Детская книга, стр. 67

— Я не знала, — сказала она.

— Теперь знаешь. Я хотел бы, чтобы ты позировала мне для более серьезных эскизов.

Элси обхватила себя руками, поплотнее запахивая ночную рубашку. Она сказала наполовину нахально, наполовину негодующе:

— А кто, интересно знать, будет готовить, убирать и ходить за покупками?

— Уж конечно, не мои белесые мотыльки. Они только порхать умеют, и сами не знают, как им повезло. Зато я знаю. Майор Кейн собирается привезти нам группу дам-студенток из Королевского колледжа искусств, для этой летней школы, которую они затеяли. Ты согласишься нам всем позировать — мне и дамам-художницам? У тебя очень необычная внешность. В хорошем смысле. Очень.

Он ненадолго задумался.

— Я уверен, что Доббин, или майор Кейн, или викарий смогут найти кого-нибудь тебе на замену, когда приедут студенты. Тогда ты сможешь нам позировать. Восхитительно.

Когда он ушел, Элси, слегка в растрепанных чувствах, подумала, что, помимо ее лица и разных других частей тела, он мог бы взглянуть и на ее горшочки. Хоть как-то похвалить.

Интересно, можно ли сделать карьеру, работая натурщицей. Возможно, это не очень респектабельное занятие. А ей не все равно?

Горшочки все же неплохие. Он мог бы и обратить на них внимание.

19

Летняя школа состоялась. Хамфри организовал постановку «Зимней сказки»; он сам играл Леонта, Тоби — Поликсена, Герант и Флоренция — Флоризеля и Пердиту.

Герберт Метли говорил с Олив о сексе. Он садился рядом с ней на репетициях, когда оба были не заняты. Он ходил с ней гулять вдоль ручейка, мимо церкви, на равнины. Разговоры его были одновременно теоретическими и плотскими. Он много говорил о том, чего хотят женщины. Он говорил, что до недавних времен мужчин вполне устраивало мнение, что женщины не испытывают никаких или почти никаких желаний, что они — чистые создания или дойные коровы. Соответственно и обращались с женщинами как с неодушевленным имуществом. В десяти заповедях женщины перечисляются наряду с ослами, волами, домашним скотом и слугами там, где говорится, что нельзя брать чужие вещи и желать чужого. В семитских культурах женщин обезглавливали за супружескую неверность, а мужчин — нет. И все же Метли, как прилежный ученик Дарвина, верил, что сексуальные желания неотъемлемо присущи человеческим существам, как и другим животным, ибо у биологического вида есть потребность в размножении. К ним приближалась Элси Уоррен — она шла быстро, аккуратная, с тонкой талией, в льняной шляпе, с корзинкой в руке. Неужели Олив думает, спросил Герберт Метли (он тщательно разглядел фигуру Элси, пока она шла мимо, вежливо им улыбаясь), что такая молодая женщина не испытывает пробуждения плоти, свойственного молодым людям ее возраста? Это совершенно невероятно. Сама Олив, сказал он, продевая ее ладонь себе под руку, мудрая женщина и, как и он, изучает человеческую природу. Что она думает?

— Я по большей части изучаю нечеловеческую природу, выдуманную, — уклончиво ответила Олив. — Я пишу волшебные сказки для детей. Принц всегда женится на принцессе. Или на ней женится дурачок, потому что он добрый и потому что он третий сын. Или принца превращают в оленя или в свинью, и умной принцессе приходится его расколдовывать. Не знаю, при чем тут то, что вы называете потребностью биологического вида. Все сказки кончаются с женитьбой героев — в самом крайнем случае говорится, что у них было много детей.

Они шли мимо огороженного поля, где паслось стадо сливочно-белых коров: тяжелых, грязных, с застывшим взглядом. В углу под вязом одна корова деловито лезла на другую: она совершала движения, положенные быку, не смущаясь отсутствием нужной оснастки и возбуждая другую корову — и Олив, и Герберт заметили ответную дрожь возбуждения (или раздражения) под напрягшимся хвостом нижней коровы.

— Разве это не доказывает, что я прав? — сказал Герберт Метли. — Бедняжки лишены общества быка. В природе он бы был при них, охраняя свой гарем и злобно фыркая на других быков. Но коровы все же ощущают потребность…

Олив почувствовала, как румянец волной поднимается от груди к лицу.

— Надеюсь, я вас не шокировал. Я не хотел.

— А я думаю, что хотели. Но я не шокирована. И я признаю, что вы правы. С научной точки зрения ваш пример — смотрите, она слезла и пошла прочь как ни в чем не бывало — иллюстрирует вашу правоту.

— Когда мы сможем следовать своим инстинктам, достигая того, что Джон Донн назвал «венцом любви», [35]и предотвращая все нежелательные последствия, наше общество станет совсем другим, и мы преобразимся.

— Через свободу пола? Инстинкты — одно дело. Но Донн говорит о любви.

— А разве желание, пока оно существует, не любовь? Чем бы оно ни стало потом. Иногда я думаю, что способов любить женщин — столько же, сколько самих женщин. И еще я иногда думаю, что, если бы женщины были честны, способов любить мужчин было бы столько же, сколько самих мужчин.

— Да, но подлинный исследователь человеческой природы должен изучать также равнодушие и даже отвращение и ненависть. Ибо они тоже инстинкты.

Метли немного подумал и решил перейти в прямое наступление:

— Надеюсь, я не возбуждаю в вас подобных чувств?

Он засмеялся, но смех вышел принужденный.

— Не глупите, — сказала Олив. — Мы не о себе говорим. Кроме того, мы с вами — добрые друзья. Это еще один вид отношений между мужчиной и женщиной, он редко встречается и нелегко дается.

В гостинице, где остановилась семья, Олив поймала себя на том, что потягивается или встряхивается всем телом, охваченная неясными чувствами. Конечно, подобные разговоры возбуждали в ней какие-то — да, сексуальные — шевеления. Да и как иначе. Ведь она знала, что такое желание и каково его удовлетворять. Но она не знала, хочет ли Герберта Метли. Близость его тела что-то возбуждала в ее теле, но она не могла понять, что именно — это могли быть даже равнодушие, отвращение и ненависть. Он в отличие от Хамфри был нехорош собой. Хотя в нем была ужасная энергия, которая постоянно… откуда Олив это знала?.. шевелилась, как огромный спрут, который прокладывает себе путь в воде или же трепыхается на камнях, соскальзывая обратно в воду.

Но одно Олив знала совершенно точно: в возрасте Элси Уоррен у нее никаких таких мыслей не было. Это мысли зрелой женщины.

Бенедикт Фладд проводил уроки лепки из глины в бывшем большом каретном сарае. Элси отмыла затянутые паутиной окошечки, а Филип принес ведра с глиной и ангобом. Среди студентов были пять серьезных девиц из Королевского колледжа искусств, чей опыт работы с керамикой сводился к росписи изразцов, и один-два юноши. Были и местные, желающие попробовать себя в керамике, — Пэтти Дейс, Артур Доббин, школьный учитель из Лидда и будущая новая учительница из Паксти, молодая вдова, миссис Оукшотт. По ее словам, она приехала с севера, чтобы начать жизнь заново после трагической гибели молодого мужа в железнодорожной катастрофе. С ней был маленький сын, Робин, который в сентябре должен быть пойти в школу в Паксти с горсткой деревенских детей — во всей школе было всего четырнадцать детей в возрасте от пяти до одиннадцати лет. Фрэнк Моллет, член местного образовательного совета, был счастлив, что нашлась учительница, и уже боялся, что суровая зима и безлюдье окажутся для нее невыносимыми. У нее были прекрасные рекомендации и мягкий юмор. Она привела с собой сына в Пэрчейз-хауз, вместе с кем-то вроде няньки: тонкорукой, тонконогой, крохотной, курчавой особой лет двенадцати или тринадцати по имени Табита. Миссис Оукшотт закручивала вокруг головы толстую косу светлых волос — рыжевато-золотых, оттенка топленых сливок. Лицо у нее было красивое, несколько угловатое, приятное, но настороженное, и очаровательная улыбка — когда она улыбалась. Она носила очки, которые все время теряла, и студенты или Доббин находили их в траве в саду или среди сохнущих горшков в мастерской и возвращали хозяйке. Лепка давалась ей хорошо.