Прощание Зельба, стр. 2

— Счастливого пути! — Мы попрощались и пошли.

— Погодите! — Пассажир бежал за нами. — Кому я обязан своим спасением?

Я нащупал в кармане визитку и протянул ему:

— Герхард Зельб.

Он сдунул с картонки налетевшие снежинки и прочитал вслух:

— Частные расследования. Так вы… частный детектив? Тогда у меня есть к вам разговор, загляните как-нибудь на днях. — Он порылся в карманах в тщетных поисках завалявшейся визитки. — Я Велькер, мой банк находится на Шлоссплац в Шветцингене. Запомните?

3

Работа есть работа

На следующий день в Шветцинген я не поехал, через день тоже. Собственно говоря, ехать туда мне совсем не хотелось. Наша случайная встреча в горах во время ночного снегопада слишком напоминала отпускное знакомство в какой-нибудь экзотической стране, когда люди твердо намерены в дальнейшем регулярно встречаться. Дальше обещаний дело, как правило, не идет.

Но работа есть работа, а заказ есть заказ. Осенью я разбирался с больничными листами продавщиц сети «Тенгельманн» и испытал примерно такое удовлетворение, какое чувствует контролер, поймавший в автобусе нескольких зайцев. Зимой клиентов вообще не было. И в этом нет ничего удивительного: кто будет нанимать в телохранители или отправлять на поиски украденных драгоценностей частного детектива, которому уже перевалило за семьдесят! И даже торговая сеть, пытаясь вывести на чистую воду своих якобы больных продавщиц, предпочтет молодого человека, бывшего полицейского, с сотовым и «БМВ», а не старика со старым «опель-кадетом».

Не могу сказать, что без заказов я всю зиму маялся от безделья. Я привел в порядок свою контору на Аугустен-анлаге. Покрыл мастикой пол, вымыл окно. А оно у меня огромное; раньше там был не офис, а табачный магазин, окно служило витриной. Вымыл свою квартиру, она находится рядом, на Рихард-Вагнер-штрассе, посадил на диету растолстевшего кота Турбо. Сводил Ману в Кунстхалле посмотреть на расстрел короля Максимилиана Мексиканского, в музей Рейсса ознакомиться с археологическими находками из зуэбенхаймских могильников и в краеведческий музей осмотреть электрические стулья и кровати, с помощью которых в девятнадцатом веке гнали из кишечника ленточных глистов. Сходил с ним в мечеть Явуз Султан Селим и в синагогу. По телевизору мы смотрели, как выбирали на второй срок Билла Клинтона и как он приносил присягу. В Луизен-парке навестили аистов, которые в этот год не улетели в Африку, а остались зимовать дома; по берегу Рейна мы дошли до городского пляжа с закрытым рестораном, его здание белело там, неприступное и величественное, словно казино на английском курорте в холодное время года. Я убеждал себя, будто получаю удовольствие, занявшись наконец тем, до чего давно не доходили руки.

Пока Бригита не спросила: «Что это ты зачастил в магазин? И почему ходишь за продуктами не днем, когда там пусто, а непременно вечером, когда от покупателей не протолкнуться? Неужели ты, как старик, ищешь впечатлений? — И добавила: — Поэтому и обедаешь в „Нордзее“ и в „Кауфхофе“? Раньше ты, если было время, готовил сам».

Однажды, незадолго до Рождества, я не смог подняться домой по лестнице. Казалось, что грудь сдавил железный обруч, левая рука ныла, а голова странным образом была одновременно и ясной, и пустой. Я сидел на нижней ступеньке, пока вернувшиеся домой супруги Вайланд не дотащили меня до нашего с ними последнего этажа. Я лег в кровать и заснул, и проспал весь день, за ним и следующий, а потом еще и сочельник. В пятницу, когда меня пришла проведать сначала обиженная, а потом не на шутку встревоженная Бригита, я, конечно, встал, поел жаркого, которое она принесла, и выпил бокал красного вина. Но еще целую неделю я был как вареный: при малейшем усилии меня прошибал пот и начиналась одышка.

«У тебя был инфаркт, Герд, причем не микроинфаркт, а вполне уже средней тяжести. С таким диагнозом тебя надо было отправить в реанимацию. — Мой друг Филипп, хирург городской больницы, только покачал головой, узнав о моих приключениях. — С сердцем шутки плохи. Раз-другой пошутишь — и протянешь ноги».

Он отправил меня к своему коллеге-терапевту, который сказал, что пропустит мне катетер из вены в паховой области к сердцу.

Катетер из вены в паховой области к сердцу — нет уж, спасибо!

4

Негласный компаньон

Сотруднице Баденской кассы служащих в Гейдельберге, в которой я держу свои деньги, оказались знакомы имя Велькер и сам банкирский дом на Шлоссплац в Шветцингене. «„Веллер и Велькер“. Старейший частный банк в Пфальце. В семидесятые — восьмидесятые годы им пришлось туго, они изо всех сил боролись за выживание, но все-таки выплыли. Неужели вы собираетесь нам изменить?»

Я набрал номер. «А, господин Зельб! Хорошо, что позвонили, мне подходит и сегодняшний день, и завтрашний. Оптимальным мне представляется… — Он прикрыл трубку рукой, и несколько секунд не было слышно ни слова. — Не могли бы вы подъехать сегодня к двум часам?»

Дорога уже успела высохнуть. Грязные сугробы на обочинах осели и исчезли, с деревьев стекли последние капли талой воды, с полей белый покров сошел, впитавшись в борозды. Под низким серым небом дорожные знаки, щиты, дома и заборы ждали весны и весеннего обновления.

Банкирский дом «Веллер и Велькер» сообщал о себе только маленькой потускневшей латунной табличкой. Я нажал латунную кнопку, и в больших воротах распахнулась дверь. За сводчатой аркой в мощеном дворике я увидел слева крыльцо в три ступеньки и еще одну дверь, которая открылась, как только закрылась первая. Я поднялся по лестнице и словно очутился в другом времени. Я увидел перегородку из темного дерева с окошечками, забранными деревянными же решетками, по бокам перегородку украшала более светлая инкрустация: зубчатое колесо, два скрещенных молота, колесо с крыльями, ступка с пестиком, пушечный ствол. Напротив стояла скамья, тоже из темного дерева; на скамье лежали темно-зеленые бархатные подушки. Стены обиты темно-зеленой блестящей тканью, потолок, отделанный тем же темным деревом, был богато украшен резьбой.

В зале царила тишина. Ни шелеста купюр, ни звона монет, ни приглушенных голосов. За решетками не видно ни соответствующих духу былых времен усатых, прилизанных мужчин с засунутым за ухо карандашом, в нарукавниках или с перетянутыми резинками рукавами, ни тех, что нынче пришли им на смену. Подойдя поближе к окошечку, я увидел на решетке пыль. Хотел было заглянуть внутрь, но тут распахнулась противоположная от входа дверь.

На пороге стоял знакомый водитель.

— Господин Зельб, я…

Договорить он не успел. Вынырнув из-за его спины, ко мне устремился Велькер:

— Замечательно, что вы выкроили для нас время! Только что ушел последний посетитель, давайте пройдем наверх.

За дверью начиналась узкая крутая лестница. Я шел по ступенькам вслед за Велькером, а за мной поднимался водитель. Лестница привела в просторное офисное помещение с перегородками, письменными столами, компьютерами и телефонами, там работали две-три девушки и множество молодых людей с деловито-сосредоточенными лицами, все в темных костюмах. Мы с Велькером и водителем быстрым шагом прошли в директорский кабинет. Окна в нем выходили на площадь. Меня усадили на кожаный диван, в одно кресло сел Велькер, в другом устроился водитель.

Велькер, вежливым жестом указав на своего подчиненного, пояснил:

— Грегор Самарин — член нашей семьи. Он любит водить машину, и получается это у него гораздо лучше, чем у меня… — Заметив мой удивленный взгляд, Велькер повторил: — Да-да, Грегор любит ездить и хорошо водит, поэтому он и был тогда за рулем. Но это не входит в круг его обязанностей. Его обязанности скорее относятся к весьма ответственной, так сказать, практической сфере.

Велькер покосился на Самарина, словно желая заручиться его одобрением.

Самарин неторопливо кивнул. Ему было лет пятьдесят с небольшим. Массивная голова, немного покатый лоб, бледно-голубые глаза навыкате, коротко стриженные светлые волосы. Он сидел с самоуверенным видом, широко расставив ноги.