Прощание Зельба, стр. 19

Я смотрел на него, ничего не понимая.

— Ради бога, я ни в чем вас не упрекаю! Да, я надеялся, что вы разберетесь, что происходит. Когда Грегор не дает мне говорить по телефону, когда он игнорирует мои распоряжения и когда заявляет, что я должен серьезно подумать над его словами, или волнуется из-за кейса, на который мне наплевать, — я думал, это наведет вас на мысль о том, что же на самом деле происходит в банке. Я надеялся также, что сегодня вы приедете раньше. И еще я думал, что дети пробудут там подольше. С вашей помощью я хотел вырваться из лап Грегора, пока дети гостят в Цюрихе у наших друзей. Понимаете? У него двойная страховка: когда дети на длинном поводке, у него остаюсь я, а когда я на длинном поводке, там, где он не может заткнуть мне рот, у него в заложниках остаются дети. Пока они гостили у друзей в Цюрихе, они были для него недосягаемы. Теперь они попали к нему в лапы.

— Нам следует пойти в полицию.

— Вы с ума сошли? У них в руках мои дети! Они их убьют, если я пойду в полицию. — Он не поднимал глаз. — Все, что я могу, — это вернуться обратно. Это все, что я могу.

Он заплакал как ребенок — навзрыд, и плечи у него вздрагивали.

Чужой для меня мир

Я втолковал Велькеру, что с возвращением вполне можно час-другой подождать. С детьми ничего не случится, пока Самарин с ним не поговорит. Самарину не нужны мертвые дети. Они нужны ему, чтобы угрожать их смертью. А угрожать их смертью он может только во время разговора с Велькером.

— А для чего ждать?

— Да хотя бы для того, чтобы провести несколько часов без Грегора. Еще мне хочется поговорить с одним давним другом, полицейским на пенсии. Знаю, вы против полиции. Но без полиции теперь не обойтись ни вам, ни детям. Надо что-то делать. Нам сейчас ни от какой помощи нельзя отказываться.

— Ну, если вы так считаете…

Я позвонил Нэгельсбаху, а поскольку люди Грегора знали, где я живу, и, возможно, уже вычислили, следя за мной, и Нэгельсбаха, и Бригиту, то с просьбой нас приютить я обратился к Филиппу. Мы старались держаться подальше от автобана, кружили по Планкштадту, Гренцхофу, Фридрихсфельду и Райнау, постепенно приближаясь к квартире Филиппа на Вальдпаркдамм. Нигде никаких «мерседесов», ни синих, ни черных, ни зеленых, нигде никаких молодчиков в темных костюмах. Мамы и папы, уже успевшие пообедать, катали свои коляски вдоль набережной Штефаниен-уфер, а на Рейне мирно тарахтели баржи.

Велькер посматривал с недоверием. Нэгельсбах пришел с женой, а Филипп, если уж беседа все равно проходит у него дома, тоже захотел принять в ней участие. Велькер косился то на одного, то на другого, потом через приоткрытую дверь заглянул в спальню Филиппа с зеркалом на потолке над водяной кроватью, а потом повернулся ко мне:

— Вы уверены, что…

Я кивнул и начал рассказывать его историю. Иногда он что-то добавлял, потом завладел инициативой и продолжил рассказ сам. Под конец он снова расплакался. Фрау Нэгельсбах пересела на подлокотник кресла и приобняла его.

— Это уже какой-то чужой для меня мир, — печально произнес Нэгельсбах, качая головой. — Я не говорю, что в моем мире все было правильно. Я бы не работал полицейским, если бы все было правильно. Но деньги были деньгами, банки — банками, а преступление — преступлением. Убийство было связано со страстью, ревностью или отчаянием, а если уж и имело отношение к алчности, то разве что к безрассудной. А это расчетливое убийство, это отмывание миллионов, этот банк, больше похожий на сумасшедший дом, в котором сумасшедшие позапирали в палатах врачей и медсестер, — этот мир мне чужд.

— Перестань! — рассердилась фрау Нэгельсбах. — Ты уже которую неделю это твердишь. До сих пор не можешь переварить свой уход на пенсию? Выбрось из головы! Займись делом, дай этому бедолаге и своим друзьям какой-нибудь полезный совет. Ты был хорошим полицейским, я всегда гордилась тобой и хочу гордиться впредь.

Вмешался Филипп:

— Я его понимаю. Этот мир стал чужим и для меня тоже. Точно не знаю, что в этом виновато, конец холодной войны, капитализм, глобализация, Интернет или падение нравов. — Видимо, я смотрел на него ошарашенно. Он сохранял невозмутимость. — Ты считаешь, что мораль — это не моя тема? Но даже если я и любил уйму женщин, это совсем не значит, что у меня нет морали. К тому же там, где отмываются деньги, женщин используют в корыстных целях. Нет, я не готов без борьбы отдать свой мир, надеюсь, вы тоже.

Я удивленно переводил взгляд с одного на другого.

Фрау Нэгельсбах покачала головой:

— Без борьбы? Не стоит доказывать миру, что вам еще рано на свалку. Что вы еще дадите молодежи сто очков вперед. Лучше позвоните в полицию и позаботьтесь о том, чтобы они не спугнули Самарина. Руди, ты же знаком с нужными людьми. Если Самарин поймет, что игра окончена, он не нанесет вреда детям. Не настолько же он сумасшедший.

— Я тоже так думаю, но уверенности… да, уверенности у меня нет. А у вас? Мысль о том, что игра окончена, может вернуть человеку здравый смысл, а может ввергнуть в пучину безрассудства. Я еще ни разу не видел, чтобы Самарин вышел из себя. Но недавно он был близок к этому, так что боюсь, если он на самом деле сорвется, то будет способен на все.

— Не сомневайтесь, он может сорваться. Может убить. Нет, никакой полиции. Большое вам спасибо, но я… — Велькер встал.

— Сядьте на место. Мы должны использовать подручные средства: врача, машину «скорой помощи»…

Филипп кивнул.

— …полицейского в форме…

Нэгельсбах засмеялся:

— Если я в нее влезу! Не надевал вот уже несколько лет.

— …и выбор места. Господин Велькер, сумеете ли вы изобразить по телефону такую панику, чтобы он испугался и решил, что лучше встретиться с вами там, где вы скажете, чем идти на риск: вдруг у вас сдадут нервы. Справитесь?

Филипп усмехнулся:

— Не беспокойся. Я его подготовлю.

— У водонапорной башни.

Вместо водонапорной башни Нэгельсбах поставил в центр стола пепельницу, перед ней вместо Кайзер-ринга положил газету и начал показывать авторучкой.

— Естественно, Самарин расставит своих людей вокруг башни. Если у него найдется четыре машины, они будут ждать у каждой из четырех дорог, ведущих от башни. Но он не сможет посадить в машины всех своих людей, и когда он…

Нэгельсбах планировал, давал пояснения, отвечал на вопросы, обдумывал полученные возражения, и операция постепенно вырисовывалась. Фрау Нэгельсбах смотрела на мужа с гордостью. Я тоже гордился своими друзьями. Насколько спокойно, сосредоточенно и деловито уточнял детали Филипп! Значит, вот как он разрабатывает план хирургической операции? Так же готовит членов своей команды к выполнению отведенных им задач, как сейчас готовил Велькера к телефонному разговору? Уговаривал, допрашивал, насмехался, успокаивал, давил и через некоторое время довел до того, что во время телефонного разговора с Грегором он действительно был на грани нервного срыва.

Самарин согласился на встречу в пять часов у водонапорной башни.

«Никакой полиции! Мы все обговорим, ты по сотовому пообщаешься с детьми, а потом мы вместе вернемся в Шветцинген».

Минута в минуту

Если бы все зависело от желания, я бы жил в круглой башне одного из двух каменных домов, что на углу Фридрихплац и Аугустен-анлаге. Вместо того чтобы торчать возле водонапорной башни, где, по сути дела, от меня и пользы-то никакой, я бы поставил на террасе шезлонг, взял бы цейссовский бинокль, доставшийся мне по наследству от отца, и наблюдал бы за разворачивающимися событиями сверху. Велькер пришел задолго до пяти, кружил возле башни, заглядывал в пустые резервуары и крутил головой, смотря то на «Розенгартен», то на Кунстхалле. Ему было не по себе: сперва он скрестил руки на груди, как будто стараясь унять дрожь, потом то и дело срывался с места и мчался куда-то, а если останавливался, то нервно переминался с ноги на ногу. Одетый в полицейскую форму Нэгельсбах сидел на скамейке, поза у него была расслабленная. С ним рядом сидела его жена. Наверное, сверху в зону моего обзора попали бы и все подручные Самарина. Возле автобусной остановки у Кайзер-ринга я приметил синий «мерседес» — в салоне был один человек на водительском сиденье. Остальных молодчиков не было видно. Самарина я тоже не видел, пока он не показался на дорожке, направляясь к Велькеру со стороны Кайзер-ринга. Он приближался тяжелым, твердым шагом человека, которого никто и ничто не может остановить или сбить с намеченного пути. Вероятно, он сделал круг и убедился, что все спокойно. Если бы Велькер подключил полицию, их специалисты навряд ли посадили бы на месте встречи полицейского в форме и с женщиной. И моего присутствия на месте встречи они бы тоже не потерпели. Самарин обвел башню внимательным взглядом, покачал головой и молча усмехнулся. После телефонного разговора я забыл спросить Велькера, что сказал Самарин и что он ему ответил. Они разговаривали совсем недолго. Мы распланировали все по минутам.