Навсегда, стр. 73
Зара повернулась к Стефани. Едва удерживая себя в рамках приличий, она холодно произнесла:
— Извините, мисс Уилльямс. Я думала, вы старые друзья с этим господином. Видимо, старик ошибся.
И, к изумлению Стефани, Зара взяла ее под руку и быстро отвела от старика, пока…
Да! Пока он не сморозил еще чего-нибудь!
Стефани нашла Эдуардо на палубе.
— Ты быстро, — сказал он. — Чего хотела мама?
— Она просто спросила, не знакома ли я с одним из ее старых друзей, — ответила Стефани, пытаясь показать, каким незначительным показалось ей это маленькое приключение. На самом деле она все еще не могла оправиться от только что пережитого ужаса. Она могла теперь понять, что чувствовал Джед Савитт, когда ему объявили решение Верховного суда об отсрочке исполнения приговора.
— Ну и как? Ты знакома с ним? Стефани помотала головой.
— А что это за друг?
— Да она мне его не представила, — правдиво ответила Стефани, прекрасно сознавая при этом, что она все-таки говорит неправду. Это был обман путем умолчания.
Идиот! Идиот!
Зара металась по комнате. Каждая оборка ее платья колыхалась от бешеной круговерти. Подойдя к стене, она стала барабанить костяшками пальцев по блестящей панели, пока не заболели руки. Ее ярость росла, готовая испепелить все и вся вокруг.
«Зачем я привезла сюда этого старого идиота! Ну почему ему надо было назвать меня по имени?»
Стоя рядом с Зарой, полковник Валерио пережидал, пока уляжется ее ярость.
Она обернулась к Валерио.
— Уберите эту развалину с яхты немедленно! — отчеканила она. — Вы меня слышите? Немедленно!
— Мадам! Прикажете сделать с ним что-нибудь?
— Да! — Ярость носилась в ней, как рой пчел-убийц. — Убейте его! Сотрите в порошок! Разрубите на тысячу частей! — завопила она. Затем, овладев собой, добавила: — Нет. — При этом она так тяжело вздохнула, что задрожали кружевные оборки ее платья. — Может быть, эта Вирджиния Уэссон снова попытается с ним связаться. Пусть ваши люди глаз с него не спускают. Может быть, устроить пару своих людей на работу в этот… в этот гериатрический ад, где, я надеюсь, он скоро сдохнет!
Только когда Стефани осталась наконец одна в своей комнате, когда растаял в воздухе шум вертолета, уносящего Губерова, ее начало по-настоящему трясти — от накопившегося страха, напряжения и облегчения. Она не сразу смогла овладеть собой. А придя в себя, осознала всю иронию произошедшего.
Сначала она улыбнулась, потом хихикнула. И тут на нее накатил приступ такого истерического смеха, что она спрятала голову в подушку, чтобы заглушить его.
Смех становился все громче и сильнее, и вскоре она уже рыдала.
Это было слишком, слишком великолепно-абсурдно, чтобы этот абсурд можно было облечь в слова. «Зара привезла Губерова из Милана, чтобы он определил, не я ли Вирджиния Уэссон. Но вместо этого он подтвердил мои догадки, что Зара — это Лили. Боже праведный!»— Стефани переживала чувства человека, который только что был на волосок от гибели и счастливо избежал ее.
26 Нью-Йорк
— Больница Святого Луки. Служба информации, — пропела в трубку оператор.
Пауза. И затем:
— Состояние пациента улучшилось.
Это было как удар под дых.
— Вы уверены?
— Я говорю то, что у меня здесь написано.
Дух повесил трубку телефона-автомата. И подумал: «Пора выходить на работу. Самое время сказать: «Адью, засранец»!»
Сэмми поднялся рано. Он с нетерпением дожидался часа, когда ему надо было снова идти в больницу к Аарону Кляйнфелдеру. Он хотел задать ему массу вопросов.
«Вот это будет сюрприз для Стефани!»— подумал он, улыбаясь от удовольствия.
В восемь он позвонил в больницу.
— Извините, — ответили ему. — Пациент из реанимационного отделения переведен в палату номер четыреста тридцать два.
Сэмми уговорил медсестру перевести его звонок на пост четвертого этажа.
— Почему вас соединили? У нас прием посетителей только с четырех до шести!
— Но в данных обстоя…
— Никаких исключений!
В трубке послышались частые гудки. Вздохнув, Сэмми посмотрел на трубку, положил ее на телефон и взглянул на часы.
Еще целых восемь часов…
Ровно в четыре часа доктор в белоснежном халате, со стетоскопом, выглядывавшим из кармана, смешался с посетителями, наполнившими холл больницы. Вот звонок возвестил о прибытии лифта, и посетители направились к нему.
— Пожалуйста, доктор, — вежливо сказал мужчина, делая шаг в сторону.
— Спасибо.
В лифте доктор повернулся к поднимавшимся с ним. На его лице была профессиональная улыбка врача — человека, чей долг заботиться о больных и несчастных.
Когда лифт достиг четвертого этажа, доктор, вежливо сказав: «Извините», вышел из лифта.
Первый лифт был забит до отказа, и Сэмми пришлось несколько минут дожидаться второго.
На Сэмми был двубортный костюм на серебристо-серой подкладке, на лацкане красовалась неизменная гвоздика. Воротничок его безупречно накрахмаленной рубашки был стянут желтым галстуком-бабочкой с маленькими розовыми слониками, а из нагрудного кармана кокетливо выглядывал шелковый платочек того же колера, что и галстук. В одной руке он держал огромный букет гвоздик, в другой — пакет с любимым печеньем Аарона.
Доктор в белом халате быстро шел по коридору с видом человека, глубоко погруженного в мысли о своих неотложных делах. Двери в палаты по обеим сторонам коридора были открыты. В палатах хозяйничали посетители: они наполняли вазы водой, расставляли букеты, переговариваясь приглушенными голосами. Телевизоры, настроенные на послеобеденные ток-шоу, болтали, смеялись, выплевывая обрывки разговоров, хохот, аплодисменты. Откуда-то из-за закрытых дверей доносились мучительные стоны. У поста медсестры разразился небольшой скандал. Женский голос на повышенных тонах доказывал:
— Но ему не положено болеутоляющее до шести часов!
Из комнаты 432 слышался задорный голос телеведущего.
— Вы когда-нибудь хотели сделать подарок? Здравствуйте. Меня зовут Шанна Паркер.
Прежде чем войти в палату, Дух быстро обернулся. Постояв несколько секунд в коридоре, он проскользнул в палату и затворил за собой дверь, чтобы скрыть от посторонних глаз то, что там произойдет.
Шанна Паркер вещала из телевизора:
— Будучи членом ПД, я регулярно получаю письма и фотографии, из которых я узнаю о…
Дух, оглядевшись, с удовлетворением обнаружил, что из двух кроватей, стоявших в палате, была занята только одна. На ней лежал пациент, походивший на толстенького ангелочка с седыми вьющимися волосами. Несмотря на включенный телевизор, он мирно спал.
Чтобы удостовериться, что он попал именно туда, куда ему было надо, Дух подошел к табличке у изножья кровати. На табличке была надпись: «Кляйнфелдер, Аарон».
Прихватив с соседней кровати подушку и задернув занавеску между кроватями, Дух опустил подушку на лицо Аарону и долго держал ее обеими руками.
Проснувшийся Аарон попытался было закричать, но все звуки поглощались подушкой. Движения его становились все слабее: жизнь уходила из него. Еще одно последнее судорожное движение — и он затих.
Отняв подушку, Дух проверил пульс. Все в порядке. Он постоял еще немного, глядя на мертвое тело с тем выражением удовлетворения, с которым обычно смотрят на хорошо сделанную работу — может быть, картину или скульптуру. Убийство — это тоже искусство.
Шанна продолжала свой душещипательный монолог:
— Это замечательная награда — видеть, как истощение сменяется упитанностью, болезнь — здоровьем, отчаяние переходит в надежду. Вы только подумайте! Совсем немного денег! Всего несколько пенни в день!
Не отводя взгляда от Аарона Кляйнфелдера, Дух шутливо отсалютовал телевизору, положил подушку обратно на соседнюю кровать, а рядом с Аароном — красную розу, вытащенную из кармана халата. После этого Дух как ни в чем не бывало вышел из комнаты. На лице его сквозь профессиональную улыбку проглядывало чувство удовлетворения.