Владетель Мессиака. Двоеженец, стр. 62

— Гм!… Принесло… Долго это рассказывать. Я умираю от жажды. — С этими словами дон Клавдий-Гобелет взял флягу с вином и осушил ее.

— Боюсь, плохая новость! — обратился он, поставив флягу на место. — Говорят, граф Каспар д'Эспиншаль убит.

— Дураки, — пожимая плечами, ответил интендант. — Поверь, никогда граф не был так силен, как теперь…

— Что же это ты? По-твоему, я лгун…

— Может быть.

Капеллан обиделся. Но снова взялся за флягу и утопил обиду в вине.

— Вот видишь ли, Мальсен, ты на этот раз можешь мне поверить: Каспар д'Эспиншаль действительно убит.

— Не поверю этому до тех пор, пока не увижу сам головы моего господина.

— Ну, ты ее увидишь! Наткнув на пику, чернь носит с триумфом эту прекрасную голову, которая при жизни пугала многих.

— Капеллан, достойный капеллан, прошу тебя, сознайся.

— В чем мне сознаться?

— Что ты был пьян, когда тебе рассказывали сказки о голове Каспара д'Эспиншаля.

Дон Клавдий-Гобелет почесал пальцем нос и ответил:

— Посмотри на меня, разве я пьян сегодня! Нет, я вполне трезв, а между тем все мной рассказанное я слышал сегодня. Однако в фляжке нет ни капли вина. Что бы это значило?

— Значит это только то, что ты ненасытный пьяница.

— А что же мне больше делать! Молиться и служить обедню запретил епископ. Я сам слышал, как оглашали это безбожное распоряжение в Иссоаре. С амвона монах читал бреве епископа, по которому меня за сообщничество и заговор с осужденным на смерть Каспаром д'Эспиншалем, за помощь, ему оказанную при побеге из церкви, мне, дону Клавдию-Гобелету, запрещается служить обедни, вечерни, совершать таинства, носить духовную одежду, пользоваться десятиной, словом, я лишен всех прав и привилегий моего сана.

Мальсен, слушая эту речь экс-капеллана, засмеялся.

Дону Клавдию-Гобелету показалось, будто кто-то вторит смеху интенданта, но он приписал это отголоскам.

— Не найдется ли у тебя какое-нибудь светское платье, брат Мальсен?

— Разумеется, найдется. Но мне кажется, я слышу шаги людей. Надо пойти узнать, кто это подъезжает к замку.

— Я пойду с тобой, но предупреждаю, что по возвращении мне непременно захочется пить.

Оба собеседника спустились в сторожевую будку и выглянули. Странное зрелище представилось их глазам: по дороге в замок двигалась длинная шеренга людей. У каждого в руках был горящий факел или оружие. Клубы дыма окутывали синим туманом идущих. Блестели пики, дула мушкетов. Временами, в кровавом блеске факелов, появлялись угрюмые и зловещие физиономии.

— Это ночные видения! — воскликнул дон Клавдий-Гобелет и перекрестился.

Мальсен недоверчиво покачал головой, говоря:

— Что это за сволочь? Сегодня ведь не начало масленицы, а между тем идущие оборванцы напоминают банду цыган…

Голова колонны остановилась около замка, и дикие голоса завопили:

— Вот трущоба тигра! Вот нора людоеда! Пойдем и будем петь «со святыми упокой»! Не ради души проклятого разбойника, а за упокой праха людей, им замученных…

Мальсен закусил губы. На плечо его оперлась рука экс-капеллана.

— Что тебе нужно от меня?

— Разве ты не видишь… там… смотри!

Мальсен взглянул и вскрикнул; на пике торчала голова Эвлогия.

В ночной темноте, при свете факелов, Эвлогий похож был на Каспара д'Эспиншаля.

— Однако же вчера еще он был в замке! — шептал Мальсен. — Как это могло статься?

Кто-то наклонился к его уху и шепнул ему:

— Я могу тебе это разъяснить.

Мальсен обернулся и увидел в углу сторожевой будки высокого мужчину, покрытого широким плащом со шляпой в руке. Это был сам граф Каспар д'Эспиншаль. Он говорил голосом, дрожащим от волнения.

— Голова на пике — голова бедного Эвлогия, моего брата, единственного человека, меня любившего.

Крупная слеза упала из глаз сурового графа. Мальсен и дон Клавдий-Гобелет до сих пор видели только злого сеньора из Мессиака, это впервые он плакал перед ними, глядя на голову Эвлогия. Оба свидетеля печальной сцены почувствовали сердечный трепет и смущение.

Таковы были похороны дикого человека.

XXVIII

Телемак де Сент-Беат распорядился сохранять в своем отряде глубочайшую тайну насчет того, куда они идут. Объявлено, что возвращаются в Клермон. А между тем наутро после той ночи, когда чернь носила вокруг Мессиака голову Эвлогия, отряды армии маршала «Великих Дней» остановились лагерем в версте от замка.

Телемак де Сент-Беат позвал Бигона и спросил:

— Ты по-прежнему в хороших отношениях с доном Клавдием-Гобелетом?

— Он со мной не говорит даже.

— Это жаль. Ты мог бы мне оказать услугу.

— Гм!… Услужить… Это бы можно, имей я только небольшие деньги, вроде шестидесяти пистолей, которые я некогда, если вы не забыли, имел честь одолжить вам.

— Как я могу забыть, если ты мне об этом постоянно напоминаешь. Ну, эти шестьдесят пистолей ты получишь. Знаешь ли ты домик, в котором хозяйничала Мамртинка? В этом домике теперь трактир и хозяйничает женщина побойчее Мамртинки. Там сборище веселых людей и пьяниц. Мне нужно, чтобы ты отыскал дона Клавдия-Гобелета.

— Если в домике бывшей Мамртинки собираются пьяницы, тогда не сомневайтесь, кавалер, я там найду дона Клавдия-Гобелета.

— Слушай дальше. Ты меня всегда уверял, что привязан ко мне. Я доверю тебе большую тайну: знай, граф Каспар д'Эспиншаль жив!

Бигон опустил руки и раскрыл рот.

— Он жив! — повторил он громко и, подумав, добавил: — Бедный мой господин! Он сошел с ума.

Но Телемак де Сент-Беат рассказал все происшедшее при взятии Чертовой горы и почему предводители армии считают убитого Эвлогием, а не Каспаром д'Эспиншалем.

— Теперь я все понимаю! Недаром же я был купцом, — торопливо проговорил Бигон. — Недаром же я был и еще кое-чем; вы желаете через меня узнать, где теперь Каспар д'Эспиншаль? Я должен выпытать у дона Клавдия-Гобелета!

Телемак де Сент-Беат кивнул головой и вручил Бигону шестьдесят пистолей.

— Если мне удастся выудить у капеллана тайну за меньшую сумму, остаток денег я возвращу. А пока, честь имею кланяться, я иду исполнять поручение.

Бигон направился к хорошо знакомому для него домику. Светало. Посетителей еще не было. Домик содержали аккуратно и хозяйственно. На пороге повстречался высокий мужчина с прекрасной черной бородой.

«Это доктор, коновал и отравитель Лагульф, — сейчас же сообразил Бигон и прибавил, — кто же здесь болен, и зачем Лагульф тут шляется…»

Не долго думая он вошел в кухню и увидел там хорошенькую крестьяночку, мывшую посуду.

— Здравствуй, моя милая! — говоря это, Бигон дал рукам волю. Крестьянка воскликнула.

— Ах ты, старый!

— Старый! Где ты видишь старого. Когда я был властителем этого дома, год тому назад, никто меня не называл старым.

Слово «властитель дома» произвело хорошее впечатление на девушку. Она улыбнулась, говоря:

— И мой теперешний хозяин Лагульф еще не старый человек.

— А, так этот дом принадлежит доктору Лагульфу. Это мой приятель. Пожалуйста, принеси вина, и самого лучшего. Мне хочется пить.

— Вы будете пить одни?

— С тобой, моя милая, если ты это позволишь.

— В таком случае пройдите в комнату за кухней.

Бигон вошел в указанную комнату и выпил две бутылки вина. У гасконца глаза начали блестеть и на губах появилась сладострастная улыбка.

— Ах, какая ты хорошенькая девочка! — воскликнул он, хватая ее за подбородок и целуя.

В эту минуту соседняя дверь отворилась, на пороге явилась женщина и, взглянув на нежную сцену, принялась хохотать.

Бигон, как ужаленный, обернулся и остолбенел: на пороге стояла Инезилла.

XXIX

— Мой добродетельный муж! — воскликнула она. — Наконец-то я открыла твой главный повод, по которому ты добиваешься развода со мной. Чувствительный и милейший муженек!