Прощание Зельба, стр. 22

— Он убит.

— Где Нэгельсбах?

Филипп закричал на Велькера:

— Где Нэгельсбах?!

Велькер показал на кусты в конце дорожки:

— Вон там…

Тут мы его увидели. Он шел к нам, с трудом волоча ноги, зажимая ладонью бок.

— Чертов кретин! — бросил Филипп Велькеру. Никогда еще я не видел его в таком гневе. — Давай, Герд, надо отнести его в машину.

Мы побежали к Нэгельсбаху, подхватили его под руки и потихоньку, шаг за шагом, повели к машине.

— А что мне… — Велькер бежал рядом с нами.

— Сидите и дожидайтесь полицию!

В некоторых домах в окнах загорелся свет.

Поплатиться пенсией

Мы подвели Нэгельсбаха к машине, доставили в больницу и в операционную. Через два часа Филипп вытащил пулю и зашил кишечник и живот. Потом подсел ко мне, снял шапочку и маску и радостно улыбнулся:

— У меня для тебя кое-что есть.

Я взял у него пулю:

— Она понадобится полиции.

— Нет, полиции понадобится вот эта. — Между большим и указательным пальцами он держал еще одну пулю.

Я удивился.

— Когда-то, лет этак сто назад, в него попала другая пуля, видимо, тогда было слишком опасно ее вынимать. Старушка бродила у него внутри и сегодня оказалась по соседству с новой. — Он начал озираться. — А полиция уже приходила?

Я отрицательно покачал головой.

— Ведь это Велькер стрелял в Самарина, я правильно понял?

— Видимо, у Самарина было при себе оружие, Велькер забрал его. Он заходил в кладовку к Самарину?

— Пока ты спал? Он об этом не говорил, а я не обратил внимания. Неужели Самарин сам ничего не заметил? Он что, промолчал?

— Заметить наверняка заметил. А промолчать… Не стал бы он жаловаться нам, что Велькер забрал оружие, это на него не похоже.

— Все шло хорошо до тех нор, пока этот кретин…

— Речь обо мне? — Перед нами стоял Велькер. — Вы просто ничего не видели. Грегор пошушукался со своими людьми, потом они схватились за оружие, и когда они…

— Это полная чушь! Самарин в смирительной рубашке не мог ни на кого напасть! И почему вы не стреляли в его людей? Почему выстрелили ему в спину?

— Я… — Велькер с трудом сдерживал слезы. — Я вдруг понял, что все было впустую. Что Грегор проиграл одно сражение, но не всю войну. Что он не остановится, и скоро мои мучения пойдут по новому кругу. — Слезы, с которыми он боролся, были слезами ярости. — Бог ты мой, неужели вы не понимаете? Этот человек меня терроризировал который уже месяц. Он завладел моим банком, убил мою жену, угрожал моим детям — нет, я ни о чем не жалею. Я дошел до точки, но все равно ни о чем не жалею.

— Что сказали полицейские?

— Я их не дождался.

— Вы смылись?

Он подсел к нам:

— Нашел такси у Коллини-центра и увез детей. Сегодня они пережили такой ужас. Я не готов принести их в жертву ради того, чтобы дело было раскрыто по горячим следам. — Он накрыл мою руку своей ладонью. — Честно говоря, я не был на сто процентов уверен, серьезно ли вы говорили про полицию. Я в этом деле полный профан, ничего не понимаю в уголовном праве. Законно ли все, что мы сделали? То, как действовали вы с вашими друзьями? Кстати, как себя чувствует полицейский?

— Он справится.

— Как раз по его поводу я и засомневался. Бывший полицейский ввязывается в сомнительную историю, — не грозит ли это дисциплинарным взысканием? Не придется ли ему поплатиться своей пенсией? Мне не хотелось брать на себя всю ответственность, поэтому я решил посоветоваться с вами. Но даже вместе с вами — брать на себя такую ответственность, не обсудив это с ним самим?.. Не знаю. Как вы думаете, когда мы сможем с ним поговорить?

— Через пару дней, — ответил Филипп. — Неужели вы думаете, что нас не вычислят? Нас и так уже четверо, еще в курсе дела Фюрузан, ее подруга, ночная сестра и фрау Нэгельсбах, а еще кто-то мог видеть, как подъезжала и уезжала наша машина или как мы с Гердом тащили раненого Нэгельсбаха. А то, что Грегор работал у вас в банке, полиция выяснит в мгновение ока. И что вы им скажете?

— Правду! Что он был связан с русской мафией, что пытался использовать мой банк для отмывания денег, что на его совести убийства и что… что в конце концов ситуация вышла из-под его контроля.

Успешно залатав Нэгельсбаха, Филипп позвонил его жене. И вот мы очутились лицом к лицу с нею, под ее изучающим взглядом.

— Кто в него стрелял?

— Люди Самарина.

— Почему?

— Самарин убит.

— Кем?

— Как раз сейчас мы рассуждаем, чем же, собственно говоря, можем помочь полицейскому расследованию. И должны ли это делать. — Велькер смотрел на фрау Нэгельсбах, словно ожидая от нее поддержки и совета. — И скажет ли спасибо ваш муж, если полиция… и общественность…

По лицу Велькера она догадалась, что это он застрелил Самарина. Посмотрела на него и покачала головой. Потом повернулась к Филиппу:

— Отведи меня к нему. Хочу быть рядом, когда он проснется.

Они ушли. Велькер решил остаться:

— Дождусь вашего друга. Деньги не считайте, я беру все расходы на себя. Поверьте, мне ужасно жаль, что он ранен.

Он смотрел на меня так, как будто ему действительно было ужасно жаль.

Я кивнул.

Обидчивый малый

Я вышел из больницы в надежде найти на стоянке такси. Но было еще слишком рано.

Ко мне подошел человек. Сначала я не узнал его — Карла-Хайнца Ульбриха.

— Садитесь, отвезу вас домой.

Я слишком скверно себя чувствовал и слишком устал, чтобы отказываться. Он повел меня к своей машине, теперь уже не к бежевой «фиесте», а к светло-зеленому «поло». И придержал мне дверь. Дороги были пусты, но скорость он все равно не превышал.

— Вы плохо выглядите.

Что я мог ответить!

Он засмеялся:

— Не удивительно после тех испытаний, которые выпали на вашу долю за последние двадцать четыре часа.

Я снова ничего не сказал.

— У водонапорной башни вы здорово сработали, мне понравилось. Но в парке вам просто повезло, разумными такие действия не назовешь.

— Вы действительно не мой сын. Возможно, вы сын моей покойной жены, но я вам не отец. Когда вы… когда вы были зачаты, я находился в Польше, очень далеко от жены.

Но он не обратил на мои слова никакого внимания.

— Наверное, теперь вы уже и сами знаете, люди из синего «мерседеса» — русские. Они москвичи, в Германию приехали два-три года назад, сначала жили в Берлине, потом во Франкфурте, а теперь здесь. Я говорил с ними по-русски, но они вполне прилично знают немецкий.

— У вас потрясающе богатый опыт слежки.

— Я в этом деле собаку съел. Теперь понимаете, что из нас получилась бы хорошая команда?

— Мы — команда? А мне показалось, что вы скорее будете работать не за, а против меня.

Он обиделся:

— Так вы же сами меня не подпускаете. А лишняя информация никогда не помешает.

Я не хотел его обидеть.

— Дело не в вас. Мне не нужна команда. Никогда не хотел ее иметь, никогда не имел и теперь, в столь преклонных летах, заводить точно не буду.

А потом я подумал, что спокойно могу сказать ему всю правду:

— К тому же дни мелких частных детективных агентств сочтены. Я сумел так долго продержаться, потому что все тут хорошо знаю — город, людей, жизнь. И потому что знаю, к кому, где и когда могу обратиться за помощью. Но сегодня этого недостаточно. Дел, которые мне пока еще поручают, едва хватает, чтобы оплатить контору. Вдвоем мы бы тоже заработали не больше.

Мы ехали мимо Луизен-парка. Полиции уже не было. Газон, кусты и деревья мирно дремали в предрассветных сумерках.

— Не могли бы вы… Не знаю, правда ли, что вы не мой отец или только не желаете им быть. Но я хотел бы посмотреть фотографии моей матери и узнать, какой она была. А если он не вы, то кто мог бы быть моим отцом? У вас же наверняка есть какие-то подозрения! Знаю, вы хотите, чтобы я от вас отстал. Но нельзя же делать вид, что меня и нас просто не существует!