуг им мирскими делами заниматься, отвлекаться от мыслей о высоком!
— Да, дела… — князь тихо вздохнул. — Вчера с заставы примчался Добрыня. Там вообще творится что-то невообразимое. Гигантский смерч движется с севера…
Белоян не скрываясь, зарычал.
— Царьград перегнул палку. Я попытаюсь удержать смерч, но один… Один я не справлюсь.
— Да что ты заладил, не справлюсь, не справлюсь! — В сердцах крикнул Владимир. — Скажи лучше, что сделать можно?
Белоян приподнялся, глаза насторожились, загорелись.
— Есть у Базилевса талисман-камень. Белокамнем зовется. Он и дает ему силу управлять стихиями. Если выкрасть его, или разбить… все напасти сгинут.
Князь снова уставился в грозное небо.
— Если не выйдет, пойду на Царьград с боем. Авось…
— Нет, ни какого боя! — Взревел Белоян. — Князь, пощупай голову, на месте ли? Это лишь ты да я знаем, что погода — дело рук магов Царьградских. А как ты воинам объяснишь? Просто кинешь на погибель? Или расскажешь все, как есть?