Владетель Мессиака. Двоеженец, стр. 12
— За исключением окон из красной комнаты на дворик выходит только одно окно. Неужели же этот негодяй таскался…
— Ничего не знаю. Гонимый желанием наказать вора, не будя вас и не делая в доме шуму, я схватил рапиру и соскочил из окошка на землю. В это время было около часа пополуночи. Но я не успел догнать человека, за которым гнался, он внезапно исчез. Как? Этого не могу объяснить. Довольно того, что он исчез. Лестница лежала на земле, я даже споткнулся об нее в своей торопливости. Обескураженный, возвращаясь назад, я вдруг возле бойницы услышал два голоса. Один из говоривших хотел ожидать вас против ворот замка и застрелить, как только вы покажетесь; другой, напротив, советовал лучше сделать засаду под мостом Алагоны и тут отомстить, расправившись на свободе. Первый послушал второго и обещал, не опаздывая, явиться на место засады, где сорок вооруженных людей помогут осуществить задуманное двумя заговорщиками.
Кавалер умолк. Каспар д'Эспиншаль задумался на мгновение, затем пожал руку Телемаку де Сент-Беату и произнес:
— Благодарю!
— Но что же вы думаете теперь предпринять? — спросил гасконец.
— Мой дорогой гость! Я сегодня вечером должен быть в Клермоне во всяком случае и не имею времени искать объездной дороги между скалами и ущельями этих гор.
— Вы думаете пробиться через банду этих разбойников? Слово разбойников кавалер выговорил с большим трудом.
— Пробьюсь даже через весь ад, охраняемый всеми чертями.
«Клянусь Вельзевулом! — подумал удивленный кавалер. — Это совершенно бешеный безумец или, еще вернее, самый отчаянный гасконец. Подобного мне еще не случалось видеть».
— Вас удивляет мое намерение? — спросил Каспар д'Эспиншаль.
— Да, и даже очень удивляет.
Граф меланхолически улыбнулся.
— Мы, по всей вероятности, одного возраста, — продолжал он, — но прошу вас, кавалер, считать меня старшим. Что я говорю, старшим! Я старина, отживший старик, всем пресытившийся и все испытавший. Родителей моих я едва помню. Богач и господин, не ведающий ни в чем запрета в те годы, когда ровесники мои едва попадали в пажи, я, разумеется, жил… злоупотреблял жизнью! И вот ныне, чтобы поддержать интерес в моем ничтожном существовании, чтобы расшевелить сердце, почти погасшее, мне необходимы постоянно новые впечатления, сильные волнения, особые наслаждения и приключения, исполненные смертельных опасностей. Сознаюсь, что поступаю дурно. Но несчастная фатальность, кажется, в крови моего рода. Я чересчур слаб для того, чтобы быть добрым. Внутри меня идет постоянная борьба с чем-то, что вечно меня увлекает, поглощает и волнует. О, если бы меня иначе воспитали, я, не сомневаюсь, был бы добродетельным и даже великим человеком.
— Но, граф, в ваши годы, неужели вы думаете, поздно начинать новый путь?
Улыбка Каспара д'Эспиншаля вдруг сделалась зловещей и мрачной.
— Алагона вытекает из той горки, которую видите перед собой, — сказал он, указывая рукой вперед. — При истоке один пастух может переменить ее направление. Проследите речку дальше. Не дальше полумили от истока, когда зимние бури поломают деревья и дожди прольются на землю, она уже делается бешеным потоком; все бастионы и стены Ретеля не удержат тогда Алагоны. Мне всего двадцать лет. Я тот же поток, падающий с гор, и жизнь моя идет стремительнее наводнений.
Высказав эти слова, Каспар д'Эспиншаль вдруг дал шпоры своему черному скакуну и как бешеный поскакал вперед.
За ним понесся весь отряд.
XI
Солнце выглянуло из-за гор. Бледно-огненная полоса охватывала небо. Отряд всадников, понесшийся во весь опор, похож был на мрачные привидения, улетающие под напором таинственных сил ада.
Алагона вилась между скалами и пенилась, бросаясь по камням и обрывам, подобно разъяренному чудовищу. Местами, вырвавшись из равнины желтых песков и мелкого гравия, река утихала и катилась с тихим рокотом. Едущие не держались постоянно ее берегов. Каменистая дорога имела тоже свои извивы; иногда река уклонялась от дороги, иногда дорога оставляла в стороне реку.
Удивленный гасконец сам не знал, что ему думать о намерениях Каспара д'Эспиншаля. Он уже начал обвинять графа в бесчеловечном эгоизме, так как тот, очевидно, с усмешкой на губах вел на верную смерть не только своих людей, но даже и гостей, не удостаивая одним словом предупредить их об опасности.
Но тут же не могло не поразить его это презрительное отношение к опасности.
«Я покажу ему, однако же, — решил он про себя, — что не один он может презирать смерть».
И дав шпоры своему коню, Телемак де Сент-Беат пустил его во весь опор. Он старался не дозволять графу опередить себя. Благородный конь под ним несся как ветер, и оба всадника несколько времени скакали почти рядом.
— Гоп! Гоп! Вперед, мой Мрак! — подгонял Каспар д'Эспиншаль своего вороного. И тот и другой, благородные скакуны, усиливали бег и неслись, как бешеные; искры сыпались от копыт, ударявших в придорожные камни; ноздри были раздуты, а хриплое дыхание вырывалось из сжатого горла.
Всадники доскакали до вершины холма, с которого открывался вид на всю окрестность, и остановились. Каспар д'Эспиншаль оглянулся назад.
Вооруженные люди, Мальсен, дон Клавдий-Гобелет, Бигон только еще показывались в глубине долины и казались черными предметами, которых едва можно было разглядеть.
— Будем их ожидать? — спросил кавалер.
— А зачем? — ответил граф. — Поедете за мной?
— В самый ад, если угодно. Я полагаю, что мы именно находимся на дороге туда.
Улыбка снова появилась на губах Каспара д'Эспиншаля.
— Вы храбрый юноша, — сказал он, — но вам не к чему увлекаться гордостью храбрых. Я знаю брод… А вот и мост через Алагону.
У подошвы холма начинались заросли, между которыми вилась река, блестевшая серебряной полосой. На последнем плане виднелись груды скал и камней, беспорядочно нагроможденных, поломанных, едва держащихся и образующих природный свод.
— Я теперь все понимаю, — сказал кавалер.
— Если так, — обратился к нему граф, — вы можете избежать засады. Переезжайте реку по мосту, круто поверните направо и, оставив в стороне этот каменный свод, попадете на дорогу по ту сторону. Таким образом, опасность будет устранена. Поняли вы меня?
— Как нельзя лучше. Переезжаю мост…
Выражение печального разочарования промелькнуло на лице графа.
— Только я переезжаю мост с одним условием.
— С каким же?
— Чтобы вы переехали его прежде.
— Кажется, я уже объяснил вам вполне, почему не могу тратить время на объезды.
— Черт возьми! Вы объяснили ваши причины, но я не объяснял еще моих. Вы сеньор, молодой, богатый, с прекрасным будущем и, однако же, рискуете идти прямо под дуло мушкетов. Я, который беднее Иова, лежавшего на куче мусора у чужого порога, ничтожнее червяка, уносимого волной на обрывке листа; у меня нет даже обеспеченного завтра. И я стану колебаться? Стану отступать? Не рискну немного подшутить над грозной богиней, называемой смертью? Ого! Сеньор граф! За кого же вы меня принимаете! Если вы не желаете ехать первым по мосту, я перееду его первым.
Вооруженные люди спешили догнать своего графа; Мальсен несся в галоп. Только капеллан и Бигон оставались позади, невзирая на все усилия этого последнего, не желавшего быть одиноким на этой уединенной дороге.
Едва успели подъехать первые всадники, как граф приказал им переправляться через реку вброд. Все въехали в воду и спустя несколько минут скрылись из глаз кавалера и Каспара д'Эспиншаля.
— А теперь нам пора! — воскликнул гордый сеньор. Оба обнажили палаши, взяли пистолеты и поводья лошадей в левую руку и ураганом понеслись по крутому спуску, ведущему к мосту через Алагону. На одну минуту сделали роздых лошадям и снова поскакали вперед; достигли моста и стрелой понеслись через него.
В ту же минуту ужасный гром выстрелов раздался между Скалами; целые тучи дыма и пыли закрыли реку. Когда ветер разогнал это колеблющееся воздушное покрывало, оба всадника виднелись у самого спуска с моста, тщетно силясь снова поднять в галоп своих раненых лошадей.