Брисингр, стр. 11
«Я всегда буду с тобой, маленький брат. А теперь спи. Все будет хорошо».
Успокоенный, Эрагон стал смотреть в темную пустоту меж звезд и, постепенно замедляя дыхание, впал в некий транс, который теперь заменял ему сон. Он по-прежнему полностью сознавал все, что творится вокруг, но как бы спал наяву, и на фоне белых звездных скоплений брели, сменяя друг друга, его странные сны наяву, по своему обыкновению играя для него непонятный призрачный спектакль.
3. Штурм хелгринда
С рассвета прошло не более четверти часа, когда Эрагон проснулся и перевернулся на спину. Он вскочил, дважды щелкнул пальцами, чтобы разбудить Рорана, и принялся скатывать одеяла, готовясь в путь. Роран тоже мгновенно поднялся и собрался.
Братья посмотрели друг на друга: оба дрожали от возбуждения.
— Если я погибну, — сказал Роран, — ты позаботишься о Катрине?
— Конечно.
— Тогда скажи ей, что я шел в бой с радостью в сердце и ее именем на устах.
— Скажу.
Эрагон быстро пробормотал какую-то длинную фразу на древнем языке. Вчерашней потери сил он уже почти не ощущал.
— Вот. Это заклинание очистит воздух перед нами и защитит нас от парализующего воздействия ядовитого дыхания раззаков.
Из седельной сумки Эрагон достал свою металлическую кольчугу, завернутую в мешковину. На сверкающей кольчуге еще виднелась запекшаяся кровь, что осталась после битвы на Пылающих Равнинах; эта кровь, пот и грязь позволили крошечным пятнышкам ржавчины прокрасться меж переплетенных колец кольчуги, однако же сама кольчуга была ничуть не повреждена, а все былые прорехи Эрагон старательно залатал перед их полетом на территорию Империи.
Эрагон надел рубаху, кожаные доспехи и поморщился: к коже буквально прилип жуткий запах смерти и отчаяния. Затем он надел ручные и ножные латы и водрузил на голову несколько помятый шлем, под который надел сперва мягкую стеганую шапочку, а затем еще и кольчужную. Свой собственный шлем, который он завоевал в Фартхен Дуре и который гномы украсили гребнем Дургримст Ингеитум, он потерял, как и свой щит, во время воздушного боя Сапфиры с Торном. На руки Эрагон надел латные перчатки.
Роран тоже оделся сходным образом и дополнил свою экипировку еще и деревянным щитом. Поверхность щита была обита мягким металлом, так что меч врага сразу же застревал в нем. А вот у Эрагона не было никакого щита; в левой руке он держал свой посох из боярышника, который требовал, чтобы в случае необходимости обе его руки были свободны, иначе ему было бы не выпустить наружу магию посоха.
За спину Эрагон закинул колчан со стрелами, подаренный ему королевой Имиладрис. Помимо двадцати тяжелых стрел с дубовым древком и оперением из серых гусиных перьев в колчане был спрятан лук с серебряной отделкой, который королева сама создала ему своим пением из тисового дерева. Тетива была уже натянута, и лук был полностью готов к бою.
Сапфира нетерпеливо скребла когтями землю.
«Давайте! Нам пора!»
Подвесив сумки с припасами и имуществом к ветвям высокого можжевельника, Эрагон и Роран уселись Сапфире на спину. Они не тратили время на седлание драконихи: в ту ночь она специально не снимала седла. Старая кожа седла сильно нагрелась и стала почти горячей. Эрагон крепко ухватился за шип на шее Сапфиры, торчавший прямо перед ним, а Роран, сидевший сзади, одной мощной рукой обнял Эрагона за талию, а вторую опустил на рукоять молота.
Подсохшая глина хрустнула под тяжестью Сапфиры, когда она низко присела и в один прыжок достигла верхнего края ущелья, где некоторое время балансировала, раскрывая мощные крылья. Тонкая мембрана крыльев еле слышно загудела, когда Сапфира взмахнула ими и рванулась к солнцу. Распростертые крылья сразу стали похожи на два прозрачных синих паруса.
— Не сжимай меня так крепко, — проворчал Эрагон.
— Извини, — сказал Роран. И слегка отпустил руку.
Дальнейшие переговоры стали совершенно бесполезными, ибо Сафпира, достигнув максимальной высоты, снова со свистом взмахнула крыльями и взмыла еще выше. С каждым подобным «прыжком» они оказывались все ближе к легким перистым облачкам, плывшим высоко над землей.
Когда Сапфира резко свернула к Хелгринду, Эрагон глянул налево и обнаружил, что отсюда хорошо виден широкий простор озера Леона, находившегося в нескольких милях от их лагеря. Над водой висела плотная пелена серого, призрачного утреннего тумана, просвеченного лучами зари, и казалось, что над водой кто-то зажег бесовские огни. Эрагон попытался разглядеть дальний берег озера, но даже со своим ястребиным зрением не сумел это сделать; не сумел он увидеть и южные отроги Спайна у них за спиной, о чем в душе пожалел. Он так давно не видел этих гор его детства!
На севере виднелась Драс-Леона — груда неких геометрических фигур, громоздившихся на фоне стены тумана, подступавшего с запада. Одно из наиболее крупных зданий Эрагон узнал: это был тот самый храм, где на него напали раззаки; его ребристый шпиль возвышался над городом, точно острие копья.
И где-то внизу, на проносившейся мимо земле находились — Эрагон это знал точно — останки того лагеря, где раззаки смертельно ранили Брома. И он на мгновение позволил гневу и той тоске, что снедала его душу с того печального дня, а также — мучительным воспоминаниям, связанным со зверским убийством Гэрроу и сожжением их фермы, полностью завладеть его душой, ибо все это лишь придавало ему мужества, будя страстное желание, нет, даже страстную мечту встретиться с раззаками в честном бою.
«Эрагон, — сказала ему Сапфира, — сегодня нам не нужно сдерживать себя и скрывать свои мысли друг от друга, верно?»
«Верно, если только на поле брани не появится еще один маг».
Сноп солнечных лучей возник над горизонтом, ибо солнце наконец взошло, и мгновенно вся мрачная местность внизу вспыхнула всеми цветами радуги: туман превратился в ослепительно-белую вуаль, вода стала ярко-синей, земляной вал и каменная стена, окружавшая центральную часть Драс-Леоны, оказались тускло-желтого оттенка, деревья вспыхнули всеми оттенками зеленого, а земля — местные красноземы — пурпурным и оранжевым. Хелгринд, однако же, остался точно таким, как всегда: черным.
Эта огромная каменная гора или скала быстро увеличивалась, ибо они мчались прямо к ней. Даже воздух вокруг нее, казалось, способен был ошеломить любого.
Резко нырнув вниз, к подножию Хелгринда, Сапфира так круто повернула влево, что Эрагон и Роран, наверное, свалились бы с нее, если бы благоразумно не привязали ноги к стременам. Дракониха мигом облетела ту, похожую на фартук каменистую осыпь и жуткий алтарь, где жрецы Хелгринда отправляли страшный обряд. Ветер, попадая Эрагону под шлем во время крутых виражей Сапфиры, так свистел, что чуть не оглушил его.
— Ну что? — крикнул Роран, которому, видно, было плоховато.
— Те рабы у алтаря исчезли!
И Эрагона вновь вдавило в седло, ибо Сапфира, резко набрав высоту, стала по спирали облетать верхнюю часть Хелгринда, пытаясь отыскать вход в логово раззаков.
«Даже дырки, в которую древесная крыса могла бы пролезть, я тут не вижу!» — сердито сообщила она и, сбавив скорость, почти повисла в воздухе над перемычкой, соединявшей третью, самую низкую из четырех вершин с неким выступом на соседней вершине, находившимся чуть выше. Зубчатые стены крепости-горы отражали гулкое хлопанье драконьих крыльев, и это эхо в итоге не превратилось в неумолчный гром. У Эрагона от ветра так слезились глаза, что он почти ничего не видел.
Сеть странных белых жилок пронизывала нагромождения камней и мощные опоры колонн — это иней выступил сквозь трещины в сплошной скальной породе. А более ничто не нарушало мрачного великолепия этих черных, как чернила, исхлестанных ветрами крепостных стен. Ни одного деревца не росло меж этих скал, ни одного кустика, ни одной травинки; там не было даже лишайников; даже орлы не осмеливались гнездиться на полуразрушенных выступах этой чудовищной твердыни. Полностью соответствуя своему названию, Хелгринд был вратами смерти и, точно в плащ, был одет в острые, как бритва, как зубья пилы, складки и эскарпы, утесы и выступы; он высился над равниной, точно костлявый призрак, восставший из ада, чтобы уничтожить все вокруг.