Летоисчисление от Иоанна, стр. 23
По крышам крылечек и по гульбищам Саранча полезла на верхний ярус Опричного дворца. Мимо лица Филиппа пронеслась волосатая лапа с когтями. Саранча вдруг остановилась на полпути, изогнулась сверху вниз и посмотрела на митрополита.
У Саранчи было нежное, прекрасное, ужасное лицо царицы Марии Темрюковны.
Филипп окаменел.
Саранча внезапным хлопком растопырила во все стороны жёсткие надкрылья и длинные, узкие, прозрачные крылья с тёмными прожилками. Затрещав крыльями, Саранча, как демон, взлетела в звёздное небо.
Глубокой полночью Генрих Штаден услышал в подвале Опричного дворца какие-то глухие завывания. Не выдержав зуда любопытства, Штаден решил всё-таки выяснить, в чём там дело.
Стражник на входе спал. Штаден спустился по каменной лесенке и приоткрыл дверь подвала.
В большой подвальной палате, освещённой свечами, на коленях стояло множество опричников в монашеских рясах. Они истово молились на странный иконостас — беспорядочную пестроту икон, повешенных прямо на стену.
Штаден услышал голос Иоанна:
— Молю ти ся, грозный посланниче вышняго царя, воевода…
Прищурившись, Штаден разобрался: посерёдке стены темнела икона Спаса, а остальные образа окружали её кольцами — сонмами.
— Весело возриши на мя, окаяннаго, да не ужаснуся твоего зрака и весело с тобою путешествую… — надрывно гудел Иоанн.
В одеянии игумена царь стоял прямо под Спасом, впереди всех.
— Плачася и вопию, воевода небесного царя! — нестройно отозвались опричники.
Штаден на корточках уткой подобрался к последнему ряду.
— Грозно восхождение твоё, да не вскоре растлите мене грешнаго, но весело и тихо наной мене смертною чашею…
Опричники вразнобой кланялись, все как заколдованные. Крайним был Федька Басманов. Штаден тихонько подёргал его за рукав. Федька очумело обернулся.
— Чёрная месса государя вашего есть? — лукаво спросил Штаден.
— Молчи, Гришка! — перепугался Федька. — Это Канон Ангелу Грозному воеводе!
— Великий, мудрый хитрец! — вдруг отчаянно закричал Иоанн. — Никто же не может твоея хитрости разумети, дабы скрылся от твоея нещадности!
— Государь сам этот Канон сложил, — оглядываясь то на Штадена, то на иконостас, прошептал Федька. — Убирайся отсюда — растерзают!
— Святый ангеле, умилися о мне окаяннем! — грянул Иоанн.
— Мудрый ангеле просвети ми мрачную мою душу! — залаяли опричники. — Своим светлым пришествием!..
Штаден трижды переплюнул через плечо и задом пополз обратно к двери, пока его никто не заметил.
— Да во свете теку во след тебе! — гулко лаяли опричники.
Глава 6
МЕДВЕЖЬЯ КАЗНЬ
Иоанну хотелось, чтобы тех, кого он назначил на казнь, карала какая-то высшая сила, стихия. Это означало бы, что приговорённые и вправду изменники, прогневившие небеса. И ещё это означало бы, что вселенная действует не только заодно с государём, но и по воле его.
В центре двора Опричного дворца врытыми кольями была выгорожена площадка с крепкими воротами. По площадке, принюхиваясь и взрыкивая, ходили пять бурых медведей. Между кольями ограды оставались просветы, и вдоль частокола кучами сбилась дворцовая челядь, глазеющая на зверей.
Иоанн сидел в своём любимом кресле, которое стояло на крыльце, покрытом ковром. Рядом с Иоанном столпились лучшие его люди — Басмановы, Очины, Плещеев, Грязной, Вассиан, Кай-Булат, Штаден. Малюта Скуратов держал на руках хроменького сыночка Гаврилушку. Но ближе всех Иоанн подтянул к себе Филиппа.
Измождённый, почерневший Филипп угрюмо оглядывал переходы и гульбища дворца, усеянные кромешниками в монашеских одеяниях. В руках кромешники держали луки.
Рядом с собой в кресло Иоанн втиснул Машу. Её одели как на пир, обвесили бусами и золотом. Только облезлая икона в руках Маши никак не вязалась с богатым нарядом.
— Хороши? — любуясь медведями, спросил Иоанн Филиппа.
— Государь… Не надо… — в который раз сказал Филипп.
— Не нравится тебе, Филипушка, свой суд — вот тебе суд Божий! — с деланым простодушием возразил Иоанн.
На дворе зашумели. Из дверей подвала стражники потащили шестерых воевод — Бутурлина, Шуйского, Колычева, слепого Салтыкова, Нащокина и Головина. Ворота в частоколе приоткрыли, вытолкнули воевод к медведям и затворили створки на могучий засов.
Филипп перекрестился.
— Не испугаешься, сестрёнка? — заботливо спросил Иоанн у Маши.
— Боюсь… — созналась Маша.
— Там враги мои, — пояснил Иоанн. — Выглядят людьми, а сами звери. Вот пусть с мишками и дерутся.
— Жалко их…
— Ты у меня добрая выросла, потому тебя мишка и не тронул, — проворковал Иоанн. — А они злые. Им поделом. Давай покрепче обниму, чтобы не боялась…
Иоанн обнял Машу — как будто сам за ней укрылся.
Филипп вдруг воочию увидел, что душа его друга Вани — детская, и она прячется за Машу как за старшую сестру. Прячется от грозного старческого разума царя Иоанна. А разум, порабощая душу, придумал дивную и дикую повесть о Конце Света. И душа мальчика хочет уцелеть — а потому согласна на всё, даже на бармы Царя Небесного.
Сквозь просветы между кольев воеводам просунули рогатины. С гульбищ опричники начали стрелять по медведям тупыми стрелами. Медведи заревели, ярясь.
— По трое, бояре! — крикнул Шуйский товарищам.
По трое — так бились на рукопашных, в свалках. Самый надёжный способ выстоять в сумятице пешего сражения.
Ощетинившись рогатинами, воеводы прижались друг к другу спинами: Шуйский, Головин и Нащокин — и Колычев, Салтыков и Бутурлин. Медведи ходили кругами, примериваясь к людям.
Бурый с чёрными подпалинами зверь попробовал задеть лапой Головина, и Шуйский со стороны тотчас воткнул медведю в бок свою рогатину. Взревев, медведь встал во весь рост. В брюхо ему ударили рогатинами Головин и Нащокин. Медведь повалился, как меховая башня. Воеводы кинулись добивать его. Но тотчас сзади на Головина упал другой медведь и лапой скатал воеводу в кровавый ком.
Дворец взвыл от ужаса и восторга.
— О, государь, — смеясь, сказал Штаден, — ты есть новый Нерон!
— Молчи, немец, — оборвал Малюта. — А то самого за колья кинем.
Федька Басманов наклонился к Штадену и тихо спросил:
— Гриша, а кто это — Нерон?
Штаден сделал большие глаза и многозначительно поднял палец.
— Молтчи! — насмешливо повторил он.
Два медведя с двух сторон приближались к троице Колычев — Бутурлин — Салтыков. От слепого Салтыкова пользы при обороне не было. Тряся рогатиной, Бутурлин отбежал — он на себя подманивал одного зверя и оставлял Колычеву другого. Колычев рогатиной пытался попасть медведю в морду.
Вассиан пронырнул между опричников к Филиппу.
— Посмотрим, отче, станет ли кто Даниилом во рву со львами? — заговорщицки спросил он.
— Гореть тебе живьём, еретик, — не оглядываясь, ответил Филипп.
Шуйский и Нащокин рогатинами забивали медведя, который рвал Головина. Медведь осел, ткнувшись мордой в кровавую грязь, но другой зверь облапил сзади Шуйского.
Маша отвернулась и сунулась лицом в плечо Иоанна, чтобы не видеть двора и зверей за частоколом. Иоанн гладил Машу по дрожащему плечу.
— Ничего, ничего, сестрёнка, — успокаивал он. — Так им…
Колычев отвлёкся, отгоняя медведя ударами рогатины в морду, и слепой Салтыков остался один. Он нелепо махал рогатиной в пустоте, кружась на месте. Медведь мягко приблизился к нему сзади и лапой смял воеводу.
Алексей Басманов молча толкнул Ваську Грязного плечом и показал три пальца — предложил биться об заклад. Грязной сощурился на схватку и кивнул в знак согласия. Опричники быстро и незаметно хлопнули по рукам.
Колычев вытеснил медведя ближе к Бутурлину. Бросив своего зверя, Бутурлин повернулся и вогнал рогатину в бок медведю Колычева. Медведь повалился.
На гульбищах и крылечках опричники вопили, свистели, визжали.
Нащокин поскользнулся в луже крови и упал на спину. Он нелепо взмахнул рогатиной, и медведь выбил её, отшвырнув в сторону. Зверь навалился на лежащего воеводу всем весом и словно взрыл его лапами. Из-под медведя вылетела оторванная человеческая рука.