Судный день ('Иом-Кипур'), стр. 12

Сыпнули молодицы из лесу, будто кто маков цвет из передника на землю просыпал, —увидели на плотине незнакомого щеголя и сбились в кучу у конца гати.

— А что оно такое вон там стоит? — спросила одна.

— Да это мельник, — говорит другая

— Какой мельник, — и не похоже!

— Может, подсыпка.

— Где у подсыпки такая одежа?..

— А отзовись ты, когда ты что доброе, — крикнула вдова Бучилиха, что, видно, была побойчее других.

Чорт издали поклонился и потом подошел поближе, выкидывая ногами и фигурой выкрутасы, как настоящий подпанок, что хочет казаться паном, и сказал:

— А не бойтесь, ласточки вы мои! Я себе человек молодой, а зла вам не сделаю. Идите себе спокойно…

Молодицы и девки взошли на гать, поталкивая одна другую, и скоро окружили чорта. Э, не всегда-таки приятно, как окружат человека десяток-другой вот этаких вострух и начнут-пронизывать быстрыми очами, да поталкивать одна другую локтем, да посмеиваться. Чорта стало-таки немного коробить да крючить, как бересту на огне, уж и не знает, как ступить, как повернуться. А они все пересмеивают.

«Вот так его, так его, мои ласточки, — подумал про себя мельник, глядя из-за корявой ветлы. — Вспомните, галочки мои, как Филиппко с вами, бывало, песни пел да хороводы водил. А теперь вот какая беда: выручайте ж меня, как муху из паутины». Еще, кажется, если бы его так пощипать хоть с минуту, —провалился бы чертяка сквозь землю…

Но старая Бучилиха остановила девчат:

— Цур вам, сороки! Совсем парубка засмеяли, что у него и нос опустился книзу, руки-ноги обвисли… А скажи ты нам, небора'че [12], кого ты над омутом дожидаешься?

— Мельника.

— Приятель ему, видно?

«Чтоб таким приятелям моим всем провалиться сквозь землю!» — хотел крикнуть Филипп, да голос не пошел из горла, а чертяка отвечает:

— Не то чтоб большой приятель, а так себе: сосчитаться за старое надо.

— А давно ты его не видал?

— Давненько.

— Ну, так теперь и не узнаешь. Добрый был когда-то парубок, а теперь уж так голову задрал, что и кочергой до носа не достанешь.

— Ну?

— То-то… Не правду я говорю, девоньки?

— А правда, правда, правда! — застрекотала вся стая.

— Тю! тише немножко, — закричал чорт, затыкая уши, — от лучше скажите, что это с ним подеялось и с каких пор?

— Ас тех пор, как богачом стал.

— Да деньги стал раздавать в лихву.

— Да шинок открыл.

— Да мужа моего Опанаса с проклятым Харьком так окрутил, что уж мужику и ходу никуда, кроме кабака, не стало.

— Да и наших мужей и батьков споил всех дочиста.

— Ой, ой, лихо нам с ним, с проклятым мельником! — заголосила какая-то и, вместо недавней песни, пошли над рекой вопли да бабьи причитанья.

Поскреб-таки Филипп свой затылок, слушая, как за него заступаются молодицы. А чорт, видно, совсем оправился. Смотрит искоса да потирает руки.

— Э, это еще что! — звонко перекричала всех вдова Бучилиха. — А слыхали вы, что он над Галей над вдовиной задумал?

«Тьфу, — плюнул мельник. — Вот сороки проклятые! О чем их не спрашивают, и то им нужно рассказать… И как только узнали? То дело было сегодня на селе, а они уж на покосе все дочиста знают… Ну и бабы, зачем только их бог на свет божий выпускает?..»

— А что бы такое над вдовиной дочкой мой приятель затеял? — спросил чорт, глядя по сторонам так, как будто это дело ему не очень даже и любопытно.

И пошли тут сороки выкладывать, и выложили одна перед другой все дочиста!

Чорт помотал головой.

— Ай-ай-ай! вот это так уж нехорошо! Этого уж, я думаю, никто и от прежнего шинкаря Янкеля не видал.

— О, да где же такое жиду придумать?

— Вот еще!

— Вот, вижу я, мои кралечки, мои зозуленьки, не очень-то вы моего приятеля любите…

— А пускай же его все черти полюбят, а от нас не дождется…

— Ой-ой-ой! Вот, видно, не много вы ему добра желаете…

— Пускай его потрясет трясця (лихорадка)!

— Пускай лезет в омут за дядьком!

— Э, пусть и его чертяка схапает, как того Янкеля!.. Все засмеялись.

— А правда твоя, Олено, потому, что он хуже жида.

— Жид по крайней мере не ласовал, оставлял хоть девчат в покое, знал свою Сурку. Чорт даже подпрыгнул на месте.

— Ну, спасибо вам, ласточки мои, за ваше приветливое слово… А не пора ли вам уже идти дальше?

А сам откинул голову, как петух, что хочет закричать на заре погромче, и захохотал, не выдержал. Да загрохотал опять так, что даже вся нечистая сила проснулась на дне речки и пошли над омутом круги. А девки от того смеха шарахнулись так, как стая воробьев, когда в них кинут камнем: будто ветром их сдуло сразу с плотины…

Пошли у мельника по шкуре мурашки, и взглянул он на дорогу к селу: «А как бы это, — думает себе, — приударить и мне хорошенько за девками. Когда-то бегал не хуже людей». Да вдруг и отлегло у него от сердца, потому что, видит, опять идет к мельничной гати человек да еще не кто-нибудь, а самый его наймит — Харько.

«Вот, кусни-ка этого, — подумал он про себя, — авось, зубы обломаешь. Это мой человек».

XI

Наймит шел босиком, в красной кумачной рубахе, с фуражкой, без козырька, на затылке, и нес на палке новенькие Опанасовы сапоги, от которых так и разило дегтем по всей плотине. — «Вот какой скорый! — подумал мельник, уж и взял себе чоботы… Ну, да ничего это. На этого человека я крепко теперь надеюсь».

Увидев на середине плотины незнакомого человека, наймит подумал, что это какой-нибудь волочуга-грабитель хочет отнять у него сапоги. Поэтому он остановился в нескольких шагах от Хапуна и сказал:

— Вот что: лучше и не подходи, — не отдам!

— Что ты, спохватись, добрый человек! Разве я сам без сапог? Погляди: еще лучше твоих.

— Так что же ты тут вырос ночью, как корявая верба над омутом?

— А я, видишь ли, хочу тебе задать один вопрос.

— Чудно! Загадку, что ли? Кто же тебе сказал, что я всякую загадку лучше всех разгадаю?

— Слыхал-таки от людей.

Солдат поставил сапоги наземь и, вынув кисет, стал набивать себе трубочку. Потом выкресал из кремня огоньку и, раскуривая под носом густое курево, сказал:

— Ну, теперь вываливай: какие там у тебя загадки?

— Да не то чтобы загадки, а так… Кто здесь, по-твоему, самый лучший человек?

— Я!

— Э, почему так?.. Нет ли кого получше?

— Да ты спрашиваешь: как по-моему?.. Ну, так я сам себя ни за кого не отдам.

— Правда твоя. А мельник… какой человек?

— Мельник?

Солдат выпустил изо рта такой клуб дыма, как белый конский хвост на месячном свете, и искоса поглядел на чорта.

— А вы не из акцизу?

— Нет.

— Может, не при полиции ли где служите… по какой тайности?

— Да нет же!.. Такой умник, а не умеет отличить простого человека от непростого.

— Кто это тебе сказал?.. Да я у тебя в костях и то все вижу… А что спросил, так это так себе, на всякий случай. Так ты говоришь: какой человек мельник?

— Эге!

— Так себе человек: не высокий, не низкий… из небольших середний.

— Э, не то ты говоришь!..

— Не то? А что бы такое еще тебе сказать?.. Может, хочешь знать, где у него бородавка?

— Ты, я вижу, любишь морочить, а мне некогда. Скажи попросту: хороший мельник человек или плохой?

Солдат опять пустил изо рта целый хвост дыма и сказал:

— А ты-таки скорый человек, любишь кушать, не разжевавши.

Чорт вылупил глаза, а у мельника от радости запрыгало сердце.

«Вот язык, так язык, — подумал он. — Сколько раз я желал, чтобы он у него отсох, а он вот и пригодился, — смотрите, как чертяку отбреет!..»

— Любишь кушать не разжевавши, я тебе говорю! — строго повторил солдат.Так тебе и скажи: хороший человек или нет? Для меня, вот, всякий человек хорош. Я, брат, из всякой печи хлеб едал. Где бы тебе подавиться, а я и не поперхнусь!.. Э, что ты себе думаешь: на дурака напал, что ли?