Чертовка, стр. 25
— А, — выдохнула Джойс. Она уже меньше хмурилась, и взгляд ее стал менее недоверчивым. — Продолжай, милый.
— И вот я вошел, осмотрел все комнаты, но ничего не смог найти. Ни обрывка бумаги, ни адреса — ничего. Мне показалось… в общем, мне показалось, что кто-то приложил немало усилий, чтобы в доме ничего не осталось. Казалось, они вымыли и вычистили весь дом, перед тем как уехать. Это было очень странно, понимаешь, о чем я? Мне стало любопытно. Я продолжал осматриваться, пока наконец не нашел этот… портфель, он лежал на полке в глубине одного из шкафов в спальне. Я откинул крышку и заглянул внутрь — и, знаешь, милая, просто обалдел…
Я прервался, чтобы закурить. Предложил сигарету Джойс, бросив на нее беглый взгляд, а потом сделал глубокую затяжку. Похоже, она попалась на удочку. Наживка была хорошая, и она охотно ее заглотила.
— И как, ты говоришь, звали этого человека, милый? Того, кого ты разыскивал, когда…
— Эстил, Роберт Эстил. Его карточка у меня в кармане — если хочешь, можешь посмотреть.
Она замялась, но потом ответила:
— Нет, нет.
Тогда я вытащил карточку и показал ей. Это действительно была карточка Эстила — все по-честному! — но вот его самого я бы, черт подери, честным не назвал. Мы выудили из него два платежа, а потом он устроил фокус с исчезновением.
— Я и пустой дом могу тебе показать, — предложил я (и это была правда). — Это номер тысяча восемьсот двадцать пять по Вест-Эгню. Если хочешь, съездим туда прямо сейчас.
— Нет-нет, это не обязательно. Я… А сколько там денег, Долли?
Я хотел соврать, что там тысяч пять-десять или что-то в этом роде. Потому что с мыслью об этой сумме она еще могла смириться, а вот о большей… Надо было только внушить ей мысль об этой сумме, а дальше все уже было бы довольно просто. Я мог бы сказать… ну, мог бы сделать вид, что я вложил часть денег. Или поставил их и выиграл. Или… или сделал что-то, чтобы выручить кучу денег.
Но я еще не полностью ее убедил. Во всяком случае, не настолько убедил, чтобы ее было сложно разубедить. Если бы она попросила меня показать ей деньги, захотела бы их пересчитать…
Я сказал ей правду.
Она подпрыгнула и чуть не свалилась у меня с коленей.
— Долли! О господи, милый! С-сотня тыс… Наверное, их украли! Или кого-то похитили, и это выкуп, или…
— Они не меченые, — возразил я. — Я знаю. Я проверял их — все в порядке!
— Но что-то здесь не так! Я уверена в этом. Ты должен отнести их в полицию, Долли!
— А представляешь, если с этими деньгами и вправду какая-то темная история? Вполне вероятно, что так и есть. И как я тогда буду выглядеть — бродяга без друзей и связей? Хочешь, я скажу тебе, что произойдет? Если они не выбьют из меня признание, то просто бросят за решетку и будут там держать, пока я все не подпишу.
— Но если ты принесешь деньги, это ведь докажет, что…
— Говорю же тебе, они мне никогда не поверят! Решат, что я просто испугался и заметаю следы. Это самое трудное, и поэтому я так беспокоюсь. Не то чтобы я не хотел оставить себе эти деньги, но какая разница — оставлю я их себе или нет? Странная история. Я сам-то с трудом в нее верю и сомневаюсь, что ты веришь, да и…
Тут я вдруг спустил ее со своих коленей. Пошел на кухню, достал из шкафа бутылку и сделал большой глоток.
Одна мысль мелькнула у меня в голове, пока я разговаривал с Джойс, — мысль о деньгах. И она ударила меня, как молния ударяет по жестяной крыше. Деньги не были мечеными, я знал это. Но что, если за ними и вправду стояла какая-то темная история? Что, если они не принадлежали старухе? А вдруг полицейские или ФБР разыскивали купюры с определенными сериями и номерами…
Я вздрогнул. Потом кое-что вспомнил… и вздохнул с облегчением. Четыре дня назад Мона внесла за меня залог этими самыми деньгами. Будь это грязные деньги, все бы уже завертелось.
Я поставил бутылку обратно в шкаф. Обернулся — а тут Джойс. Она обвила меня руками.
— Я верю тебе, Долли, — сказала она, и в ее голосе звучало отчаяние. — Я верю каждому твоему слову.
— Что ж, черт возьми, — ответил я, — буду с тобой честен. Я бы не стал тебя особенно винить, если бы ты мне не поверила.
— Ч-что ты собираешься делать, Долли? Мы не можем оставить деньги у себя.
— Ну, я не знаю, — сказал я. — То есть — а что еще нам остается делать? Не то чтобы я не хотел их у себя оставить, но даже если…
— Нет! Ах нет, милый. Должен быть какой-то способ…
— Какой? Назови мне такой способ, чтобы я только не угодил в тюрьму и не остался гнить за решеткой до конца своих дней.
— Ну-у… Ну почему тебе не обойти округу и не попытаться кое-что выведать? Выясни…
— Как же! Чтобы привлечь к себе побольше внимания и чтобы кто-нибудь вызвал полицию? Это не для меня. Я был там поздно вечером, и никто меня не видел. Я пока что вне подозрений — и очень не хотелось бы их вызвать.
— Но мы просто н-не можем…
— Так скажи мне, что мы можем.Просто скажи мне, и я это сделаю. Ты ведь не хочешь, чтобы я попал в тюрьму, правда?
— Н-нет. Конечно нет, дорогой.
— Если бы я знал, что в этом будет толк, — продолжал я, — я бы пошел. Но я чувствую, что так мы только испортим все дело. И лучше никому от этого не будет. Такая куча денег — если их украли, наверняка они были застрахованы, а значит, страховку уже давным-давно выплатили. Выходит, никто не пострадал, кроме страховых компаний, а ты знаешь этих пташек. Они уже захапали половину денег во всем мире. Обкрадывают людей — отбирают фермы за долги и портят всем жизнь. Зачем я буду подставляться из-за какой-то страховой фирмы-грабительницы?
Джойс молчала. Думала.
Я наклонился и поцеловал ее в макушку.
— Ты и я, Джойс, — сказал я. — Нам никогда не выпадал шанс, милая. Всегда одна проклятая халупа за другой, и никогда не было лишних пяти центов в кармане… Черт, уж я знаю, о чем говорю. Можно вовсю надрываться, заделывать дыры то здесь, то там, но если жить так и дальше, то рано или поздно…
У нее напряглись руки. Она прошептала:
— Ах, Долли. Ах, я так люблю тебя, милый.
— Сотня тысяч, — тихо проговорил я, — и она принадлежит нам не меньше, чем кому бы то ни было еще… Сотня тысяч… Приличный дом. Дом со множеством окон, куда будет литься солнечный свет, и… и хорошая мебель вместо барахла. И наконец-то нормальная машина. И никаких тревог. Можно уже не сходить с ума, вечно думая, как, черт подери, свести концы с концами. И…
— И?.. — эхом откликнулась Джойс.
— Ну, само собой, — шепнул я. — Почему бы и нет? Я обеими руками за детей, если родители могут о них позаботиться.
Она вздохнула и обняла меня крепче:
— Я знала, что ты так настроен, милый. Ты всегда делал столько хорошего, даже не знаю, как я могла подумать, что… что…
Она умолкла.
Я терпеливо ждал, поглаживая ее по волосам.
— Я не знаю, Долли. Я хочу… я так хочу…
— Почему бы тебе не взглянуть на них? — предложил я. — Потрогать их. Пересчитать. Давай посчитаем их вместе, милая, сообразим, как их потратить. Хочешь, а?
— Ну… — Она замялась. — Нет! Нет, лучше не надо. Не могу… даже думать, как это все… на самом деле. Давай… давай просто не будем об этом говорить. Давай… давай…
В общем, больше мы об этом не говорили.
Я взял ее на руки и отнес в спальню.
16
Я хорошо провел эту ночь.
И на следующее утро встал в отличном настроении. Джойс была весьма задумчива, а лицо ее, как говорится, украшала благородная бледность, но я не нашел в этом ничего удивительного. Она была отличной девчонкой — честной и все такое, — и если положение было сомнительным, ей, само собой, делалось не по себе.
По дороге в город я купил газету. Пришлось дважды ее просмотреть, прежде чем я обнаружил заметку о… ну, вы знаете… и даже она была не совсем о том. Эта история только мельком упоминалась в связи со старухиным наследством.
Округ собирался подать иск о взыскании недоимок. Моне вручили повестку о том, что она должна выехать в течение тридцати дней.