100 великих загадок русской истории, стр. 150
Спустя двадцать лет, когда пошли всякие разговоры и накатила очередная волна слухов относительно гибели Гагарина и Серегина, Сергей Михайлович Белоцерковский сказал мне: «Слушай, Алексей, мы ведь остались одни из той комиссии, которая работала по гибели Гагарина. Если мы сейчас документально не снимем вопрос, то и останется всякая чертовщина вокруг имени Гагарина: то они лося гоняли, то они пьяные были…»
В общем, запросили мы все документы комиссии. Но что я увидел! В документе, который я писал собственноручно, я не узнал свой почерк. Да и содержание его было совсем другим. К тому же я писал, что времени между взрывом самолета и хлопком, сопровождавшим переход звукового барьера, прошло полторы-две секунды, а там речь шла о паузе в 15—20 секунд. Если у «Су-15» скорость была более 1000 километров в час, то он должен был находиться за десяток километров от места гибели Гагарина и Серегина, и его с ней никак не свяжешь. Вот тут я уже подумал: «Кому это было нужно?»
В то время расследованием занимались и лица, ответственные за обеспечение безопасности полета и за режим полета. Признав наличие рядом с «Мигом» второго самолета, они подписывали себе приговор. Вот и весь ответ. А по результатам расследования в «Правде» появилась маленькая заметка, в которой говорилось, что самолет Гагарина, совершив резкий маневр, связанный с отворотом от посторонних предметов (воздушный шар, стая гусей), попал в непонятное положение, столкнулся с землей, в результате чего экипаж погиб. Но какой там мог быть шар, какие гуси? Тем не менее люди просто проглотили всю эту чушь. Отчасти потому, что верили газетам, отчасти потому, что иной информации не было. У меня есть и все документы, и все фотопленки, которые я снимал на второй день…
И еще одна техническая деталь. В учебных «Миг-15» при больших вертикальных скоростях прибор, определяющий эту скорость, выдает неточные данные. Так что, возможно, Гагарин и Серегин, ориентируясь по прибору, думали, что высоты им хватит…
В субботу, за три дня до трагедии, мы с Гагариным пошли в гостиницу «Юность», близ стадиона «Лужники», к парикмахеру, у которого обычно стриглись. Звали парикмахера Игорь. Юра сидит в кресле, а я смотрю, как ему делают модную в то время «скобочку». И вот когда Игорь начал править «скобочку» бритвой, я ему и говорю: «Смотри, Игорь, не срежь у Юры всю красоту». А была у него родинка, коричневая такая, ровненькая-ровненькая. Он говорит: «Да я знаю, много раз его стригу и все время обхожу ее, эту родинку». Интересно, что именно во время этой стрижки Игорь аккуратно собрал срезанные локоны Гагарина и спрятал. До того он стриг его много раз и никогда этого не делал. А во вторник Юрий погиб…
В первые сутки прочесывания и поисков нашли куртку Серегина, его останки, а из вещей Гагарина – только пробитое портмоне, в котором было немного денег и фотография Сергея Павловича Королева. Вот у меня в бумажнике точно такая же… Ну, мы думали, может, катапультировался, а портмоне выпало… Всю ночь искали, прочесывали лес и только на другой день нашли часть скальпа с родинкой. И когда мне показали его, я сказал: «Да, это его останки». Никаких сомнений не осталось…
Точки над «i» в деле Гагарина вроде бы расставлены, но вопросы остаются. Кто пилотировал тот злополучный «Су-15»? Жив ли этот человек, нет ли? Что заставило его «нырнуть» с десятитысячной высоты под облака? Потерялся? Схулиганил? А может быть, какая-то неисправность?
Куда делся оператор локатора с аэродрома «Чкаловское», на которого замглавкома ВВС П.С. Кутахов кричал: «Ты что, не соображаешь, самолета нет, а ты его курс проводишь? Убрать его!» Кто подделал документ за подписью Алексея Леонова, пустив таким образом комиссию по ложному пути? И, в конце концов, что произошло на аэродроме незадолго до вылета между Серегиным и одним из руководителей полетов? Почему Серегин был в подавленном настроении и даже отказался от завтрака? И не повлияло ли его настроение на то, что опытный экипаж погиб?
Мы знаем, что еще живы люди, которые могут ответить на все или почти все поставленные здесь вопросы. Когда же будет поставлена точка в этом запутанном деле?
Зоя Федорова: роковой выстрел
Это случилось 11 декабря 1981 года. В дом на Кутузовском, 4 приехал молодой человек – навестить свою тетю. Звонил, стучал, барабанил в дверь – в ответ ни звука. А ведь о встрече условились заранее… Тете семьдесят четыре… Мало ли что… Да еще торчащая в двери записка ее приятельницы, которая тоже не дозвонилась и не достучалась. И молодой человек помчался домой за запасными ключами… Когда открыли дверь и вошли в гостиную, увидели сидящую в кресле тетю… с простреленной головой. Этой тетей была известная киноактриса Зоя Федорова.
Я хорошо помню, сколько самых невероятных слухов вызвало это убийство. Преступление до сих пор не раскрыто. Почему? В свое время мы зададим такой вопрос человеку, который занимается раскрытием подобного рода преступлений. А пока вернемся в годы бурной, прекрасной и порой авантюрно-дерзкой молодости Зои Федоровой.
Много лет назад, а именно в 1927 году, двадцатилетняя счетчица Госстраха Зоенька Федорова обожала три вещи: фельдиперсовые чулочки, крохотные шляпки и… фокстрот. Танцевать она могла, как никто: красиво, зажигательно и, в самом прямом смысле слова, до упаду. Танцы-то и довели Зою Федорову до беды: ее арестовали.
Зоя Федорова в молодости
Передо мной совершенно секретное дело № 47268, заведенное ОГПУ 14 июня 1927 года на легкомысленную любительницу танцев. Здесь же ордер № 7799, выданный сотруднику оперативного отдела ОГПУ тов. Терехову на производство ареста и обыска гражданки Федоровой Зои Алексеевны. О том, что дело – не пустячок, и речь идет отнюдь не о фокстроте, свидетельствует размашистая подпись всесильного Ягоды, сделанная синим карандашом.
Арестовали Зою в три часа ночи. При обыске ничего компрометирующего не нашли: какие-то шпильки, зеркальца, пудреницы… Ничего не дала и анкета арестованной, заполненная в тюрьме. Семья самая что ни есть простая: отец – токарь по металлу, мать – фасовщица, шестнадцатилетний брат вообще безработный. Связи, знакомства, контакты – тоже ни одной зацепки. А обвинение между тем предъявлено более чем серьезное: подозрение в шпионаже. И вот первый допрос. Можно представить состояние двадцатилетней девушки, когда конвоир вызвал ее из камеры и по длинным коридорам повел в кабинет следователя. Страха Зоя натерпелась немало, но вела себя собранно. Вот ее показания по существу дела:
– В 1926—1927 годах я посещала вечера у человека по фамилии Кебрен, где танцевала фокстрот. У него я познакомилась с военнослужащим Прове Кириллом Федоровичем. Он играл там на рояле. Кирилл был у меня дома один раз, минут десять, не больше. О чем говорили, не помню, но, во всяком случае, не о деле. Никаких сведений он у меня не просил, и я ему их никогда не давала. О своих знакомых иностранцах он тоже никогда ничего не говорил. У Кебрен при мне иностранцев не было, и у меня знакомых иностранцев нет.
Но при чем тут фокстрот, пианист, иностранцы, которых она не знала? Казалось бы, после таких пустопорожних показаний перед девушкой надо извиниться и отпустить ее домой, но не тут-то было: по данным ОГПУ, Прове работал на английскую разведку. И все же, поразмышляв, следователь А.Е. Вунштейн решает использовать Зою в качестве живца и принимает довольно хитрое постановление: «Рассмотрев дело № 47268 по обвинению Федоровой З.А. в шпионаже и принимая во внимание, что инкриминируемое ей обвинение не доказано и последняя пребыванием на свободе не помешает дальнейшему ходу следствия, постановил: меру пресечения в отношении арестованной Федоровой З.А. изменить, освободив ее из-под стражи под подписку о невыезде из г. Москвы».
Здесь же – четвертушка серой бумаги, на которой рукой Зои написано: «Я, нижеподписавшаяся гр.Федорова, даю настоящую подписку начальнику Внутренней тюрьмы ОГПУ в том, что по освобождении из вышеуказанной тюрьмы обязуюсь не выезжать из города Москвы».