Чревовещатель, стр. 16

Следователь нахмурился и сказал:

–?Может оказаться, что он все-таки виновен, но действовал не один.

–?Как! — воскликнул изумленный Жобен. — Вы видите в нем соучастника Праделя?

–?Отчего не допустить этого?

–?Да где же они могли познакомиться?

–?Их свело преступление. Если Сиди-Коко и не сам его совершил, то, вероятно, воспользовался им или получил деньги за молчание.

Жобен опустил голову. Полицейский, конечно, не разделял мнения следователя относительно виновности чревовещателя, но он знал, что спорить в эту минуту было бесполезно, а потому предпочел молчать. Но оставим их на некоторое время и последуем за бригадиром, отправившимся арестовывать Сиди-Коко.

Предупредив госпожу Фовель о том, что у нее будут гости, он поспешил отыскать четырехместную повозку. Найти ее было нетрудно. Хозяин гостиницы «Яблоко без зернышек», желая прислужиться начальству, предложил свою просторную одноколку, запряженную сильной лошадью. Когда запрягали лошадь, у дверей гостиницы собралась толпа любопытных, так как разнесся слух, что жандармы едут арестовывать убийц. Все толпились, лезли вперед и засыпали вопросами бригадира и двух его помощников. «Кто убийцы? Где они скрываются? Когда их привезут?» Осторожные жандармы молчали.

–?Нам приказано не говорить ни слова, — пояснил бригадир. — Скажу только, что вам слишком долго придется нас ждать, а потому советую вам отправиться спать к своим женам, у кого таковые, конечно, имеются…

Было уже темно, когда одноколка выехала со двора гостиницы. Бригадир и один из его помощников сидели на скамейке, подвешенной на четырех ремнях.

–?Берегись! — крикнул унтер-офицер, хлопая кнутом.

Толпа расступилась, лошадка побежала крупной рысью, и вскоре звон ее бубенчиков затих вдалеке. Любопытные высказали еще немало нелепых соображений и затем разошлись.

Нам известно, что от Рошвиля до Сент-Авита — двенадцать километров. Несмотря на то что местность была гористая, нормандская лошадь пробежала это расстояние за час с четвертью. Была уже ночь, когда повозка достигла первых домов Сент-Авита — города с населением больше двенадцати тысяч жителей.

Большая улица была почти пуста. Странная музыка комедиантов слышалась в отдалении. Звуки турецкого барабана, китайских колокольчиков, литавр и кастаньет доносились до вновь прибывших.

–?У них представление… — прошептал унтер-офицер и, вспомнив приказ следственного судьи, прибавил: — Нам придется немного подождать!

Тут они как раз увидели трактир. Повозка въехала во двор, и ее поставили в сарай, не распрягая лошадь. Трактирщик принес овса, один из жандармов остался возле лошади, а двое других направились к большой площади, где из досок и парусины был выстроен балаган. Перед ним находилась эстрада для музыкантов и клоунов. На эстраду вела лестница с перилами, в конце которой восседала в старом кресле перед маленьким столиком толстая кассирша — законная супруга содержателя Жерома Трабукоса.

Эта матрона брала плату за вход — 20 сантимов. Военные и дети младше шести лет платили только два су. Уплатив эти деньги, посетитель поднимал полосатую занавеску и спускался по лестнице в то место наслаждений, которое маленькая Жервеза простодушно сравнила с раем. Там он располагался на деревянной скамейке, покрытой красным коленкором.

На балагане, освещенном разноцветными фонарями, красовалась широкая парусиновая вывеска, на которой огромными красными и черными буквами было написано следующее:

Справа от надписи висел портрет молодой великанши восемнадцати лет и трех месяцев от роду, весившей двести пятьдесят килограммов, умевшей танцевать качучу [7]и гадать. Слева были изображены «чудесные упражнения несравненного Сиди-Коко, называемого Зуавом, показывающего штуки наподобие того человека с куклой в Пале-Рояле, на которого стекался посмотреть весь Париж».

XIX

В ту минуту, когда унтер-офицер со своими подчиненными вступали на площадь, музыка смолкала, а музыканты исчезали поочередно за занавесом, чтобы аккомпанировать представлению, между тем как клоун визгливым голосом зазывал публику с эстрады:

–?Милостивые господа! Сейчас начнется! Не упустите случай! Спешите посмотреть на то, чего вы никогда не видели и больше не увидите, потому что выставка чудес оставит вашу общину через три дня, а несравненный Сиди-Коко в скором времени уедет из Франции, из прекрасной Франции, в далекую, холодную страну — в Россию, где бояре осыпят его рублями! Пожалуйте, пожалуйте, честные господа!

Унтер-офицер толкнул своего спутника и тихонько сказал ему:

–?Я думал, что чревовещатель удрал, но, похоже, ошибся. Мы не зря сюда приехали!

Жители Сент-Авита хоть и откликались на зазывания клоуна, однако в малом числе. Вероятно, большая часть населения берегла денежки на следующий день, воскресенье, на который приходился храмовый праздник, а в этот праздник любые издержки считались позволительными.

Унтер-офицер вошел вслед за другими по лестнице в сопровождении своего верного спутника. Он собрался было положить двадцать сантимов перед толстой женщиной, как она вдруг воскликнула:

–?Кого я вижу? Боже мой! Да это же милый рошвильский капрал собственной персоной! Так я и взяла с вас деньги, капрал! Войдите, войдите, господа!.. Для вас представление бесплатно, вы оказываете выставке чудес большую честь своим посещением.

–?Однако, — начал унтер-офицер, — так как мы здесь не при исполнении своих обязанностей, мне кажется, что…

–?Нет-нет!.. Капрал, вам неправильно кажется! — перебила его толстушка. — Чтобы я брала деньги с жандармов!.. Да никогда в жизни! Я обожаю жандармов! Все они — душки, прелесть! В прошлом году, в Сен-Бриене, мне сильно понравился один жандарм. Ах, какой он был красавец! Даже мой благоверный супруг, Жером Трабукос, ревновал меня к нему, как тигр, хотя между нами ничего такого не было… Войдите, господа, войдите, и если после спектакля вы не побрезгуете выпить рюмочку старого коньяку, то мы с Жеромом к вашим услугам…

Такая настойчивость и уважение к военному мундиру восторжествовали над сомнениями унтер-офицера. Он положил обратно в карман свои двадцать сантимов, прошел в балаган вместе со своим подчиненным и сел позади нескольких дюжин зрителей, вошедших раньше. Появление этих двух представителей власти не произвело на присутствовавших никакого впечатления.

Мы не будем описывать всевозможные упражнения и фокусы, а остановимся на последней части представления, когда на сцену должен был выйти чревовещатель. Наконец, громкая музыка возвестила о его появлении. Сиди-Коко любезно раскланялся перед публикой, которая встретила его бурными аплодисментами. Унтер-офицер наклонился к своему товарищу и шепнул ему на ухо:

–?Право, у этого мошенника приятная наружность.

–?Действительно, — согласился жандарм.

–?Тем не менее если он и кажется спокойным, подобно честному человеку, которому не в чем себя упрекнуть, то это потому, что он умеет скрывать угрызения совести.

Сиди-Коко, которого маленькая Жервеза назвала красивым мужчиной, был действительно красивым молодым человеком двадцати семи или двадцати восьми лет. Черные глаза, блестящие и кроткие, озаряли его смуглое лицо с правильными чертами. Длинные и густые усы, тонкие на концах, осеняли его губы и делали его похожим на военного. Из-под белого парика, по рассеянности слишком сильно сдвинутого назад, виднелись иссиня-черные волосы, остриженные под гребенку.

Костюм чревовещателя состоял из короткого камзола, покрытого золоченой тесьмой и шнурами, шотландского пояса ярких цветов, белых, чрезвычайно широких брюк и треугольной шляпы с огромным красным пером. Сиди-Коко держал в левой руке маленькую куклу в шелковом платье, так же хорошо одетую, по словам Жервезы, как и Леонтина, племянница господина Домера… Он подошел к рампе, снова раскланялся и заговорил: